Выслушав долгий рассказ Клима, похвалил находчивость Неждана и его разумные действия. Климу же посоветовал беречься: государь не простит Вяземскому его оплошность, а князь, чтоб как-то оправдаться, станет искать убийцу Изверга. Клим считал такие предположения излишними страхами. Он отдыхал в кругу своей семьи; тут двое шумливых ребят Василисы и Фокея и серьёзный голубоглазый парень Найдены и Гульки.
К ним часто наведывался Кирилла, послушник иконописной мастерской зарождающегося Введенского монастыря. Вчера, к примеру, он пришёл и принёс поминки — малый образ святого Георгия собственного письма, светлого и радостного. На этот раз лик святого канонизирован без вольностей, кои он допустил в иконе, хранящейся у суздальской игуменьи Тавифы.
Время бежало... Спустя седмицу после Пасхи, как только установились пути-дороги, пришли известия от людей Аники и Неждана о событиях подо Псковом. Говорили, что юродивый Микола спас город от разгула опричников. Теперь государь вымещал обиды на других — в Москве хватал по-крупному! Слухи приходили страшные, но, казалось, Соль Вычегодская далеко. Тут и своих дел невпроворот.
От Строгановых уходили за Каменный пояс, на Приобье большие отряды приказчиков и охотников, которые везли с собой богатые охотничьи и рыболовные припасы, а также белое вино для торга и обмена на ценные меха. Аника дал Климу последний совет — поехать с ним. Далеко не забираться, а провести лето на Каменном поясе. По зимнему первопутку приказчики на обратном пути заберут и его. К тому времени страсти, мол, угаснут. Клим не послушал мудрого совета. Сразу после Святой Аника Фёдорович Строганов уехал в Пыскорский монастырь, что на Каме. Эту обитель основал сам Аника Фёдорович, и в нём по весне появился новый схимник Иосиф. Клим позавидовал его духовному мужеству, сам он так поступить не мог, может быть, потому, что был напуган прежними попытками. А может быть, потому, что ему будто кто-то подсказывал: его крест — оставаться в миру!
В Соли Вычегодской теперь хозяйствовал Семён Аникиевич через своего верного слугу Зота. Старшие братья Яков и Григорий в то время занимались Пермской вотчиной.
К концу апреля с разрешения Семена Аникиевича собрались побольше двух десятков доброхотов-лекарей из воев, и Клим выехал с ним на сбор майских цветов, трав и кореньев лекарственных растений. Они стали лагерем на реке Виледи, верстах в сорока от её впадения в Вычегду. Ещё раньше Клим тут приметил на полянах, в перелесках, на холмах и низинах изобилие целебного разнотравья.
Вот уже седмица прошла, как они здесь. Поставили для себя шалаши, для сушки соорудили навесы, столы и даже сушильную печь, которая незаменима при ненастье. Но погода установилась отменная — солнечная, тёплая. Природа разукрасилась цветами и яркой зеленью.
Теперь доброхоты, научившись распознавать нужные растения, разбились на группы и ножом, серпом или лопатой добывали бесценные дары природы. Клим и Гулька отправились выбрать новое место для работы на завтра. Они неспешно двигались, собирая растения, оба держали объёмистые снопы и вышли на опушку леса, откуда луговина плавно уходила к реке. Гулька побежал вниз, крикнув:
— Пойду напьюсь!
Клим опустился на поваленную сухую берёзу, снял шапку и залюбовался радостью природы. Кругом белым-бело — черёмуха... Её деревьица не заметишь летом — серенькие, тоненькие, изогнутые, а весной... Дышишь и не надышишься, аромат бодрит, призывает восхищаться всем сущим. Немного позднее — белые черёмуховые метели. А к осени грозди чёрных блестящих ягод, полезных для человека. Однако ж из зёрен этих полезных ягод можно получить страшный яд — капли довольно, чтобы погубить человека! Вот так в природе всегда: польза и беда рядом! А в траве и на цветах пчёлы, жучки, козявки малые. В воздухе порхают птицы, тоже разноцветные, вот синички — летающие цветы, сколько красоты в их стремительных движениях! Вся живность вокруг украшает природу. А человек?..
Клим услыхал шуршание и хруст сучьев: с двух сторон к нему шли двое вроде как воев, третий приближался сзади. Пожалел, что саблю оставил в шалаше.
— Здравствуй много лет, Клим Акимов! — произнёс один из них.
— Здравствуйте, — ответил Клим, поднимаясь, и в тот же миг звонкий удар по его голове: подошедший сзади стукнул короткой дубинкой-шарашкой. Двое с боков подхватили Клима, не дали упасть, третий схватил за ноги, и они побежали к реке. Гулька заметил похитителей, когда они забегали в камыши. Ещё не поняв о случившемся, он крикнул: «Клим! Отец!» И, не услыхав ответа, побежал к камышам. Увидел челнок, распростёртого Клима на нём, и столкнулся сразу с двумя ворами. Успел выхватить нож, и получил сразу два удара: ножом в грудь и шарашкой по голове. Повалился в воду, похитители взяли у него нож и отстегнули пояс. Челнок отчалил от берега, некоторое время крался по кромке камыша, потом стремительно побежал по стрежню.
Добытчики лекарственных трав работали спокойно до обеда. Но кулеш поспел, а Клима с Гулькой нет как нет. Немного подождав, поели. И тут услыхали стон Увидели — кустами, как слепой, продирался Гулька, рубаха в крови и грязи, в руках палка. Увидев своих, крикнул: «Увезли!» и повалился замертво. Пока его приводили в сознание, многие, схватив сабли, сели на коней и обежали округу, но ничего подозрительного не нашли. А когда Гулька более-менее связно рассказал о происшедшем, трое умчались за Фокеем.
В эту ночь лагерь ночевал, как на войне, — не рассёдлывая коней, ожидая нападения.
На следующий день Фокей с воинами обыскал всю округу. К вечеру на левом берегу Виледи верстах в десяти вниз по течению обнаружили оставленное становище. Определили, что там дней пять стояло с десяток коней. Фокей решил, что идти в погоню сейчас не имеет смысла. Со снявшимся лагерем возвращались домой; по пути нашли рыбака, челнок которого показался Гульке знакомым. Рыбак сознался, что дня три назад у него челнок пропал, но сегодня он увидел его в камышах. Рыбак оказался местным, но на всякий случай его забрали с собой.
С одобрения Семена Аникиевича Фокей с десятком товарищей поскакал в Москву. Зот по просьбе Фокея разрешил Гульке поехать с оказией в Ярославль. Зачем туда его несло, знал только Фокей.
Гулька чувствовал себя очень скверно. Рана от ножа небольшая быстро заживала. Но вот удар шарашкой по голове... Голова теперь постоянно кружилась, часто подкашивались ноги. Тем не менее Гулька мужественно терпел. Сперва плыл на струге, потом кули соли перегрузили на подводы, от тряски по неровной дороге голова разваливалась, иной раз пугал возчика, теряя сознание... Но вот впереди засияли луковки ярославских церквей.
В строгановском подворье Гулька отлёживался дня три. Рвался пойти по делам, но валился с ног. Но вот круговерть в голове затихла, он поднялся с нар и побрёл в знакомые ему торговые ряды. Там в мучном ряду увидел чернобородого купца, хотел подойти, но голова и ноги подвели, опустился на большой расколовшийся жёрнов. Через какое-то время к нему подошёл приказчик и осведомился, что надобно. Гулька попросил подозвать хозяина, сам не может пойти, дюже ослабел.
— Какой-то дохлый мужик хочет поговорить с тобой, хозяин, — кивнул приказчик в сторону Гульки. — Христом Богом просит.
— Пошли ты его... Впрочем, ладно... Ну! Чего тебе?
— Ты — Вереней Игнатов?
— Вереней, ну и что?
Гулька вспомнил хрипатый голос, ошибки нет.
— Пусть приказчик уйдёт.
— Ишь ты какой! — Приказчик всё ж отошёл. — Ну, говори.
— Зимой приходил к тебе с просьбой лекарь Клим Акимов. Помнишь?
— Лекари ко мне многие ходят... Ну и что?
— Прости, Вереней, голова у меня... так вот, он передал слово Неждану Скоморохову.
— Не знаю никакого Неждана! Уходи отсель, мил человек!
— Не гони меня, а выслушай... Так вот, того лекаря силой увезли, а меня стукнули, опомниться не могу.
— Не знаю, ничего не знаю! — хрипел купец, и тихо спросил: — Кто? Когда?
— Полагаем — люди князя Вяземского. Три седмицы уже... Ещё скажи: я тут на строгановском подворье отлёживаться буду, а в Москве его ждёт Фокей, он знает, кто это.