Лента, подчиняясь, удручённо отползла в сторону. Хуа Чэн тоже не глядя бросил Эмин в угол, но тот ещё в воздухе принял подобающую позу и опустился на пол вертикально. Жое, что прижалась к стене, вдруг обнаружила неподалёку сверкающую серебристым блеском изогнутую саблю и осторожно подкралась ближе. Глаз на рукояти Эмина моргнул и скосился в сторону ленты, оценивая незнакомое существо. Фансинь же мёртвым грузом лежал в стороне, не шевелясь и не выражая никаких эмоций.

В последние дни Се Лянь посвящал немало времени постижению искусства приготовления пищи, и самому принцу казалось, что он добился немалых успехов, поэтому уверенность его в собственных силах многократно возросла. От всего сердца желая показать всё, на что способен, и как следует уважить Хуа Чэна, он уговорил того остаться отобедать, и Хуа Чэн, разумеется, с удовольствием принял приглашение. В посёлке Се Лянь купил целую гору овощей, которую теперь высыпал на стол для подношений. Взявшись за нож, принц принялся резать овощи с мерным частым стуком по столешнице. Стол для подношений в монастыре Водных каштанов мог использоваться как для написания каллиграфии, так и для приготовления еды, на него принц ставил тарелки и чашки, даже сажал детей. Можно сказать, стол являлся универсальным предметом. Хуа Чэн, прислонившись к стене, некоторое время наблюдал, затем всё-таки не выдержал и спросил:

— Не нужна ли помощь?

У Се Ляня готовка как раз кипела в самом разгаре, и он ответил:

— Не нужна. Мне будет достаточно помощи Жое.

Принц бросил на пол несколько не расщеплённых на тонкие деревяшки дров. Хлоп! Подобно кобре-царице, белая лента хлыстом ударила по брёвнам, расщепив дрова толщиной в голень на несколько тонких хворостинок.

Проделав трюк, Жое изогнулась перед Эмином и Фансинем необычайно кичливой дугой, будто демонстрируя свою силу и красоту. Но недолго ей пришлось красоваться — Се Лянь поставил на стол тарелку, на которую бросил большой кочан капусты. Жое вознамерилась приступить к делу, но тут Эмин, одарив её суровым взглядом, подлетел в воздух и затанцевал, сверкая слепящими серебристыми вспышками. Всё поле зрения заняли эти вспышки вперемешку с капустой, а когда Эмин остановился, все увидели, что кочан порублен на ровные мелкие кусочки.

Се Лянь наклонился, взял тарелку и, глядя на неё, похвалил:

— Вот это да, ты порезал даже лучше, чем Жое.

Жое немедля прилипла к стене, напоминая человека, который будто отступил на несколько шагов назад и упёрся в стену, оказавшись в тупике. Эмин же принялся бешено вращать глазом, источая крайнее самодовольство, словно исполнившись божественной лёгкости и радости. В отличие от сабли и ленты, Фансинь вовсе не шевелился. Принц же совершенно не замечал небольшой скрытой борьбы между волшебным оружием. Он ссыпал в котёл семь-восемь различных видов овощей, при этом обернувшись к Хуа Чэну:

— Кстати, Сань Лан, надолго ли ты в этот раз?

Хуа Чэн неотрывно следил за всеми действиями принца и будто бы хотел о чём-то напомнить, но всё-таки решил промолчать и лишь улыбнулся:

— Посмотрим по обстоятельствам. Если не возникнет никаких других дел, могу остаться погостить подольше. Надеюсь, гэгэ не побрезгует моим присутствием, если я не захочу уходить.

Се Лянь тут же заверил:

— Как можно? Главное, чтобы ты сам не брезговал пребыванием в моей каморке.

Так, за праздным разговором о том о сём, принц рассказал Хуа Чэну, как демонесса Лань Чан по прибытии во дворец Шэньу устроила скандал, гневно тыча в присутствующих пальцем. Впрочем, умолчав о том, как сам оказался подвержен обвинению, а также о проверке при помощи Яньчжэня. Однако затем принца посетила другая мысль — он вспомнил слова Цзюнь У о том, что у Хуа Чэна в Небесных чертогах есть лазутчик, которого пока не обнаружили, и, возможно, ему уже всё давно известно. К счастью, независимо от того, знал Хуа Чэн о случившемся или нет, он никоим образом не выказал своей осведомлённости, только, кажется, задумался о чём-то.

Се Лянь спросил:

— Сань Лан, а как ты считаешь, кто же всё-таки отец этого духа?

Хуа Чэн поднял на него взгляд, его губы тронула лёгкая улыбка:

— Трудно сказать. Возможно, тот золотой пояс она действительно где-то подобрала, такое вполне вероятно.

Подобный размытый ответ совсем не походил на привычный принцу характер Хуа Чэна, и Се Ляню это показалось немного странным. Но вскоре его внимание отвлекло бульканье кипящего варева.

Спустя ещё час принц снял с котла крышку.

Ранее Ци Жун питался лишь тем, что приносили Се Ляню в качестве подношений жители деревни. И пусть обыкновенно его рацион составляли маньтоу и соления, мучные лепёшки и яйца, да ещё кислые дикие ягоды, во всяком случае, это была человеческая еда. Но сейчас, стоило принцу снять крышку, монастырь Водных каштанов заполнился запахом содержимого котла, и Ци Жун, которого бросили снаружи у дверей, забранился:

— Про́клятый Небесами Се Лянь! Белый лотос с чёрной сердцевиной! Лучше зарежь меня, чтобы оборвать страдания! Выудил меня из воды, лицемерно притворившись спасителем, а всё для того, чтобы подвергнуть пыткам?! Теперь-то я разглядел твою сущность!!!

Перед тем как снять крышку, Се Лянь был полон уверенности в своём мастерстве. Однако сейчас его вновь охватили сомнения. Он приложил все силы и умения, но приготовил котёл такого вот содержимого… Да ещё Хуа Чэн стоит рядом и наблюдает за ним. Что же делать? Неужели предлагать Хуа Чэну отведать??? Нечеловеческие крики Ци Жуна только сильнее раздосадовали принца. Услышав, что Хуа Чэн, скрестив руки на груди, собрался на выход, Се Лянь поднял ладонь и остановил:

— Ничего, — принц вздохнул, наполнил одну чашку содержимым котла и сказал Хуа Чэну: — Это тебе лучше не есть. Подожди меня немного.

Затем он вышел из монастыря, отправил Гуцзы и Лан Ина за водой, чтобы они отошли подальше от места событий, и присел на корточки рядом с Ци Жуном, держа в руках чашку с варевом.

— Братец, время обедать. — Лицо его при этом лучилось доброжелательностью.

Насмерть перепуганный Ци Жун завопил:

— Ты чего… Ты чего? Ты чего задумал?! Се Лянь, я тебя предупреждаю, я сейчас представляю собой живого человека, подумай как следует! Любой, кто отведает твоего варева, освободится от оков всех трёх миров и перескочит через шесть кругов перерождения, без исклю…

Он так и не договорил, поскольку своими глазами увидел, как Хуа Чэн в монастыре, стоя у котла, сам взял половник и наполнил себе чашку, затем уселся за стол и отправил кушанье в рот, нисколечко не изменившись в лице, оставшись непоколебимым словно гора Тайшань. Ци Жуна вмиг повергло в шок и трепет, а в сознании его промелькнула мысль, которой не возникало там ещё никогда…

Поистине — непревзойдённый!

Се Лянь поднёс чашку к лицу Ци Жуна и хладнокровно произнёс:

— Не хочешь есть, хорошо. Тогда выходи.

Но такому не бывать и подавно. Ци Жун крепко стиснул зубы, но Се Лянь с негромким щелчком разжал ему челюсть, схватил за подбородок и насильно влил содержимое чашки в рот.

В следующее мгновение небо над монастырём Водных каштанов огласилось пронзительным криком.

Чашка в руках Се Ляня опустела, а Ци Жун на земле весь скривился, даже голос охрип до такой степени, что он стал похож на старика на пороге смерти, который простонал:

— Я… ненавижу…

Се Лянь сам не знал, радоваться или печалиться тому, что Ци Жун не пожелал покинуть чужое тело даже после целой чашки сего кулинарного творения. Он очень надеялся поскорее вытравить Ци Жуна наружу, но раз попытка не удалась, стало быть, это живое доказательство тому, что блюдо, в которое принц вложил душу, не настолько отвратное, что его невозможно проглотить. Кажется, это всё-таки стоит того, чтобы порадоваться хоть немного. Обернувшись, принц увидел, что и Хуа Чэн положил себе чашку, а теперь неторопливо трапезничал и смотрел в его сторону, уже почти расправившись со своей порцией. Взгляд принца просветлел, он поднялся на ноги со словами: