День для шляхтича начался удачно, и Болеслав видел в том предвестие своих грядущих побед.

Сверкая латами в лучах восходящего солнца, оглашая долину рыцарскими песнями, его воинство направлялось к Самборской твердыне.

Весь день Ванда брела по лесу, пытаясь спастись от преследующих ее татей. Она двигалась вслед за солнцем, с востока на запад, в единственном направлении, кое ей верно указывал путь небесного светила.

Девушка мнила, что рано или поздно лес закончится, и она выйдет к людскому жилью. Однако до исхода дня ей так и не удалось достичь границ чащобы.

Солнце уже касалось верхушек деревьев, а юную шляхтянку по-прежнему обступали густые заросли, в надвигающихся сумерках казавшиеся непроходимыми. Страшное напряжение дня спало, и она ощутила себя смертельно уставшей и одинокой.

С заходом солнца девушке окончательно стало ясно, что она заблудилась. Отыскать дорогу в ночном лесу не представлялось возможным, а израненные о камни и сучья ноги болели так, словно она ступала по пылающим углям.

Ванде оставалось лишь одно: дождаться рассвета. Пока совсем не стемнело, она отыскала место для ночлега. Им оказалась яма под корнями вывороченного бурей дерева. Обросшая по краям зарослями папоротника, она была почти незаметна для посторонних глаз.

Девушка обнаружила ее случайно, едва не провалившись в пустоту, но тут же сообразила, что сможет переждать ночь в укромном месте. Забыв о жажде и голоде, она свернулась калачиком в своем убежище и забылась тревожным, прерывистым сном…

Ее разбудили утренний холод и солнечные лучи, пробивающиеся сквозь густое кружево папоротника. Дрожа от озноба, она высунула голову из приютившей ее берлоги и огляделась по сторонам.

Под пологом леса царил сырой полумрак, но кое-где сквозь кроны деревьев пробивались столбики солнечного света. Грядущий день обещал быть ясным, и Ванда отметила это с удовлетворением.

Следуя за солнцем, она могла выйти к Самборскому острогу, лежавшему где-то на западе от сих мест. Ванде почему-то казалось, что она находится совсем близко от опушки и вскоре сможет увидеть стены и башни замка.

Выбравшись из ямы, она сделала первый шаг и вскрикнула от боли. Еще вчера, переходя вброд лесной ручей, Ванда наступила на что-то острое и занозила ногу.

Но тогда за ней гнались тати, и девушке было не до заноз и порезов. Теперь же рана воспалилась, сделав невозможным ее дальнейший поход.

Доковыляв до ствола рухнувшего дерева, Ванда присела на него и, подвернув к себе ступню, попыталась вынуть занозу. Порез был глубоким и извлечь предмет, ставший причиной боли, ей никак не удавалось. Отчаявшись выдавить его из раны пальцами, девушка попыталась поддеть занозу острием отнятого у Пырятина кинжала. Однако ничего путного из сей затеи не выходило.

Поглощенная своим занятием, она не заметила, что из чащобы за ней следят чьи-то глаза. Пока Ванда тщилась избавиться от чужеродного предмета в ноге, незнакомец вышел из укрытия и приблизился к девушке сзади.

— Бог в помощь, красавица! — нежданно прозвучало у нее за спиной. — Могу ли я чем пособить?

Забыв о занозе, Ванда вскочила на ноги и обернулась на голос, выставив перед собой кинжал. В трех шагах от нее стоял худощавый парень, одетый в кафтан московского покроя.

Выглядел он так, словно сам блуждал по лесу не первый день. Его одежда хранила следы борьбы, а царапины на лице и руках свидетельствовали о том, что ему приходилось продираться сквозь густой подлесок Старого Бора.

Правый рукав его кафтана был оборван у плеча вместе с рукавом рубахи, и в прорехе виднелось голое тело. На левой щеке багровел свежий кровоподтек, в волосах застряли стебельки трав.

Серые глаза парня глядели весело, но без насмешливости, широкоскулое лицо лучилось приветливой улыбкой. Но Ванда, успевшая навидаться проявлений коварства и предательства, не поддалась на уловку чужака расположить ее к себе.

— Кем будешь, девица? — дружелюбно вопросил ее незнакомец. — Вот уж не чаял встретить в сей глуши христианскую душу!

— Сам-то кто будешь? — задала она встречный вопрос, продолжая держать перед собой оружие. — На доброго человека не больно похож!

— Что ж, пора мне представиться! — еще шире улыбнулся парень. — Я — боярин Григорий Орешников, стольник Великого Московского Князя!

— И что в сих краях делает слуга Москвы? — недоверчиво поинтересовалась Ванда, не сводя глаз с привешенной к поясу незнакомца сабли. — Московские земли лежат далеко на востоке!

— Верно, там они и лежат, — кивнул, продолжая улыбаться, московит. — Боюсь, ты все равно не поверишь моим словам.

— Так поведай о себе! — усмехнулась Ванда. — А я уже решу, верить тебе или нет!

— Изволь! — развел руками боярин. — Коли просишь — поведаю. Минувшей зимой Московский Владыка встречался в Самборе с вашим Королем.

Государю Унии пришлось по сердцу мое умение пускать стрелы, и он упросил Великого Князя оставить меня на полгода здесь, дабы я научил польских вояк управляться с луком.

Неделю назад полугодичный срок истек, и каштелян Прибыслав, под началом коего я наставлял в стрельбе жолнежей, отпустил меня в родные края. Да только все вышло не так, как мне хотелось.

Пару дней назад, проезжая через Старый Бор, я встретился с разбойниками. Меня стащили с коня и попытались убить.

С божьей помощью мне удалось отбиться. Двоих лиходеев я посек саблей, другие сами отступили.

Похоже, тати не ожидали отпор, и пока они приходили в себя, я дал деру в лес. Места сии мне незнакомы, и я порядком заплутал. Вот, пожалуй, и весь мой сказ! А ты здесь как очутилась?

— Так же, как и ты! — горестно вздохнула Ванда. — Видишь на мне кафтан королевского гонца? Я везла Самборскому Воеводе послание от Государя, но по дороге меня захватили в плен те же тати, что напали и на тебя!

— Дела! — покачал головой Орешников. — Как же тебе удалось вырваться из их рук?

— Господь помог! — ответила ему, не желая вдаваться в подробности, Ванда. — Двое разбойников отвели меня в лес, дабы зарезать, но мне посчастливилось вырвать у одного из них кинжал, и я пустилась наутек…

— Лихо! — уважительно причмокнул языком, боярин. — Видно, Господь и впрямь тебя любит! Слушай, раз ему было угодно свести нас в сей чащобе, выбираться из нее нам нужно вместе.

Что скажешь на это, панна? Или ты мне не доверяешь?

Ванда не сразу нашлась с ответом. Новый знакомый, столь нежданно вторгшийся в ее жизнь, не походил на негодяев, с коими ей давеча пришлось встречаться в дороге, однако сего было мало, чтобы принять его предложение.

Опыт последних дней научил девушку не доверять никому. Добродушие нового знакомого могло оказаться притворством, призванным ослабить ее бдительность.

— Боюсь, я буду плохой попутчицей, — вымолвила она, — со мной ты далеко не уйдешь!

— Оттого, что ты хромаешь? — вопросил Орешников. — Дай-ка поглядеть, что у тебя с ногой…

Не обращая внимания на кинжал в руках девушки, московит приблизился к ней с намерением оказать помощь.

Выбора у Ванды не было. Присев на ствол поваленного дерева, она протянула ступню новому знакомому.

— Худо дело! — сокрушенно покачал он головой, осмотрев рану. — Уж больно глубоко сидит заноза. И поддеть ее нечем. У тебя, чай, нет ни иглы, ни шила…

— Откуда им взяться? — пожала плечами Ванда. — Все мое отняли лиходеи!

— Кинжал ты мне тоже не одолжишь, — продолжил прерванную мысль Орешников, — мне остается лишь одно…

Пообещай, панна, что не ударишь меня кинжалом, сколь бы дивным ни показалось то, что я нынче сделаю!

— А что ты намерен делать? — задала ему непраздный вопрос девушка.

— Увидишь! — хитро подмигнул ей боярин. — Ну так что, даешь слово?

— Даю… — с трудом выдавила из себя Ванда.

— Вот и ладно! — широко улыбнулся Орешников. — Будет немного больно, ты уж потерпи!

Взяв в ладони узкую девичью ступню, московит поднес ее к глазам, словно прикидывая, как лучше взяться за дело, и вдруг впился зубами в края раны, словно упырь.