Затем принц задал монаху вопрос:

— Откуда ты держишь свой путь?

Тот проговорил:

— Я… я пришёл из Крепости Баньюэ^[31]!

Люди вокруг, услышав его ответ, стали непонимающе переглядываться.

— Где она находится, эта Крепость Баньюэ?

— Никогда не слышал ничего подобного!

Се Лянь же произнёс:

— Но Крепость Баньюэ располагается на северо-западе, весьма далеко от здешних краёв. Как же ты добрался сюда?

Монах ответил:

— Я… я с огромным трудом выбрался оттуда.

Речь его звучала сбивчиво, настрой был крайне неспокойным. В подобных обстоятельствах, чем больше кругом зевак, тем сложнее говорить, язык незнакомца заплетался, он даже расслышать Се Ляня не мог, не то что ему ответить, поэтому принц решил:

— Давай войдём внутрь и там поговорим.

Он помог монаху подняться и повёл его в монастырь, через плечо обратившись к жителям деревни:

— Прошу всех возвращаться по домам, не нужно здесь толпиться.

Но люди никак не унимались:

— Святой, но что же с ним случилось?

— Да, что с ним такое?

— Если помощь нужна, так мы всей деревней поможем!

Однако, чем сильнее они распалялись, тем меньше помощи от них можно было ожидать. Се Ляню ничего другого не оставалось, как понизить голос и опасливо проговорить:

— Он… возможно, одержим.

Его слова повергли жителей в ужас. Только одержимого в их деревне не хватало! Лучше уж на него не глядеть, а поскорее разойтись по домам. Се Лянь, не зная, плакать или смеяться, вошёл в монастырь и затворил за собой дверь. Сань Лан всё так же сидел за столом и поигрывал палочками для еды. Его взгляд тоже ярко сверкнул интересом при виде монаха, и Се Лянь ответил:

— Всё в порядке, не отвлекайся от еды.

Усадив монаха, принц встал перед ним и продолжил разговор:

— Уважаемый друг, я — хозяин местного монастыря, можно считать, тоже заклинатель, как и ты. Не стоит волноваться, можешь рассказать всё, что тебя беспокоит. Возможно, если я в чём-то могу тебе помочь, то сделаю всё, что в моих силах. Так что же случилось в Крепости Баньюэ?

Монах несколько раз тяжело вздохнул, словно, оказавшись в месте, где людей поменьше, да ещё услышав слова утешения, наконец смог успокоиться. Он спросил принца:

— Ты разве никогда не слышал о ней?

— Почему же, слышал. Крепость Баньюэ построена посреди оазиса в пустыне. Ночью виды там исключительно прекрасные, из-за одного такого ночного пейзажа это место и получило своё название.

— Оазис? Прекрасные пейзажи? Да ведь это всё дела двухсотлетней давности, а теперь для Крепости сойдет название Баньмин — «отнимающая половину жизней»!

Се Лянь на миг застыл в растерянности.

— В каком смысле?

Лицо монаха сделалось бледным, бледным до ужаса, он заговорил:

— Всё потому, что кто бы ни проводил через неё свои караваны, половина путников исчезает без следа, это ли не истинная «Крепость, отнимающая половину жизней»?

Об этом Се Лянь и впрямь не слышал. Поэтому спросил:

— Кто это сказал?

Монах завопил:

— Да никто этого не говорил, я видел своими глазами! — Приподнявшись, он добавил: — Один торговый караван намеревался пройти через Крепость, однако, памятуя о недоброй славе того места, купцы попросили учеников нашего монастыря сопроводить их в качестве охраны, а в итоге… — В голосе его послышались горечь и негодование. — В итоге из того похода вернулся лишь я один!

Се Лянь поднял руку, давая знак монаху, чтобы тот сел обратно и не волновался, и спросил:

— Сколько человек участвовало в походе?

— Весь наш монастырь, да ещё торговцы… более шестидесяти человек!

Более шестидесяти человек. Демоница Сюань Цзи за сотню лет похищения невест, согласно окончательным подсчетам дворца Линвэнь, погубила не более двух сотен. Ну а если верить словам этого человека, подобные пропажи караванов продолжаются уже больше ста лет, и в том случае, если каждый раз исчезает такое количество народа, то, складывая всё вместе, невозможно не задуматься.

Се Лянь продолжал:

— С какой поры Крепость Баньюэ превратилась в… «отнимающую половину жизней»?

— Где-то… сто пятьдесят лет назад, с тех пор, как то место превратилось во владения чародея.

Се Лянь ещё хотел бы расспросить его подробнее о том, с какой напастью он и остальные путники столкнулись в том походе, и о каком «чародее» говорит незнакомец, вот только с самого начала разговора в его душу закралось смутное ощущение, что здесь что-то не так. И сейчас принц уже не мог скрывать охватившее его странное чувство, поэтому придержал язык и слегка нахмурился.

Неожиданно раздался голос Сань Лана:

— Так ты всю дорогу бежал сюда из Крепости          Баньюэ?

Монах воскликнул:

— Да, эх! Чудом в живых остался.

Сань Лан на это лишь хмыкнул и больше ничего не сказал. Однако хватило и одного вопроса, чтобы Се Лянь понял, что здесь не так.

Он развернулся к монаху и мягко спросил:

— Раз ты бежал всю дорогу, тебя наверняка мучает жажда.

Монах застыл. А Се Лянь уже поставил перед ним чашу с водой и произнёс:

— У нас есть вода, уважаемый друг, прошу, выпей немного.

Монах взглянул на чашу, и в его взгляде на короткий миг мелькнуло сомнение. Се Лянь же встал рядом, спрятав руки в рукава, в молчаливом ожидании.

Раз уж монах пришёл пешком с северо-запада, да к тому же торопился спастись от смерти, наверняка его мучила жажда и ужасный голод, а судя по его виду, навряд ли в дороге он находил свободную минуту, чтобы поесть и утолить жажду.

И всё же, едва он очнулся, как сразу же заговорил с ними, и говорил довольно долго, ни разу не обмолвившись просьбой о еде или питье. Когда монах оказался в монастыре, прямо перед ломящимся от разнообразных яств столом, в его взгляде не мелькнуло и намёка на жажду или голод, он даже не взглянул в сторону кушаний.

Поведение поистине странное для живого человека.

Под пристальным вниманием монах взял чашу с водой, слегка сгорбился и медленно начал пить. Тем не менее, судя по его виду, вода вовсе не явилась для монаха благодатным дождём после засухи, даже наоборот — пил он неуверенно, будто остерегаясь чего-то.

Пока монах утолял жажду, Се Лянь услышал отчетливое «бульк», «бульк», словно вода лилась в пустой сосуд.

Истина в его голове моментально прояснилась окончательно. Се Лянь схватил монаха за руку и произнёс:

— Хватит.

Тот в нерешительности воззрился на принца, рука его дрогнула. Се Лянь же с лёгкой улыбкой продолжал:

— Нет никакого толка от питья, верно?

Монах изменился в лице, другая его рука метнулась к стальному мечу на поясе, остриё которого немедленно направилось на принца. Се Лянь не сдвинулся с места, лишь взмахнул плоской ладонью — «цзынь!» — и с лёгкостью отбил клинок меча. Монах, осознав, что противник всё ещё крепко держит его за руку, дёрнулся прочь, сжав зубы. Се Лянь ощутил, как рука монаха сморщилась, словно кожаный мяч, из которого выпустили воздух, и с шипящим свистом легко выскользнула из ладони. Едва монаху удалось высвободить руку, он тут же рванулся к двери. Однако Се Лянь не спешил бросаться вдогонку. В месте, где никакая нечистая сила извне не могла вмешаться, пусть даже монах отбежит на десять чжанов, Жое все равно настигнет его и притащит обратно. Однако, к великой неожиданности Се Ляня, стоило ему приподнять запястье, как мимо него быстро пролетело что-то, резким свистом прорезая воздух.

Будто бы кто-то выпустил стрелу из-за спины принца и пригвоздил монаха к двери, продырявив ему живот. Се Лянь, присмотревшись, понял, что это оказалась палочка для еды.

Обернувшись, принц увидел, как Сань Лан спокойно, без излишней суматохи поднимается из-за стола. Юноша прошёл мимо Се Ляня, выдернул палочку из тела беглеца и помахал ею перед принцем со словами:

— Испачкалась. Придётся выбросить.

Ну а монах, получив столь серьёзное ранение, не издал ни единого стона, лишь беззвучно сполз по двери на пол. Из его живота с бульканьем потекла не кровь, но чистая вода.