— Слушаю.

— Князь Дмитрий Иванович, что будет дальше?

— Хан разозлился вон как! Завтра пригонит войска ещё больше и повалит не девять прясел, как сегодня, а всю стену, а то и две. Сшибка будет знатная и последняя для многих из нас. Это хотел узнать?

— Благодарствую... Час тому назад тысяцкий Алалыкин пленил Дивей-мурзу. Я слышал разговор князя Михайло с мурзой...

Клим подробно передал этот разговор. Князя Дмитрия в сон уже не клонило, он слушал, не перебивая. Помолчав, спросил:

— Значит, измором хотят взять?.. Ну, а ты что думаешь, Одноглаз?

— Сознаюсь, князь: ради этого пришёл...

Не очень долго говорил Клим. Князь глядел на Клима с любопытством, потом с удивлением, потом потупил голову. Вопросов задавал мало, последний был таким:

— Крепко завязано! А вдруг где-то сорвётся?

— Срываться нельзя, это — гибель!

— А кого оставлять тут, в обороне, может, на верную смерть...

— Тех, кто оборонялся сей день, князь: пушкари, тысячи твоего полка и гуляй-воевода со своей тысячей. А казаков лесных надо отпустить, пусть поднимают всю лесную братию нам на помощь.

Хворостинин задумался... и спросил:

— Тебе не боязно играть со смертью?

Клим развёл руками:

— Боязно не боязно, а действовать надобно. Князю-воеводе в мышеловке не место.

— Ладно! Пошли к Михаилу Ивановичу.

— Погоди, князь. Я тут буду ждать тебя, иди один. Скажу больше: предложить такой рисковый шаг должен не Одноглаз, и даже не князь Хворостинин. Это должно быть решением единого воеводы. Тогда, возможно, уцелеет и гуляй-город, и останется Москва.

— Жаль, что у меня нет заморского вина — следовало бы выпить с тобой, Клим... не ведаю, как звали твоего отца?

— Акимом, но зови меня просто Одноглазом.

— Нет! Ты — Клим Акимович! А кубок заморского вина всё ж за мной!

Пока ждал возвращения Хворостинина, Климу рассказали тяжёлую участь тысяч Шереметева, оградившегося на правом берегу Рожайки. И воевода и тысяцкие не полагались на гуляй-город, не имея большого наряда. Потому загодя с князем-воеводой наметили путь отступления между лесом и Рожайкой вниз по её течению. Главную задачу определил князь-воевода — гибель каждого воя должна омыть кровь трёх крымчаков!

Русские в гуляй-городе здесь держались недолго. Как только прясла поддались нажиму коней, Шереметев покинул гуляй-город и стал уходить по берегу реки. В погоне всегда гибнут в первую очередь отстающие, потом боковые, а если погоня длительная — уходят только всадники на крепких конях. Но воеводы знали и другой способ отступления — круговой, им воспользовался Шереметев. Здесь скачущие впереди медленно развёртываются на скаку и, выпустив по противнику пару сотен пуль, становятся последними, но и противник умеряет бег. Потом разворачивается следующая пара сотен... Получается движение по уходящей спирали, при этом скорость убегания уменьшается, противник, воспользовавшись этим, окружает преследуемых широким охватом. Такой манёвр опасен на свободном пространстве, но Шереметев хотел именно того, чтобы впереди него оказались татары, втягиваясь в сужающееся пространство между рекой и лесом, куда подоспела небольшая засада, отрезавшая обходящих сбоку. Теперь вырвавшиеся вперёд сотни татар сами превратились в преследуемых. Такая слоёная погоня обескуражила татар, привыкших наваливаться большой массой. А бегущих впереди ожидали русские засады, и татары с большими потерями повернули налево, сваливаясь в реку. Тут и русские начали придерживать коней, огрызаясь мощными залпами. Часть русских всасывалась в лес с тем, чтобы из засад встретить возвращающихся татар.

Погоня прекратилась примерно через час. Хотя отступление было ловко организовано, всё ж Шереметев потерял примерно треть своих воев. А сколько татары? Выполнили вои Шереметева задание Воротынского?

...Хворостинин не вернулся. Его стремянной пришёл сказать, что князь-воевода назначил собор воевод, тысяцких и их товарищей на закате солнца...

На соборе князь-воевода Воротынский поведал слово перебежчика. Крымские вельможи испуганы неудачей под «плетнёвой крепостью». Хан остановил наступление на Москву, собирает под Молодью своё войско, в одно место приказано свозить имеющиеся пушки. Он хочет показать всем, как надо расправляться с гяурами! После этого похороны правоверных, тризна, отдых и победный поход. День жестокой мести — четвёртое августа.

Со своей стороны князь-воевода решил: дня мести не ждать. В гуляй-городе оставить воев только для первой обороны. Всех остальных этой ночью и следующей вывести с наименьшими потерями, по возможности скрыться, хотя Девлет должен узнать, что гуляй-город почти без людей.

Князь Воротынский, покинув гуляй-город, собирает русские силы и подводит их к пойме Рожайки, непрерывно нападая на татар. Общее наступление русских — день святого мученика Стефана (2 августа). Далее князь-воевода перечислил тысячи, которым уходить пешими, кому оставаться в обороне городка. Пробиваться конными он разрешил только лесным казакам, кони которых приучены к ночному лесу.

Ночь на четверг была пасмурная и ветреная. Беспокоить татар начали с наступлением темноты — выпустили часть бесившихся в загоне татарских коней. Татары всполошились, помчались разъезды, выяснили, в чём дело, — решили, что кони вырвались случайно.

Воспользовавшись шумом, по оврагу ушли несколько сотен спешившихся воев.

В полночь выпустили ещё часть коней. Татары ограничились разъездом, остановившимся на опушке леса.

Перед рассветом почти бесшумно выехали казаки, с ними три сотни охраны Воротынского. Разъезд татар был снят, но татары соседней тысячи проснулись, вспыхнули факелы. Теперь были выпущены все остававшиеся в загоне кони. На опушке возникла свалка. Ещё какое-то время слышался звон сабель, стрельба. Потом всё затихло. Оврагом ушло ещё несколько сотен...

День заговения на Успенский пост (31 июля) был нежаркий, ветер разносил трупный запах. Вои занимались страшным делом: повязав лица мокрыми тряпками, оттаскивали трупы татар и коней сажней на двадцать от стен. Татары пытались помешать воям, но пушкари малым огнём отогнали их.

Далее, не менее сложным делом было — напоить коней, особенно тех, хозяева которых ушли из городка, кони не желали слушаться чужих людей. Особенно бесившихся отгоняли в загон, откуда были выпущены татарские кони.

Пушкари отдыхали. Крымчаки, даже отчаянные, не приближались. Зато в полдень к гуляй-городу подъехали три безоружных татарина под белым флагом, пожелавшие говорить с князем-воеводой Воротынским. К ним вышел князь Хворостинин и заявил, что князь-воевода отдыхает. Татары посовещались, и один из них по-русски спросил:

— Великий хан Девлет-Гирей — да славится имя его! — спрашивает: здоров ли Дивей-мурза?

— Передай хану: Дивей-мурза ранен в ногу.

— Князь, дозволь повидаться с ним.

— Сейчас не разрешу. Вот когда замиримся...

— Долго ждать... Какой выкуп хочет князь за Дивей-мурзу?

— Дивей-мурза — вельможа, большой человек. За него выкуп назначить может только государь. А мы окружены и не в силах спросить государя.

— Ваш князь Иван далеко. Решать нужно князю Воротынскому. Запомни — жизнь мурзы спасёт многих из вас. Но страшен гнев хана, если будет худо Дивей-мурзе! — Повернулись и ускакали.

К полудню прояснилось, ветер стих, на гуляй-город навалилась жара... Всё больше и больше коней выходили из повиновения: постоянная грызня, бросались на людей. Им нужен корм, но где взять его?

С людьми проще. Сегодня заговенье. Священник большого полка, оставшийся в гуляй-городе, благословил употребление конины. На кострах закипели котлы с убоиной, благо раненых коней полно. Люди ели, правда, не все. Благородные животные от размельчённой конины отворачивали морды, даже отказывались пить холодный мясной отвар.

Ночь на первое августа была самая тяжёлая для русских, запертых в гуляй-городе. Затих ветер, и трупное удушье накрыло городок. Здоровые вои падали в обморок, иных выворачивала рвота. Наиболее страдающим Клим и лекари-вои могли предложить единственное средство — мокрая повязка на лицо и покой.