— Тоже мне птичка! Вот пойду к матери твоей, чтоб она научила тебя уму-разуму.

Вера сразу опечалилась:

— Всё, что могла, мать мне уже сказала. Она против моей любви. Ей хотелось через мою молодость и красоту приобрести богатство. Ан не вышло. Сердита она на тебя, хоть и уважает. Меня во всём винит...

В лекарской избе редко кто из лекарей оставался ночевать. Потому почти каждую ночь она приходила к нему, а утром уходила. Сторожиха Домна делала вид, что ничего не замечает. А Вера изредка приносила ей подарки.

Где-то в августе Климу показалось, что Вере не по себе: вдруг без причины бледнеет. Заметил, как она втихую, прячась от него, жадно ела солёные огурцы, капусту. А то вскакивала и, хватаясь за горло, убегала на двор и там, прислонившись к стене, жадно глотала свежий воздух. Всё стало ясно, но всё ж спросил:

— Что с тобой, девочка?

Ответила еле слышно:

— Понесла я, Климушка. — И, улыбнувшись, добавила: — Мальчика.

...Итак, они шли, обнявшись, по ночной улице. Клим сказал:

— Трудная у нас будет жизнь впереди. Боюсь я за тебя...

— За меня нечего бояться, я за себя постоять вон как могу. А вот ты за себя — не можешь!

— Такой слабый я, да?!

— Нет, ты страшно сильный. Одной рукой обнял, а вроде как несёшь меня. Вот — ноги поджала и не падаю!

— Хватит, не балуй! А то повалимся среди дороги... Ну вот мы и дома.

Вера ужом скользнула в сени первой. Клим закрыл дверь на засов. Сторожиха Степанида слегка кашлянула, показала, что не спит. Клим спросил:

— У меня никого нет?

— Нету, — и затихла.

В лекарской Клим засветил лучину. Вера опустила занавески на окошках и спросила:

— Свет-то зачем?

— Сейчас поймёшь. — Клим вынул из поставца кису со звонкой монетой и подал Вере. — Это тебе на чёрные дни.

Вера задержала его руку своими горячими, приблизила к нему лицо, пристально вглядываясь в его глаза. Клим почувствовал, как она вся напряглась, будто готовясь вскрикнуть. Потом напряжение спало, и она, отстранясь, вздохнула с облегчением.

— Назавтра беду ждёшь... День придёт и уйдёт, как все... Кого искать собрался, не найдёшь... А деньги возьму. Мать говорит: серебро любви не помеха.

На следующее утро Клим разбудил Гульку и послал его к Захару. Ярыжка должен быть передать стражнику, что лекарь Клим хочет сказать что-то важное и ждёт его близ конюшни, что рядом с двором стражников.

Клим взял с собой корзину, в двойной стенке которой, как в ножнах, хранилась его несколько укороченная сабля. С боков корзины имелись ручки, за которые можно было держать корзину неподвижной правой рукой и защищаться, как щитом. Таким щитом предполагал воспользоваться Клим, если Захар придёт в сопровождении стражника, который кинется помогать Захару, несмотря на призыв к суду Божьему. Кроме того, Клим сунул под рубаху двуствольный пистоль на всяких случай — вдруг Захар не выйдет и придётся чинить суд и расправу прямо в избе стражников. В общем, Клим пошёл напропалую вопреки своему характеру.

Но вернулся Гулька и сообщил, что Захар у себя не ночевал. Гулька по своей инициативе пошёл к старшему воинства Макару. Тот подтвердил, что Захар у него не отпрашивался и должен быть дома. Может, хозяин куда послал, а Захар старшему не сообщил...

Оказалось, что с прошлой ночи Захар исчез.

Тогда вечером следом за Климом Зот позвал Злыдня. Аника принял того, стоя посреди горницы. Поманил к себе и очень тихо сказал всего четыре слова. Злыдень понурил голову; Аника насторожился и громко спросил:

— Ты чего? Не понял, что ль?

— Понял. Позволь идти.

— Погоди. Ты вроде как испугался. С чего бы?

— Нечего мне бояться, хозяин... Кум он мне.

— Велика родня! Может, откажешься? — В вопросе хозяина послышалась угроза.

— Зачем отказываться. Сделаю, как приказано.

— То-то... Может, узнать хочешь: зачем, почему?

— Какое мне дело. Тебе видней.

— Ладно. А ежели тот развяжет язык — заткни глотку. Многое знать — опасное дело. Иди.

В сенцах Злыдень подал знак Захару, тот вышел за ним. Злыдень пошёл по направлению к причалу. Захар нагнал его.

— Кум, далеко мы?

— Рядом, к сторожке поплывём. Ты понадобишься.

— Клим там? — вырвалось у Захара.

Злыдень вопроса не понял, но переспрашивать не стал. Около причала их нагнал плечистый помощник ката Судак. Сели в челнок. Судак грёб против течения с версту. Захар дремал. Миновали последние дворы посёлка, пристали к каменистой отмели. Судак выпрыгнул из челнока и вытянул его наполовину. Злыдень толкнул Захара:

— Ты посиди тут, мы скоро. — И скрылся в кустах. Судак последовал за ним.

Захар уселся поудобнее, тут же уснул и не заметил, как подкрался Судак. Глухой удар. Захар подскочил и повалился на скамейки челнока. Подошёл Злыдень и сердито зарычал:

— Укокошил никак?! Так трахнул...

— Не, очухается.

Вдвоём повернули стражника, Злыдень отстегнул у него большой нож, снял широкий кожаный пояс, нащупал кису, вынул несколько денежек, протянул их Судаку, который поспешно сунул монеты в карман, висящий на шее. Злыдень бросил пояс на носовую банку, достал верёвку. Руки Захару связали за спиной, к ногам привязали большой камень. Столкнули челнок в воду, Злыдень, взявшись за вёсла, сказал Судаку:

— Иди домой. Язык проглоти.

— Учи ещё! — обиделся тот и попросил: — Нож бы оставил, большие деньги стоит.

— Очумел! Узнают.

— Ну-ну, — согласился Судак и пошёл по берегу, перебирая денежки в кармане, стараясь на ощупь определить их достоинство. Вот попалась незнакомая большая монета. Остановился, достал её и принялся рассматривать при слабом свете ущербного месяца.

Злыдень сильными рывками толкал челнок навстречу течению, держась берега, потом резко повернул и начал пересекать реку. Здесь Вычегда делала крутой поворот, образуя глубокий омут с круговертью воды. Около омута Злыдень загнал челнок в камыши. В прыгающем челноке перебрался в нос, дотронулся до головы Захара. Крови не было, нащупал огромную шишку. Намочив тряпку, приложил её к опухоли. Захар шевельнулся и застонал:

— Ой... Господи... Кто тут?

— Я, кум. — Злыдень заново намочил тряпку и, отжав, положил ему на голову.

— Ох... Что с головой?.. Никак связан я?.. Что со мной? Где мы?

— Плохи твои дела, кум, — посочувствовал Злыдень. — На Крутом бучиле мы. Хозяин приказал утопить тебя, Захар. Вот так-то.

Захар, громко застонав, задёргался, заизвивался, тряпка с головы соскользнула за борт. Злыдень, не замечая мучения обречённого, думал вслух:

— Вот сей час столкну тебя с челнока. Камень утянет в глубину, и будешь ты стоять, покачиваясь от течения. Рыбы станут шарахаться от тебя, а раки облепят с ног до головы и будут, раздирая одежду, глодать тело до костей. Потом кости осыпятся в тину и всё...

Вслушиваясь в слова Злыдня, Захар, задыхаясь, причитал:

— Ох... За что ж?.. Ведь я ему как на духу... А может, кум, ты ошибся?.. Ой... Может, не меня вовсе, а кого другого...

— В нашем деле ошибаться нельзя — потом не поправишь. А тебя мне жаль, кум. Во как жалко!

— Куманёк, родной, отпусти меня! Не убивай! Ведь мы с тобой друзьями были. Христом Богом молю: не убивай!

— Погоди, не канючь. С самого начала задумал помочь тебе. Вишь, один я тут с тобой. Да сомнения меня берут, себя пожалел. Вот освобожу тебя... А кого из наших встретишь? Скажут: нашёлся, мол, Захар!.. Иль не тут, в другом месте зайдёшь в кружало и похвастаешься на радостях. Дойдёт до хозяина, у него всюду доглядчики. И конец мне — вместо тебя дно бучила караулить буду.

— Кум, дорогой! Клянусь Христом Богом, этой и загробной жизнью, здоровьем, куском хлеба — буду нем, рыбе подобно! Всё забуду, язык отгрызу...

— Вот язык бы твой укоротить — надёжнее было б. Да уж ладно, отпущу тебя, поверю клятве и в память дружбы нашей. Но вот ещё запомни: неспроста хозяин взял грех на душу — приказал тебя поспешно извести. Просто так он не стал бы о тебя руки марать. Послал бы куда, хоть за Каменный пояс, и сгинул бы ты... Нет, он заторопился. Чую, ты его свежую болячку здорово ковырнул...