Клим осторожно освободился от горячих рук вдовушки, усадил её на низкий ларь, квасу холодного зачерпнул, напоил, сам выпил. Уговаривал вроде как словами песни: «Не плачь, не горюй, все невзгоды пройдут, быльём порастут!» Потом от себя добавил:

— А может статься, стерпится, по-настоящему полюбитесь, заживёте вы на радость себе и на зависть соседям?

Слушает Акулина, слёзы вытирает, всхлипывает. Потом вздохнула тяжело:

— Добрый ты, Юр Василь...

— Забудь это имя! Христом Богом прошу! Умер он, Акулина, умер! А меня Климом звать. Клим Акимов я. Прослышит Сысой — конец мне горестный, ничто меня не спасёт.

— Нет, нет, родной мой Климентий Акимович! Добрый ты мой. Ведь любила тебя я, разное мне мерещилось... Да не судьба, видать... И сейчас люблю, как брата, а может, как отца. И вот как отцу скажу тебе: потеряла головушку я, глупая! И не верю ему, и готова всё отдать, чтоб удержать его около себя! Прошу тебя, родной, возьми от меня злато-серебро своё. За себя поручиться не могу! Как увидала вчерась тебя, всё достала ночью из подпола. Возьми, унеси от греха...

Подала она ему пояс с кармашками, в тряпицу завёрнутый. А он взял и не знает, что с ним делать. А она ему тряпицу за пазуху:

— Нет, нет, Климушка, не уговаривай. Обездолить могу я тебя, и мать, и Василисушку! Понуждится, сама спрошу.

Клим сдался, расправил пояс на груди, застегнул кляпыши кафтана. Акулина успокоилась. Он выпил ещё кваса и взял посох, чтобы уходить. Но она вдруг вновь обратилась к нему с горячими словами, прерываемыми слезами:

— И ещё прошу тебя, Климушка... Стыдно вымолвить, слёзно молю... Увези отсюда Василису. О, Господи! Она, голубушка, ни в чём не виновата. Опять грех падёт на мою головушку... А по дому, по хозяйству работать и за матерью ухаживать я тут с бабкой Никой договорилась, она мне далёкая родня по мужу. Завтра придёт.

И эту последнюю просьбу Акулины выполнил Клим. Обратился к Исаю, а тот будто ожидал этого разговора, прямо сказал, что они со старухой рады будут иметь девочку около себя. Назавтра Василиса поселилась в доме купца Исая в Охотном ряду. Самым трудным оказалось объяснить ей, зачем её взяли от бабушки Агафьи и от тётушки Акулины. На помощь пришла Ольга Мавровна, жена Исая. Она попросила Василису помочь ей по хозяйству, пока гостит у неё Клим Акимович, сама-то стара стала, одна не справляется. Клим же обещал в седмицу два раза провожать её к бабушке.

На этой седмице в субботу вечером Клим пошёл к Покрову, нашёл среди нищих Неждана, рассказал ему про семейные невзгоды. Сообщил, что задержится в Москве до зимы, нужно облегчить мучения Агафьи. Попросил совета и помощи, как начать поиски Агаши. Неждан усомнился в успехе, ведь год с тех пор минул.

— Правда, есть тут у меня один кунак-татарин, он вроде колдуна у них, поговорю с ним, — пообещал Неждан. Клим принялся благодарить, тот остановил его: — Подожди, не верится мне, что найдём концы... А тебе мой совет: берегись стражника. Им большая власть сей час дадена в поисках крамолы. Я тут потолкался среди приказных. Они новых казней ожидают и больших перемен. Поначалу государь-батюшка радовался, с прошлого года начались победы. Сам воеводой стал и отбил Полоцк у короля польского, потом побил войска ливонские и шведские. Государыня Мария Черкасская замирение с Кавказом принесла, крымчаки будто успокоились малость...

Клим удивился:

— Кто поверил спокойствию крымчаков?! Не от большого ума такое.

— Всё ж передышка есть, — возразил Неждан. — Нонешний годы Девлет-Гирей выше донских камышей не поднимался. Казалось бы — отдыхает Русь. Ан нет! По весне (30 апреля 1564 г.) князь Курбский, друг государя, первый воевода, утёк в Литву! Не на кого положиться государю, хоть всех бояр и князей подряд казнить! Весело у них в приказе — за малейший донос на правёж берут. Вот к тому и говорю — поберегись своего стражника. Лучше всего уйти тебе отсюда, неспокойно тут.

— Понимаю, но мать не могу бросить.

— Ладно... Всё ж смотреть в оба нужно, а у тебя всего один...

На этом и расстались.

Почти каждый день приходил Клим к Агафье. Она повеселела маленько. Говорила, что дышать полегчало. Кашицу начала есть, отвары с мёдом пила. Бабка Ника по хозяйству управлялась, за Агафьей ухаживала без обиды. Акулина всё больше в ларьке сидела.

По воскресным дням видел Клим стражника Сысоя — молчаливого, хмурого парня. Обычно он сидел за столом, да потягивал бражку; нет-нет да приглаживал большими ладонями тёмные волосы, стриженные под горшок. Первое время неотрывно следил настороженным взглядом за Климом, как тот варил отвар, лечил больную. Потом привык и перестал обращать на него внимание. Поест, выпьет ковша два-три браги и завалится спать. Когда появлялась Акулина, стражник, оживлялся, улыбался ей, когда мимо проходила, похлопывал по спине, обнимал, что-то нашёптывал. Акулина краснела — стеснялась Клима, а Сысой заметно сердился. Поэтому Клим спешил закончить своё дело и уходил, позднее вообще в воскресенье не показывался.

Но однажды Сысой явился среди недели, прямо со службы, с бердышом. Ёкнуло у Клима сердце, пока тот крестился, взял поудобнее рогач. Прикинул, как отведёт бердыш, стукнет по голове и уйдёт задами. Не расставаясь с оружием, стражник впервые заговорил с ним:

— Здорово, Клим. За тобой пришёл. Надысь друга моего посекли. Я ведь верю, что ты знахарь ладный, помочь надобно.

Приглашение не понравилось, но пошёл — всё ж лучше, чем битва. По дороге стражник высказался определённее:

— Тут о тебе разное болтают. Будто ты — хахаль Акульки, а я не заметил, да и стар ты для неё... Небось Василиску-то от меня убрал?

Стараясь быть спокойным, Клим ответил:

— Василиса меня спасла, наверное, слышал. И не девичье дело на Пожаре торчать.

— Врёшь! Гы-гы! От меня! Акулька беспокоится!

...Друга стражника томил жар. Рана на плече для дюжего парня пустяковая, но плохой уход и грязь довели до воспаления. Клим так и предполагал, поэтому захватил с собой всё необходимое. Промыл рану винной настойкой, смазал мазью, перевязал, а другой настойки выпить дал. Парень сразу уснул. Мать раненого знахарю большую копчёную рыбину поднесла. Уходя, Клим пообещал через денёк-другой заглянуть.

Расставаясь, Сысой шепнул на ухо Климу:

— Мне, вишь, ещё говорили: мол, стрелец, Агафьин мужик, воровал супротив государя. А ты — друзец его! — Стражник хитро подмигнул. — А я не поверил. Много лет здравствуй, Клим!

Не будь Агафья больной, не было бы ноги Клима на Неглинной стороне! Однако ж ходил туда каждый день ещё две седмицы. Агафья медленно угасала. Последние дни постоянно твердила, что её муж Аким на том свете ждёт её не дождётся, каждый день приходит и манит, зовёт её. На второй неделе Филиппова поста (в конце ноября) она преставилась.

Теперь всего две ниточки связывали Клима с Москвой — Фокей и Василиса. С Фокеем было проще: он понравился Исаю и тот определённо сказал, что из него толк будет. Василиса труднее привыкала к бабушке Ольге. Хотя не стало бабушки Агафьи, всё ж тянуло её на Неглинную. Самым неприятным было, что она с удовольствием вспоминала Сысоя.

Познакомили её с Фокеем, но они почему-то дичились друг друга. Клим, боясь потерять и вторую девочку, решил взять её с собой на Белое озеро. Сборы были недолги, обозы туда по зиме ходили часто. Осталось дождаться и проститься с Фокеем и Исаем, они по первозимку ушли за шкурами на донские украйны. Фокей там надеялся повидаться с дедом. Вернутся — к Рождеству, так что недолго ждать.

Кто бы мог предположить, что это ожидание станет началом новой стези!

В день апостола Андрея Первозванного (30 ноября) после завтрака Клим сидел в горнице дома купца Исая, читал Житие святых и толковал непонятные места; слушали его хозяйка Ольга Мавровна, Василиса и слуги. Чтение прервал вошедший из лавки приказчик в сопровождении мужчины купеческого вида, нёсшего вместительный туес.