Вышел Клим на улицу, забитую ветром со снегом, и только сейчас ощутил разницу между теплом избы и снежною круговертью.

К деревне приближались конники, они спешились и шли по трое в ряд, тянули за собой коней. При малейшей остановке припадали к ним — закреплялась дружба воя с конём. Не заходя в деревню и не давая время на отдых, сотня повернула резко в сторону в ещё большие сугробы. Впереди шли два мужика с палками, рядом Савва. Клим на ходу объяснял сотнику и десятникам, а те воям, что в версте их ожидает укрытие, не объясняя какое. Из обоза взяли и раздали воям топоры, пилы, лопаты.

Клим понимал, что светлого времени осталось не более двух часов. С Медведем договорились, чтобы он поторапливал проводников. Те смотрели на приготовленные топоры и пилы и горевали:

— Погиб Тёмный бор! А сколько там грибов было!

Клим взял у Гульки повод своего коня, и они с ним влились в тесный строй уставших конников.

Наверное, только через полчаса изменился тон завывающей бури, появился глухой шум, вскоре переросший в рёв — боролись два великана: ураган с преградой из деревьев. Вокруг из белеси всё чаще и чаще выныривали мечущиеся на ветру небольшие деревья, потом побольше, и вот они на просеке — по обеим сторонам — деревья. Теперь скрипели, трещали в завывающем ветре только вершины, а внизу проносились отдельные порывы. Просека пошла на подъём. Вожаки и первые конники остановились, остальные подтянулись, заходя в чащу.

Клим заранее договорился с Медведем о сооружении укрытия. Клим помнил, как построить кудеяровскую ледянку, но здесь не было глубоких лесных оврагов, опять же требовалось время, да при таком ветре... Своё укрытие Савва назвал большим чумом, и при учёбе его сооружали. Десятники знали свои обязанности, теперь, когда стало ясно, что делать, всё пришло в движение. Савва объяснил мужикам, что нужно для чума, они оказались толковыми, необходимое место было найдено без проволочек.

Для центральной части большого чума необходимы несколько вековых деревьев, стоящих рядом. С обеих сторон к ним подваливали другие так, чтобы их вершины зависали на кроне стоящих, а комели лежали ровным рядом. Уже через полчаса, повалив два десятка деревьев и выровняв их, образовали огромный шалаш, внутри которого сдвигали снег, срубали кустарник и свисающие сучья приваленных деревьев. Мелким ельником закрывали щели между деревьями, чтобы не сдувало их ветром, приваливали большими сучьями. Внутри настелили толстый слой лапника. Теперь ветер врывался только с торцов, которые быстро перекрыли. Завели лошадей и принялись их кормить.

Сумерки охватили лес, в чуме стало совсем темно. С двух сторон у торцов шалаша очистили снег и зажгли долгий костёр, на который клали сухостойные сосны целиком, обрубив ветви. Невысокие языки пламени породили движущиеся тени и отражались радужными блестками в глазах коней. На кострах установили котлы десятков, грели воду и приготовляли жирную саламату. Пар и дым исчезали струйками в зелёных стенах чума-шалаша. Стало теплее, но было страшно тесно, кони стояли бок о бок в два ряда. Люди теснились между ними и с обеих сторон костров. Люди после еды сразу засыпали, иной раз стоя, прислонившись к лошади, ухватившись за седло. Десятники следили, чтобы вои переобувались в запасные портянки.

Кое-кто обморозил щёки, нос, один — ногу. Клим с Гулькой лечили — смазывали гусиным салом, бадейку которого Гулька прихватил из обоза. А снаружи свирепствовал ветер и усиливался мороз. Вдруг порыв ветра раздвигал ветви, и на людей и лошадей обрушивались горы снега. В образовавшуюся щель совали срубленную ветку и заплетали разогретым орешником...

На следующий, второй день бурана построили ещё один чум поблизости, стало просторнее. Люди почувствовали себя бодрее, все пили подогретую воду, Клим запретил есть снег, даже лошадей поили растаявшим снегом.

На третий день Клим отправил с мужиками в деревню пять конников во главе с Медведем, которые туда вёшили дорогу, а обратно из обоза привезли корм лошадям и людям. В общем, жизнь налаживалась. При постоянно горящих долгих кострах было достаточно тепла, тем более около лошадей. Медведь рассказал, что в деревне сотник справился со своей сотней и нашёл общий язык со старостой. Помог убрать хлеб из овина и переселил туда многих воинов, оставив по избам только слабых и больных. В свою очередь староста Аким просил передать приглашение воеводе и сотнику: он им хорошо оборудовал за эти дни баню. Однако Клим остался с воями.

Буря свирепствовала ещё четыре дня. А на Ефимия Великого (20 января) ветер будто ножом отрезали, но хватил мороз. Клим с сотником конных и Медведем выехали в деревню. На совет вызвали и старосту. Тот уверял, что во всех селениях застряли обозы и они сегодня тронутся в путь. Сам он уже отправил людей выставлять вешки вдоль дороги. Ветер, по его словам, «выдулся», и дня два-три будет ясно и морозно.

Клим решил: пешей сотне и обозу выйти сегодня и остановиться на ночь в селе, куда они не дошли в день начала бурана. Конная же сотня выйдет сегодня ночью с тем, чтобы с двумя днёвками быть завтра вечером в Костроме.

В Костроме, к стыду десятников и сотников, подсчитали: за переход обморозились и заболели два десятка воев и три возчика. Их перевели в строгановское подворье, оттуда с попутными обозами вернутся по домам. Дело для заболевших безрадостное: вои одежду и жалованье получили, грамоты подписали, по которым придётся отрабатывать. Пять основных сотен, вместо выбывших, Клим заполнял из шестой, считавшейся воеводской, сотником которой был Савва Медведь. Себе он отбирал наиболее ценных воев, и сейчас отдавал с большой неохотой. Про самих воев и говорить нечего!

Два дня Клим дал на отдых, а сам налегке решил выехать в Ярославль завтра. А теперь ехал на подворье ещё раз осмотреть больных. Навстречу ему два всадника, по одёжке — его вои: полушубок, меховые штаны, сапоги и треух. Однако ж он не помнил в сотнях такого малорослого воя с коротко стриженной бородкой да ещё на красавце коне в сверкающей сбруе. Рядом — юный воин с заплечницей, видать, стремянной. По росту их не отличишь.

Боже! Какой же это незнакомец!

Вот они сблизились и молча принялись тискать друг друга.

— Друг мой, Неждан! Не можно узнать тебя! Мне тысяцкого обещали, не ты ли?

— Сто лет тебе здравствовать, воевода Клим Акимович! Не тысяцким, а простым воем к тебе иду. Примешь? Как видишь, и одёжкой твоей запасся.

— Придётся принять.

— То-то... Ты вот, Клим Акимыч, лукавишь, что не признал меня. Я такой же. Только вот не сообразил — коня и сбрую не по чину дали. Ну да ладно. А вот про тебя скажу: облик у тебя мещанина Соли Вычегодской Безымова, воеводы Одноглаза, и никого более! Понял? Я бы не узнал, да мне тебя показали. Исполать тебе!

...За то время как Клим начал встречаться с разными воями и стражниками на Вычегде-реке и на Сухоне, он изменил свой облик. Вои обычно носили короткие волосы на голове, а то и вовсе стриглись наголо. А Клим, наоборот, отпускал волосы. Да и Вере нравились его мягкие, послушные пряди — это, пожалуй, последняя память о ней! Теперь, на иноземный манер, волосы чуть ли не до плеч, посреди головы пробор. На правую часть лица чуб спадает, прикрывает рассечённую бровь и тёмную впадину пустой глазницы. Волосы белёсые и вроде как бы золотистые слегка. И ещё одна новая примета — бороду в ширину отпустил, издали голова квадратной кажется. Так что, действительно, узнать его стало непросто...

Клим никуда не спешил, и Неждан пригласил его к своему знакомцу, у которого сам остановился. Скоро они вдвоём сидели за столом в малой светёлке, перед ними стояли кубки, но они забыли про вино. Сблизив головы, тихо разговаривали. Неждан с самого начала предупредил, что всё знает о воеводе Строгановского удела.

— Сразу видно: хозяин — дошлый мужик! — продолжал Неждан. — И всё скверно, ежели он скрыл от воеводы, зачем государю спешно потребовалось ополчение. Должно тебе быть известно, что ныне опричное войско громит новгородские земли, потребовалось подкрепление.