Лекарские избы располагались недалеко от строгановских хором, в общем порядке хозяйственных служб. Это были две избы с общими сенями. В одной избе вроде как больница — вдоль стен нары и полати, в другой, наверное, жили лекари, тут стояли две кровати да поставец во всю стену с туесками и склянками. Печь занимала четверть избы. В ней был встроен большой котёл с отдельной топкой, видать, для варки снадобий. Везде было намусорено, стоял гнилостный запах заброшенного жилья. Позади изб — двор с сараями и баней, но смотреть их Клим не пошёл — двор был запакощен скверно пахнущей грязью, и там роились тучи мух.

В сенях на большой связке хвороста сидела сторожиха — пожилая женщина, повязанная платком неопределённого цвета так, что открытыми остались только глаза и приплюснутый нос. Она в руках держала палку и безучастно смотрела, как незнакомые люди приносили и складывали около неё корзины, мешки, укладки. Её о чём-то спросили, она промолчала, больше к ней не обращались.

Осмотрев новые владения, Клим подытожил:

— Вот, други, нам тут сколько-то жить. Давайте убираться.

Без лишних слов принялись за жилую комнату. Подмели пол, нагребли золы, заварили крутой щёлок и принялись мыть щёлоком пол и нехитрую обстановку. Сожгли весь мусор и сбитое в труху сено с кроватей, добавили хвороста из сеней. Печь топилась по-чёрному, сразу по потолку побежали клубы дыма, которые устремились к дымовому творилу. Изба наполнилась привычными запахами жилья, и стало очень легко дышать, когда Клим бросил в огонь какой-то сушёной травы.

Тут произошло неожиданное событие — вошла сторожиха с тряпкой и шайкой. Ни слова не говоря, налила в шайку щёлока и, подоткнув подол, полезла мыть полы под нарами. Когда наведение порядка приближалось к концу, сторожиха, как бы спохватившись, сиплым голосом спросила, выжимая тряпку:

— А вы кто же будете?

Вопрос здорово запоздал, все невольно переглянулись. Подавив смешок, ответил Кирилла:

— Лекарь новый приехал, бабушка.

— А-а.

— Тебя-то как зовут?

— Меня-то? Домной кличут. И вновь полезла под нары с мокрой тряпкой.

С уборкой припозднились. Зашёл ночной сторож с колотушкой, поинтересовался: кто такие и почему на ночь глядя огонь палят? Послушал, посидел, подремал и опять двинулся по посёлку, постукивая колотушкой.

На ужин сварили пшённой каши, запивали взваром щавеля и черёмухового цвета. Угостили и Домну, но она за стол с мужиками не села, а со своей миской устроилась у печи.

Клим, ссылаясь на «Травник», поучал: во время мора нужно есть варево только горячим, даже хлеб прожаривать, пить — только кипячёную воду, лучше тоже горячей. Мыть руки щёлоком или мылом. Бояться мух, для этой малой твари где грязнее, там вкуснее. Обувку, входя в избу, снимать — на улицу помои с отбросами сливают, под заборами и кустами грязь самая...

На запах варева пришёл огромный чёрный кот. Однако ему пришёлся не по вкусу влажный от щёлока пол. Задрав хвост, он, осторожно ступая, обошёл избу, фыркнул и скрылся. Щёлок не понравился и тараканам, переставшим шуршать по щелям.

Спали по-походному — на собственной одёжке. Домна сразу после ужина ушла, у неё для спанья был закуток в сенцах.

Рано поутру в избу вошёл Зот, перекрестился, оглядел вычищенную избу, чистые тряпки на полу, снял у порога чёботы и только теперь сел на скамью, спросив, что надобно лекарю. Клим для очистки двора потребовал людей и пять возов речного песка, а также бочку живой извести, потом скипидара, мыла и фунта два пороха. Приказчика больше всего удивило требование огненного зелья — это ещё зачем? Клим, ссылаясь на учебник, терпеливо объяснил, что можно уберечься от мыта, ежели после завтрака выпивать по четверти золотника зелья, размешанного в горячей воде. Однако ж больной от такой смеси помереть может — вот так-то с лекарствами! Зот внимательно выслушал объяснения, зачем требуется всё остальное. Потом Клим растолковал, что необходимо делать самому Зоту для полного выздоровления, что пить, что есть, дал разных снадобий.

Нужно сказать, что главный приказчик скоро избавился от болезни и стал самым надёжным помощником Клима.

Оставив Иохима и Кирилла очищать больничную избу, Клим поспешил к Василисе. Разыскал избу и в дверях столкнулся со своей приёмной дочкой. Обрадовавшись, она вскрикнула, бросилась к нему на шею и обмерла. Усадил он её на скамью, прислонив к стене, расстегнул воротничок. Из-под занавески вышла баба в белой рубахе — ходячий скелет, подала воды.

Придя в себя, Василиса припала к груди Клима и запричитала:

— Господи! Климушка! Дядюшка! Как я тебя ждала! Думала — не дождусь. И Фокеюшка уехавши, уж четвёртая седмица пошла. Мы тут чуть не перемерли. Теперь ты нас вылечишь. А вон у неё мальчонка преставился! Такой красавчик был... А у Калинки, — она указала на крайнюю занавеску, — мужа остяки посекли. От горя совсем слегла, всё под себя. А тут скорей-скорей, дядюшка Клим, Настину Аннушку спасать надобно, такая лапочка...

Такой разговорчивой Василиса никогда не была. Клим не перебивал её, дал выговориться. Изменилась она здорово, похудела, подросла, кажется. Сейчас причитает и сквозь слёзы улыбается ему, надежда оживила её. Присмотрелся к избе: просторная, прокопчённая; разгорожена на четыре части. Тут за занавесками, как узнал потом, жили четыре семьи стражников. Грязи в избе и вокруг было не меньше, чем на лекарском дворе. Потому до приезда Фокея Клим решил взять Василису к себе. Но, услыхав такое предложение, Василиса слёзно запричитала:

— Да как же так, дядюшка?! Чтоб я бросила своих подруг в беде?! Не-ет, без меня они совсем пропадут, я тут самая крепкая. Климушка, дорогой, лечи нас вместе, Бог тебе счастье пошлёт!..

И пришлось Климу с Иохимом и Кириллом выгребать грязь и здесь, рыть ямы, жечь и зарывать навоз и мусор, посыпать двор живой известью, засыпать речным песком. Подруги Василисы, хотя еле держались на ногах, всё ж помогали и старательно выполняли советы Клима. Особенно много пришлось повозиться с ребёнком. Аннушке было около годика, от болести руки-ноги былинками стали, на грудке каждое рёбрышко высвечивалось. Не усохла только голова и казалась несуразно большой, все волосики высыпались. Ослабела девочка так, что и плакать не могла, морщилась только. Пришлось отогревать её в тёплых шкурках, отпаивать овсяным взваром с мёдом... И выходили ребёнка. Через седмицу примерно голос подала и головку держать начала. С матерью радовались все, особенно Василиса: «Во у меня дядя какой!»

С каждым днём круг лечащихся расширялся, кто сам приходил, к другим Клим наведывался. Зот просил прежде всего ставить на ноги приказчиков и мастеров солеварения. Потом пришли за помощью из Коряжмского монастыря...

К тому времени Иохима востребовал жемчужных дел мастер, а Кирилл сам пошёл в иконописную, сознавшись Климу, что пальцы по кисти соскучились. В мастерской им сперва не заинтересовались, взглянув на его изуродованную руку. Он тут же на простой доске углём набросал контуры образа, за него ухватились и, оберегая от болезни, запретили выходить из мастерской.

Но у Клима появились новые помощники. Во-первых, вернулся с Посада поправившийся лекарь Микола. Кроме того, Зот прислал трёх баб да двух мужиков с подводами. Правда, помощники были измотаны болезнью, но эти люди старались, потому что поверили в Клима — целителя. А дело накручивалось снежным комом, лечилась уже вся Никольская сторона Соли Вычегодской, шли люди и с Посада. Клим с ног сбился, спал ночью два-три часа... И вот в такой то тяжёлый момент напомнил о себе Захар...

Одним из присланных Зотом мужиков был ярыжка Гулька, измождённый щупленький парень с широким лицом и маленьким носом-пуговкой. Вместо помощи от него, Климу пришлось седмицу лечить и откармливать этого неопределённого возраста человека. Потом он оказался прилежным к работе, всегда готовый помочь Климу или кому угодно. Дома он не имел, находился постоянно в лекарской, спал при лошадях на сеновале. Около него постоянно крутился чёрный кот, к другим нелюдимый.