Диван зашумел и рассыпался на два лагеря, хан вслушивался в их спор. Но вот он поднял руку, шум затих:

— Уважаемые, давайте послушаем Дивей-мурзу.

Сидевший рядом с ханом Дивей поклонился повелителю. Он числился старшим темником всех крымских войск. Яркие глаза поблескивали из-под чалмы, низко опущенной на лоб. В чёрной бороде острым клином ни одной сединки. Он говорил слова, будто отсекая ятаганом:

— Повелитель! Ты приказал мне знать переправы и города на Оке. Месяц назад я послал сюда полёта доглядчиков, в живых осталось десять. Они показали: в Калуге, Тарусе, Кашире, Коломне по одной-две тысячи воев. Я послал к каждому городу на тысячу больше, они не позволят русским объединиться. Здесь под Серпуховом без трёх тысяч тьма. За забором и в окопах они прячут более ста пушек и пищалей. Сенькин брод перегородили надолбами, на дно положили решётку из жердей. Чтобы овладеть бродом, нам потребуются все пушки, мы потеряем тьму людей и лошадей. Однако сухое лето убавило воду. Мне показали брод у деревни Дракино, пятнадцать вёрст отсюда. Ещё вчера по нему перегоняли скот и уходили беженцы. Брод охраняет всего сотня воев. Повелитель! Прикажи, и сегодня ночью тьмы Теребердея-мурзы пойдут уже по русской земле. С утра твои войска последуют за ним. А к вечеру князь Воротынский убежит из-под Серпухова. Мы спокойно очистим Сенькин брод и перевезём пушки. Дракинский брод неудобен для пушек — кругом него заросшие крутые овраги. Жду твоих приказаний, повелитель.

Диван молчал. Вельможи знали — слова Дивей-мурзы те же слова хана. Девлет-Гирей принялся опрашивать темников и князей. Один только князь Насыр остался при своём мнении, остальные с поклоном смиренно отвечали:

— Приказывай, повелитель! Мы готовы выполнить любое твоё распоряжение!

Около деревни Дракино переправа шла быстро, без помех. Уже к полудню переходили последние тысячи. Девлет-Гирей, окружённый надёжной охраной Саттара-младшего, выехал на левый берег Оки среди последней тьмы своих войск. Он верил, что поход будет недолгим, и ехал налегке, приказал взять с собой только малый шатёр и ковры для ложа, всего на четырёх вьюках, как ничем не знаменитый темник. Оберегавший переправу темник приветствовал хана и попросил разрешения доложить о событиях прошедшей ночи. Оказалось, что брод охраняла всего сотня русичей, которые разбежались без боя. Пригнанные мужики вешками оградили брод. Для освещения запалили деревню и стога вокруг. Мурза Теребердей со своими тьмами ногайцев прошёл ещё затемно...

— ...Помилуй, повелитель, есть и дурные новости! Русские из Калуги вчера поспешно ушли. Наши погнались за ними, но попали в засаду, из трёх тысяч спаслась сотня. Ночью калужские вои пришли в Тарусу и отсюда увели местную тысячу. За убегающими рванулись наши и тоже... Взбешённый Дивей-мурза пытал десяток русичей, от них узнал, что истребил четыре тысячи наших верных воинов речной воевода князь Хворостинин. Часа два назад воевода Хворостинин со своей полутьмой вышел к Дракинскому броду, но в бой вступать не стал, а повернул и притаился вон в том лесу. Притащил и огородился гуляй-городом, без пушек его не выбьешь. Дивей-мурза сам ушёл, но для обороны брода вон там полтьмы оставил. Каково твоё решение, повелитель?

Хан ответил не задумываясь:

— Мы решили не задерживаться, а всей силой навалиться на Москву. С последними тысячами отводи и полтьму... А проучить этого Хворостинина надо бы!

В день Одигитрии (28 июля) мурза Теребердей со своими ногаями, не встречая никакого сопротивления, отчаянным броском оказался в двадцати пяти-тридцати верстах от Москвы, на Крымском шляхе, захватив переправу через реку Пахру в Подольске. Дивей-мурза вывел часть своих войск на Калужский шлях, а другая, меньшая, часть по главе с царевичем Магмет-Гиреем следовала за ногаями. Хан с последними тысячами шёл за Дивеем. В конце дня Девлет-Гирей получил известие, что за Магмет-Гиреем на близком расстоянии следуют тысячи всё того же князя Хворостинина. Такой сравнительно малочисленный отряд особой тревоги не вызвал, но всё ж хан приказал Теребердею помочь царевичу.

Магмет-Гирей на ночь встал лагерем недалеко от Подольска на реке Рогожке. Ночь оказалась страшной для татар. До рассвета русские отчаянно напали на них и устроили большую резню, били и гнали неудачников до самого Подольска. Потом, забрав пленных и косяки коней, стали спокойно удаляться. Теребердей решил наказать зарвавшегося князя-выскочку. Он погнался за ними с силой, втрое превосходящей русских, полагая уничтожить Хворостинина во что бы то ни стало. Хворостинин от боя уклонился и стал отходить, раздражая преследователей тем, что по пути бросал жестоко изрубленных пленных татар и преграждал путь, отпуская угнанных коней.

В этом месте Крымский большак рассекал огромный дремучий бор. Просека длиною вёрст в десять была шириною в несколько сажней, и вот по ней мчались конные громады... Когда за десятком конников гонится два-три десятка, погоню можно охватить глазом, проследить за её развитием. Но если уходит побольше полтьмы, по восемь-десять коней в один ряд, от одной лесной стены до другой, и эта тесная масса скачущих коней растянулась на версту, а за ней ещё три таких табуна, то, действительно, земля дрожит, а пыль поднимается облаком до вершин деревьев уже первым табуном, а далее пыли не остаётся на земле, вся висит в воздухе, забивая глаза и лёгкие. Тут убегающие в выгоде.

Не дай Бог в этот момент быть встреченным, замешкаться и не убраться в лес! Страшно для тех, у кого споткнётся конь или не перескочит через корягу... Верная смерть, если не подхватят соседи...

Татары хорошо понимали, что здесь, в узкой просеке, они ничего не сделают русским, не в счёт два-три десятка подстреленных из лука. Однако скоро дорога выйдет на пойму реки Рожайки близ села Молоди. Вот тогда они покажут! Их кони быстрее, и не уйти гяурам от заслуженной кары. Видит Аллах — ни один из них не уйдёт живым!

Наверное, татары не сразу сообразили, что Хворостинин хотел и ждал этой погони: недалеко от поймы вдруг по сторонам начали падать заранее подпиленные деревья. Легко представить себе какой урон принесли эти падения в ряды мчащихся преследователей! Да ещё в поднятой пыли, где ничего не видно в трёх саженях. Татары вынуждены придерживать коней, но и русские тоже — не понимают, глупцы, что им жить осталось всего ничего!

Вот лес отступает от дороги, скоро река. Татары, размочаливая камчи, начали обходить русских слева и справа, а те, будто не понимая, ещё даже придерживают коней. И вот тут наступило время удивляться татарам: слева от дороги на холме — гуляй-город, которого вчера, когда они шли мимо, и в помине не было! Конники Хворостинина, продолжая придерживать коней, понеслись по кустарнику между стеной гуляй-города и обрывистым берегом реки. Скакавшие за ними ногаи втянулись в эту горловину. Те, которые обходили русских слева, смешались — перед ними рогатые ежи и стены городка. По ним из-за этих стен начали бить пищали и ручницы. Те, которые обходили справа, ломая головы себе и коням, посыпались с обрывистого берега в реку. То была первая полутьма. Вторая продолжала преследование между стенами и рекой. Тут стены развернулись, и тесно стоящие пушки ударили дробом. Замешательство позволило сделать пушкам второй и третий залпы, потом пушки стреляли по тем всадникам, которые не успели удалиться. Остатки первой и второй полутем образовали три потока. Самый малочисленный, но наиболее отчаянный повернул коней и пошёл на приступ открытого городка через ежи; из этих мало кто остался жив. Второй поток повернул коней в противоположном направлении — сползали, скатывались, валились с берега в реку, эти в большинстве остались в живых. Но большая часть джигитов мчалась дальше, вырвалась из горловины на некоторый простор у опушки леса. Здесь в лесу их ожидали стрелки и развернувшиеся вои князя Хворостинина...

В это время третья полутьма ногайцев только выезжала из лесной части тракта. Они слышали пальбу, и доносился звон сабель от реки из-за холма с гуляй-городом. Полутемник ещё не принял решения, что делать, когда последние две тысячи всадников были расстреляны чуть ли не в упор из леса по обеим сторонам тракта — там сидели в засаде более трёх тысяч стрельцов. Полутемник хотел помочь попавшим в засаду, но, потеряв ещё с тысячу, отступил на пойму, где его встретили русичи из городка градом стрел, ружейных пуль и щетиной копий... За рассыпавшимися ногайцами на пойме русские гонялись, как за зайцами...