Спустя какое-то время советник всё высчитывал, и его лоб покрывался холодным потом всё заметнее. Он пробормотал:

— Неудивительно… неудивительно, что он нарушил ход церемониального шествия, а тёмные духи, лишь заслышав его запах, впадают в безумство, и даже пожар во дворце Сяньлэ… это… это же просто…

— Просто — что? — спросил Се Лянь.

Советник стёр со лба холодный пот и вдруг отшатнулся прочь от мальчика.

— Ваше Высочество, вы даже не представляете, кого привели с собой на гору! Этот ребёнок — страшное создание, он отмечен судьбой одинокой звезды, несущей беды и разрушения^[119]. Тёмные твари более всего тянутся к таким. Кто его коснётся, того ждут несчастья, а кто поцелует — тот нежилец!

Едва он это сказал, раздался громкий крик — Хунхун-эр вскочил и набросился на советника, врезавшись в него головой.

И хотя голос его звучал слабо и по-детски, крик полнился гневом, будто вся его боль и безграничное отчаяние выплеснулось наружу. Присутствующие содрогнулись в душе от этого крика. Тело мальчика с ног до головы покрывали раны, и всё же он неустанно брыкался и пинался, похожий прямо-таки на озверевшего бешеного пса, поистине чрезвычайно свирепого. Наставники схватили ребёнка, а советник, то и дело отступая прочь от него, воскликнул:

— Сейчас же прогоните его, прогоните с горы! Никому не прикасаться к мальчишке! Я говорю вам, это создание с ужасной судьбой, к нему нельзя даже притрагиваться!

Наставники тут же поспешили отбежать подальше от мальчика, Му Цин и Фэн Синь же не знали, как следует поступить. Видя, что все вокруг убегают от него, как от ядовитой твари, ребёнок замер, и тут же стал набрасываться на них с ещё большим остервенением, кусаясь, царапаясь и крича:

— Нет! Это не я!!! Не я!!!

Как вдруг пара рук обвила его со спины, заключая в объятия. Над головой ребёнка раздался голос:

— Это не ты. Я знаю, что не ты. Ну всё, не плачь. Я знаю, это не ты.

Малыш поджал губы, неотрывно глядя на белоснежные рукава, которые обнимали его за пояс. Он держался очень долго, но, в конце концов, не выдержал — из огромного широко распахнутого чёрного глаза ручьём полились слёзы, мальчишка громко разрыдался.

Се Лянь прижал его к себе и уверенно произнёс:

— Ты здесь ни при чём. Это не твоя вина.

Хунхун-эр развернулся и уткнулся лицом в грудь Се Ляня, разразившись безумными стенаниями.

Он кричал без слов, без смысла, это даже на плач не походило, но у слушателей волосы вставали дыбом. Не видя плакавшего, можно было решить, что это гневный вопль взрослого человека на пороге безумия или же предсмертный крик небольшого животного, которому перерезали горло — будто лишь смерть могла избавить его от страданий. Кто угодно мог издать такой вопль, но только это не должен был быть десятилетний мальчик. Поэтому случившееся потрясло всех.

Советник, вновь обретя дар речи, произнёс:

— Я говорю правду, лучше вам его отпустить.

Фэн Синь тоже лишь сейчас пришёл в себя:

— Ваше Высочество! Скорее, отпустите его, берегитесь, как бы… — Но в итоге он так и не нашёл в себе сил договорить.

Се Лянь ответил:

— Всё в порядке.

Шисюн Чжу, который очень беспокоился о безопасности принца, да ещё увидел, что Хунхун-эр вымазал белые одеяния Се Ляня кровью, слезами и соплями, подошёл и попытался увести мальчика, говоря:

— Малыш, это никуда не годится!

Но чем сильнее монах тянул мальчика, тем громче тот кричал, крепче прижимаясь к принцу руками и ногами, под страхом смерти не желая отпускать. Даже четыре человека, пришедшие на подмогу, не смогли его оттащить, эффект вышел обратным — ребёнок, словно маленькая обезьянка, повис на Се Ляне. Принц посчитал это очень смешным, и в то же время ужасно жалел мальчишку. Одной рукой поддерживая ребёнка, он погладил его по хрупкой спине, пытаясь успокоить. А другую руку поднял со словами:

— Оставьте. Не стоит беспокоиться, пусть будет так.

Спустя некоторое время принц почувствовал, что ребёнок у него в объятьях перестал всхлипывать и постепенно притих, тогда Се Лянь тихо обратился к остальным:

— Во время пожара во дворце больше никто не пострадал?

Му Цин ответил:

— Нет. Внутри остались только мы втроём.

Поскольку дворец превратился в разрушенное здание с обожжёнными стенами, Се Лянь, разумеется, не мог здесь оставаться.

Убедившись, что сгорело лишь здание, а люди не пострадали, сбежавшиеся монахи принялись прибираться на пожарище, искать испорченные золотые украшения и почерневшие драгоценные камни, безгранично сокрушаясь. Се Лянь, впрочем, об этом не печалился.

Принц никогда не держал во дворце Сяньлэ каких-либо ценных вещей. Разве что предметы, которыми он пользовался ежедневно, отличались особым качеством и тонкой работой. Самой большой драгоценностью для него являлась коллекция из более чем двух сотен прославленных мечей, но настоящее золото не боится огня^[120] — все его мечи были закалены и выкованы в пламени, потому сохранились в целости.

Лично отыскав всю коллекцию, Се Лянь решил временно отнести её во Дворец Четырёх, где жили наставники.

Хунхун-эр тем временем всё прижимался к Се Ляню. Долгий плач вымотал мальчика, и он уснул. Принц хотел отнести малыша с горы в безопасное место, но советник приказал ему вначале наведаться во Дворец Четырёх, поэтому Се Лянь пошёл туда вместе с ребёнком.

Он уложил мальчика на кровать во внутренних комнатах, слегка подоткнул одеяло, опустил занавеску и вышел прочь, в сопровождении Фэн Синя и Му Цина. Затем обратился к советнику:

— Советник, судьба мальчика действительно настолько страшна?

Советник недовольно поджал губы и ответил:

— Может, сам посчитаешь беды, которые произошли, стоило ему появиться?

Все трое замолчали. В первый раз ребёнок на глазах у огромной толпы свалился с городской стены, тем самым прервав церемониальное шествие Праздника фонарей на третьем круге. Во второй раз Ци Жун решил сорвать на нём свой гнев и протащил по дороге, потревожив простых людей, что закончилось сломанной рукой Фэн Синя, конфликтом Се Ляня с главой государства и слезами государыни. А теперь он стал приманкой для злобных духов, сидящих в заточении в чёрных дворцах, так что те прорвались сквозь печати и даже подожгли дворец Сяньлэ. Поистине, злой рок неотступно следовал за ним незримой тенью.

Се Лянь спросил:

— Нет ли способа как-то это исправить?

— Исправить? О чём ты говоришь? Изменить судьбу?

Се Лянь кивнул. Советник произнёс:

— Ваше Высочество, вы не обучались у меня гаданию, и потому в этой сфере совершенно ничего не понимаете. А если бы понимали, то не стали бы задавать подобные вопросы.

Се Лянь удивлённо замер, затем скромно сел перед советником и сказал:

— Я бы хотел узнать подробнее.

Советник взял со стола чайничек и налил стакан чая.

— Ваше Высочество, помните ли вы вопрос, который я задал вам в шестилетнем возрасте, когда Их Величества пригласили меня во дворец, чтобы предсказать вашу судьбу?

Се Лянь поглядел на клубы пара над ароматным чаем, подумал и спросил:

— Вы говорите… о «Стакане воды на двоих»?

В тот день, чтобы в точности предсказать судьбу принца, советник задал ему множество вопросов. Некоторые из них имели ответ, некоторые оказались неразрешимы, и каждый раз, слушая ответы Се Ляня, советник рассыпался в разнообразных похвалах, отчего государь и государыня так и сияли радостью. Многие из ответов принца на вопросы советника впоследствии стали предметом всеобщих обсуждений и восхищений, разлетевшись притчами. Но среди вопросов был один, услышав ответ на который, советник не дал никакой оценки, и никто в миру о нём не слышал. Даже Фэн Синь не знал о нём, не говоря уже о Му Цине. То был вопрос о «Стакане воды на двоих».

Советник произнёс:

— Двое путников шли по пустыне, умирая от жажды. У них остался лишь один стакан воды. Кто его выпьет — выживет, другой же умрёт. Будь ты божеством, кому отдал бы стакан? …Постой, ничего не говори, сначала спросим других, и ты послушаешь, что они скажут.