Мор постепенно затихал. Лечение, а главным образом вполне сносное регулярное питание быстро ставили людей на ноги. И всё ж Клим продолжал следить за питанием, за работой на варницах. Зот ворчал, что, мол, эти самые прохвосты-ярыжки не достойны такой заботы, однако соглашался, когда Клим подсчитал, что варницы начали работать месяца на три раньше. Так как по опыту известно, что такого рода мор кончается с наступлением морозов. А на этот раз, несмотря на разгром, устроенный остяками, к августу курились почти все варницы.

Клим стал уважаемым человеком Соли Вычегодской, слух о нём разнёсся по округе, к нему приезжали лечиться издалека.

И тем не менее однажды Зот сообщил Климу, что за время мыта тот задолжал хозяину пятьдесят девять рублей тридцать две копейки с полушкой. И тут же доверительно сказал, что, когда вернётся хозяин, он, Зот, доложит ему, что долг по кабальным записям нужно с Клима списать за спасение людей и за ранний запуск солеварения.

После битвы минуло без малого два месяца...

...Ярыжка Гулька прибежал, запыхавшись, и сообщил, что хозяин в Коряжме. Клим к новости отнёсся с видимым безразличием: приехал, и ладно. Гулька перешёл на шёпот:

— Ахия хозяин с доносом вызвал. А Захар в Коряжму подался по своей охоте. Меня наперёд пытал. — Спокойствие лекаря удивляло ярыжку. Он полагал, раз большой стражник с него глаз не спускает, значит, вина есть, и немалая. Он решил выложить всё. — Захар допытывался, кто из баб к тебе ходит. Раньше приказал мне подслушивать и подглядывать по ночам.

Клим внимательно посмотрел на Гульку, он заметно заинтересовался:

— Ну, и кто же ходит?

— Я сказал ему, что ничего не видел и не слыхал. — Ярыжка теперь шептал еле слышно. — Но он может кого другого подослать.

Клим задумался, а ярыжка неслышно выскользнул из избы. Итак, час испытаний приблизился. Вера — это добавка, дело куда серьёзнее. Сегодня-завтра Аника выслушает донос. Поверит — не поверит, а дело государево — должен действовать. А как? Захара не припугнёшь, он молчать не станет. Значит, в Соли Вычегодской он, Клим, последние денёчки! Может, хорошо, что Фокей ушёл с обозом соли, а то полез бы заступаться... Кирилла — этот не от мира сего. Иконы пишет, говеет, дал обет до окончания образа ни с кем не встречаться. Аника исполнит последнюю его, Клима, просьбу — не станет обижать Василису с Фокеем... Вера... Воистину сказано: нет ничего тайного, что не становится явным. Никто ей мстить на будет. Плохого он тут ничего не делал, а о хорошем будут помнить многие. Эх, атаман, на беду мы с тобой повстречались!

На другой день, на Воздвижение, Гулька пришёл в лечебницу с синяком под глазом и сразу рассказал Климу: Захар вернулся из Коряжмы злее черта, поймал его, Гульку, и избил не знамо за что. Оказалось, Захара из монастыря погнали. Сказали: Аника всех прочих будет принимать тут, дома, по очереди.

Ещё день-два оттяжки... Скорее бы кончалось!

И вот настал день — Аника в своих хоромах. Все побежали на поклон; Клим решил ждать вызова.

...Во второй половине дня дошла очередь до Захара. Аника только что отдохнул после обеда. Он весело взглянул на Захара:

— Ну, что тебе приспичило, десятник стражи моей, говори:

— Дозволь, Аника Фёдорыч, с глазу на глаз. Дело государево.

— О! — Аника кивнул головой, Зот и писарь исчезли. — Слушаю.

— Аника Фёдорыч! Ты знаешь — я верой и правдой тебе служу. Но грехов на мне много.

— Знаю. Садись.

— Спаси тебя Бог! Постою. Так вот, когда я атаманил у Кудеяра, мой путь скрестился со шляхом князя Юрия Васильевича, сына великой княгини Соломонии, который потом стал большим атаманом — Кудеяром.

Аника прервал Захара:

— Вон оно что! Многое я о тебе слыхал, а такого не ведал. Покличь-ка Зота. — Захар испуганно взглянул на хозяина и попятился. Тот успокоил ого: — Не бойся, худа не будет. Покличь. — Вошедшему Зоту сказал: — Квасу мне и ему. А ты, Захар, всё ж садись, в ногах правды нет, а разговор у нас долгий.

После того как принесли квас, Аника разрешил говорить дальше. Захар, рассказывая, не выгораживал себя, почти не привирал. Аника слушал, и, казалось, лицо его закаменело. Насупленно из-под бровей пристально глядел он на бывшего атамана, часто переспрашивал. Захар не мог понять, верит ли ему хозяин или нет, но от такого взгляда ему становилось страшно, и он начинал путаться. Когда дошёл рассказ до того, как на Осётре-реке узнал он в Климе изуродованного князя, Аника крякнул, но перебивать рассказчика не стал. Когда Захар закончил повествование, Аника долго молчал, потом, потребовав ещё кваса, спросил:

— Захар, а ты не вклепался? Ведь и тут, и в Москве знают: Клим — отменный лекарь, целитель.

— Аника Фёдорыч, лекарь — маскара это! Князь он, вой, коих мало. Я своими глазами там, на реке Осётре видел: правая рука — неправая у него, так он с саблей в левой руке от пятерых отбился, а ребята покрепче меня! А тут... Видел бы ты, как он по остякам ударил! Да и бабник он, лечит их, а потом они к нему по ночам ходят. Вот, к примеру...

— Погоди, Захар. Дело твоё, верно, государево, и не припутывай к нему всякое другое. Лучше скажи, как ты доставишь вора в Москву и как потребуешь награду в сто рублей?

У Захара был готов ответ:

— Ты мне дашь пяток стражников, и повезу. В Разбойном сдам вора и объясню...

— И всё? — не отступал Аника. — Там ведь придётся себя называть. Узнают они, что ты атаман кудеяровский, и придётся тебе, раб Божий Захар, висеть на дыбе рядом с Климом Акимычем.

— Помилуй! Меня-то за что? — возмутился Захар. — Я же вора...

— Найдут за что, припомнят твои прогрешения... И ещё: обязательно скажешь, что ты есть десятник стражи. Спросят: чьей? Ответишь: Строганова. Ага, обрадуются там, значит, Аника не только кудеяровских атаманов держит, но и самого Кудеяра пригрел! Подать сюда Анику! И начнём качаться на дыбе уже втроём. Вот так-то, слуга мой верный... Ну, за меня, положим, мои деньги слово скажут. У Клима небось тоже заступники найдутся, а вот за тебя никто стеной не станет. Наоборот, придут купцы, коих ты грабил, узнают тебя... Много вашего брата нашло упокоение в замоскворецких болотах!

Захар вскочил и завопил с негодованием:

— Как же так, вора отпустят, а меня?!..

— Ты не ори, а поразмысли. Садись, квасу испей. Я тебе дело говорю...

— Да... Ведь и вправду, не ровен час, могут старые грехи вспомнить, хоть я и замолил их... Аника Фёдорыч, Христом Богом молю — наставь, помоги!

— Помочь непросто... Боюсь, многое уже в Москве известно... Надо готовиться принимать гостей нежданных, опричников государевых. Не слыхал о таких? Это, брат, ребята шустрые и шутить не любят. А тут в деле погреть руки можно... Так как на духу говори: кому из друзей-знакомцев о воре говорил и когда? Вспоминай. Будем гадать: успел ли слух о твоих делах до престольной дойти.

— Помилуй, Аника Фёдорыч! Я никому ни слова! Богом клянусь! Даже Семёну Аникиевичу ничего не сказал, тебя ждал.

— Да?!.. Коли так, ладно... И всё ж дело рисковое. А может, отступишься? Забудем обо всём, и концы в воду. Ведь он всем нам много хорошего сделал.

— Нет, хозяин. Вор в наших руках, упускать нельзя. Опять же дело государево. Вдруг дознаются, нам худо будет... Согласен, мне трудно придётся, вся надежда на тебя.

— Да, твоя правда, Захар, и молчать нельзя, и упускать нельзя. Ладно. Будем делать так: я еду в столицу и сам сдаю виновного в Разбойный приказ. Ты — мой стражник, я ручаюсь за тебя. Ты много лет служил мне и государю нашему и искупил свои грехи. И вот ты узнал в лекаре большого атамана, сказал мне. Будешь послухом. Из своих старых друзей найдёшь ещё одного, да не подкупного, а истинного, чтобы он взглянул и узнал в лекаре Кудеяра. Запомни: Кудеяра, а не Юрия Васильевича! За Юрия Васильевича нам всем пощады не будет! Узнали, мол, Кудеяра. А что он сродственник государя — это нам не ведомо. Только так отвечать на все вопросы. Понял? Теперь о втором послухе. У тебя тут поблизости есть бывшие кудеяровцы?