Когда люди разошлись, на земле, среди оставленных ими бесчисленных следов и оседающей пыли, Се Лянь кое-что заметил. Принц подошёл ближе, наклонился и поднял это с земли.

Цветок. Растоптанный множеством ног, он почти превратился в грязь. Только на нескольких уцелевших лепестках ещё можно было разглядеть белый цвет.

Лёгкий аромат, уже не сравнимый с прежним, совсем скоро рассеялся окончательно.

Се Лянь многое осознал, и в этот раз, когда вернулся во дворец, его отношение к государю заметно смягчилось. Поэтому и государь стал относиться к нему с большей теплотой. Отец и сын уступили друг другу, а значит между ними временно был достигнут мир. Что до советника, он не сказал ничего — похоже, давно предвидел, что Се Лянь спустится в мир людей.

Принцу когда-то казалось, что у государства и душа едина, и перед лицом великой беды все люди, что само собой разумеется, станут слушать своего государя. Однако, когда ему самому пришлось сесть и принять участие в государственных делах, он на себе испытал, как много тревог таит в себе статус главы государства. Оказалось, что чиновники, служащие одной династии, ещё и разделяются на множество мелких фракций, каждая из которых на всё имеет своё мнение, и между собой они могут семь дней без передышки спорить о том, как же всё-таки следует поступить, чтобы разрешить важную проблему. Каждый из чиновников в каждой фракции заявлял, что действует в интересах государства и народа, но на самом деле мог думать совершенно иначе.

Что же касается вопроса о людях из Юнъани, которые обосновались за городскими стенами и формально намеревались сражаться с ними на равных, тут мнения чиновников никак не могли прийти к единому решению. Кто-то выступал за то, чтобы сразу послать солдат и уничтожить мятежников, а если причин для этого недостаточно — выдумать несколько преступлений. Кто-то с этим не соглашался.

Восстание Юнъани началось со стихийного бедствия, а разгорелось из-за людской трагедии. Семья из троих человек, что погибла под воротами столицы, стала вступительным запевом, хуже которого и придумать было нельзя. И если бы тот генерал, что обрубил верёвку, не погиб по вине Лан Ина, голыми руками свернувшего тому шею, по возвращении его ожидало бы суровое наказание. Говоря без прикрас, каким бы сложным ни было положение дел, сколько бы ни было первопричин, с виду всё выглядело так, будто это чиновники и тирания государя заставили народ бунтовать. Дело приняло такой оборот, что народный гнев бурлил и клокотал, и выдуманные обвинения в их адрес вызовут ещё более бурную реакцию, и тогда никакими правдами и неправдами людей не задобрить. Приказ солдатам уничтожить мятежников станет жестом истинного тирана, которого трудно назвать борцом за справедливость. Но заткнуть рот народу труднее, чем остановить реку запрудой. Если оставить за собой славу бесчеловечного правителя, не только свой народ перестанет подчиняться. Вероятно, даже ближайшие соседи из других государств воспользуются возможностью для нападения, прикрываясь флагом вершителей высшей справедливости. А если взглянуть с другой стороны, что может быть страшного в этой горстке людей из Юнъани? Они ютятся посреди пустынных гор под открытым небом, без пищи и оружия, сколько ещё они смогут наводить смуту?

Поэтому в итоге наибольшее количество сторонников набрала следующая позиция: если люди из Юнъани посмеют напасть, сколько раз придут, столько раз и будут уничтожены; если же нападений не повторится, пусть они существуют сами по себе, вовсе не стоят они потерь со стороны армии Сяньлэ. Повоюют-повоюют, да и сами истратят все силы без остатка.

Как Бог Войны, сошедший в мир людей, Се Лянь, разумеется, непременно должен был показать себя в действии на поле боя. Поэтому неизбежно среди войска началось активное распространение идеи: те, к кому примкнул Его Высочество наследный принц, и несут знамя справедливости. Армия, на стороне которой Его Высочество наследный принц — и есть божественное войско!

За короткое время великое множество молодых мужчин со всей страны с энтузиазмом вступили в ряды солдат, и всего за несколько месяцев армия государства Сяньлэ удвоилась в количестве. Шум поднялся такой, что и до Юнъани тоже дошли вести. Вначале набеги мятежников можно было назвать многократными, горстка за горсткой. Но теперь они вдруг притихли, будто бы опасливо выжидали и втайне накапливали силы, от чего и армия Сяньлэ пребывала в крайнем напряжении. Солдаты неустанно в красках описывали Се Ляню, насколько страшен «этот Лан Ин, каждый раз рвущийся в бой в первых рядах». Слыша это имя, принц вспоминал труп малыша, который увидел тогда, и его обуревали противоречивые чувства.

Спустя два месяца армия Юнъани, которая долгое время сдерживалась, наконец решилась на новое наступление.

На эту битву Се Лянь вышел с одним лишь лёгким мечом, не надев даже доспехи. Не прошло и часа, как сражение завершилось.

Казалось, небо и земля покрылись кровью. Жалкие остатки армии Юнъани, потерпев сокрушительное поражение, отступали в неистовом ужасе. Воины же Сяньлэ даже не успели отреагировать, как увидели, что вокруг них — только лежащие на земле тела, ни один враг не остался стоять. А Его Высочество наследный принц медленно убирает меч в ножны, и края одеяний не запятнав.

Лишь спустя несколько мгновений они убедились, что их сторона одержала подавляющую победу, радостно запрыгали, вскинули мечи к небу и разразились криками, не скрывая эмоций.

Тем вечером воины армии Сяньлэ устроили празднование триумфа прямо в башнях на городской стене.

Воины воспрянули духом, чего не случалось уже давно. Они ликовали и поднимали чарки, восхваляя Его Высочество наследного принца. Се Лянь же отказался от поднесённого вина и пошёл на край башни, постоять на ночном ветру и освежиться.

Он явно не выпил ни глотка вина, однако ощущал, как горит сердце и пылает лицо, к щекам прилила кровь, а кончики пальцев едва заметно дрожали.

Впервые в жизни Се Лянь убивал людей. И в первый же раз он убил сразу больше тысячи человек.

Муравьи^[133].

В его голове повторялось именно это слово. Принц обладал такой силой, что простые смертные не выносили и удара, даже лёгкого нажатия никто не смог бы выдержать. Забирать их жизни оказалось так легко… совсем как жизни муравьёв, которых тогда растоптала придворная служанка. До такой степени, что принц, орудуя мечом, едва не утратил ощущения глубокого почтения к чужой жизни.

Се Лянь прислонился к зубчатой стене, несколько раз глубоко вздохнул и помотал головой, чтобы вытрясти эти беспорядочные мысли, потом задумчиво вгляделся вдаль, где в горном ущелье мерцали огни костров. Вскоре позади раздались шаги двух пар ног.

Оборачиваться не было необходимости — принц знал, кто пришёл. Он произнёс:

— Вы не пойдёте выпить немного вина, чтобы отпраздновать?

Му Цин недовольно хмыкнул:

— Что тут праздновать? Прогноз ведь не самый благоприятный.

— Вы тоже заметили? — обернулся Се Лянь.

Перспектива и впрямь сложилась не слишком радужная. Они выиграли битву, но атака армии Юнъани была намного сильнее, чем любая из предыдущих.

Они не только прибавили в количестве, их построение, вооружение и маневренность — всё это совершило качественный прыжок. Немало воинов даже облачились в доспехи. Пускай примитивно до безобразия, но они уже походили на настоящую регулярную армию. Трудно представить, что на самом деле это горстка деревенщин из самых низов.

Му Цин сложил руки на груди и нахмурился.

— Крайне тяжёлые обстоятельства на самом деле могут заставить людей расти с невероятной скоростью. Но какие бы трудности и лишения они ни переносили, это не поможет им создавать материальные ресурсы из ничего. Здесь что-то не так.

Фэн Синь же выразился без обиняков, чётко и ясно:

— Их наверняка поддерживают извне.

Се Лянь согласно кивнул. Му Цин добавил:

— Я не верю, что среди нашего войска никто этого не видит. Но они всё равно празднуют, наверняка лишь потому, что ты встал на их сторону, и считают, что несомненно победят.