Как знать, может, твои руки и меч не будут лишними в походе!

Переночевав в Самборе, Ванда и Орешников поутру выступили на юг. Воевода, как и обещал, отправил с ними отряд из десяти латников, призванный охранять королевского гонца в дороге.

Миновав Старый Бор, путники выехали на широкую равнину, поросшую степным разнотравием. В начале пути им то и дело встечались польские конные разъезды, затем они исчезли, что свидетельствовало об отсутствии власти Унии на сих землях.

Помня о том, что здесь можно напороться на степных кочевников-татар, тревожащих набегами тылы польского воинства, Орешников и сопровождающие их с Вандой латники зорко смотрели по сторонам.

К концу второго дня пути они углубились в степь и теперь согревали сердца надеждой встретить поляков раньше, чем их обнаружат татары. Разводить костер здесь было опасно, поскольку он мог привлечь внимание незваных гостей.

Посему, отужинав всухомятку, Ванда и ее спутник решили заночевать прямо на земле, укрывшись плащами. И хотя от земли по ночам тянуло холодом, им пришлось смириться с сим неудобством. Безопасность была дороже уюта.

Расстелив на земле кошму, путники стали готовиться ко сну. Ванда рассупонила ремни на подпруге и, сняв со спины своего коня седло, положила его в изголовье нехитрого ложа вместо подушки.

— А ты ловко управляешься с конской сбруей! — уважительно заметил Орешников, наблюдая за действиями своей спутницы. — И

в седле держишься не хуже любого степняка!

— Отец с малолетства приучал меня к седлу, натаскивал в стрельбе из самострела, — с улыбкой обернулась к нему Ванда, — видя во мне страсть к скачкам и охоте, он воспитывал меня как мальчишку!

Кто тогда мог знать, что мне сии навыки пригодятся на войне? Матушка и старшая сестра почитали мое увлечение опасной блажью, и когда я возвращалась домой вся в ссадинах и ушибах от падений, сокрушенно качали головами.

Впрочем, искренне за меня переживала только мама. Когда ее не было рядом, от сестрицы мне доставались лишь насмешки да издевательства. Но ни боль от ран, ни глумления Анны не могли пересилить во мне желание овладеть воинской наукой.

Знаешь, порой я жалела о том, что не родилась мальчишкой! В мире мужчин все решается куда проще!

— Тебе сие лишь кажется! — улыбнулся в ответ боярин. — У нас, мужчин, тоже все непросто. Да и если бы ты родилась мальчонкой, у меня бы не было радости сопровождать в польский стан самую храбрую и красивую из девиц!

— Скажешь тоже… — смущенно опустила взор Ванда. — Тебе, видно, настоящие красавицы не попадались, раз ты так молвишь!

— Это мне не попадались?! — от изумления у Орешникова прошел сон. — Да знаешь, сколько знатных девиц мне пришлось повидать, разъезжая по дворам Владык!

Насмотрелся и на принцесс, и на королевен разных. Одни и впрямь были хороши собой, иных украшал лишь титул. Но подобных тебе умением и отвагой, я не встречал!

— Значит, просто королевны нынче обленились! — тихо рассмеялась Ванда. — В старые времена знатные дамы шли на войну наравне с мужчинами!

Девицы Марфиза и Брадаманта, покрывшие себя славой в войне с испанскими маврами, Королева Алиенора, отправившаяся в крестовый поход с отрядом, набранным из знатных девиц! В конце концов, Дева Иоанна, изгнавшая из Франкии непобедимых прежде англичан!

— Это та, которую сожгли на костре, приписав ей сношение с дьяволом? — полюбопытствовал Григорий.

— Да, — печально опустила глаза Ванда, — ее оклеветали завистники…

Не могу поверить, что девушка, свершившая столько добра, могла подпустить к себе Врага Рода Людского. Ее казнь — страшная ошибка отцов церкви!..

— Помнится, на прошлой стоянке, доказывая мне превосходство католичества над православием, ты утверждала, что ваши священники непогрешимы!

— В вопросах Веры… — горько вздохнула Ванда. — В вопросах суда они не более непогрешимы, чем простые миряне…

— Берегись высказывать сию мысль в присутствии братьев-инквизиторов, — лукаво сощурился боярин, — им подобные речи могут придтись не по сердцу!

— Пусть думают обо мне, что хотят, — нахмурилась Ванда, — за меня все скажут мои поступки. Я лишь не разумею, как можно обвинять в ереси человека, деяниями доказавшего преданность Вере!

— Подлость изворотлива и многолика! — вспомнил услышанные некогда от Бутурлина слова Орешников. — Пока один подставляет голову под стрелы и мечи, бороня отчие пределы, иной силится в тиши возвести на него поклеп…

— Но правда все равно должна восторжествовать! — воскликнула Ванда. — Иначе зачем тогда жить?

— Сама она не восторжествует, — развел руками боярин, — мы должны ей помочь. Если хватит слов, то словами, а будет нужда, то и клинками ее усилим!

— Вот почему я хочу, чтобы ты научил меня как следует владеть саблей! — поймала спутника на слове Ванда. — Вдруг мне придется защищать правду клинком!

— Хочешь, чтобы я прямо здесь, взялся тебя учить? — опешил от изумления московит. — Что ж, изволь. Но удачно ли ты выбрала время, для упражнений на саблях?

— Для доброго дела всякое время уместно! — гордо вскинула голову Ванда. — Ну так что, дашь мне урок фехтования?

— Что с тобой поделаешь? — улыбнулся, доставая из ножен саблю, Орешников. — Принимай боевую стойку, позвеним немного клинками!

Однако упражняться в фехтовании им не пришлось. Раздавшиеся вдали лошадиное ржание и топот копыт заставили панну и московита обернуться туда, откуда они доносились.

Сопровождавшие их солдаты тут же вскочили со своих мест, обратив пищали в сторону приближающихся верховых.

Они не замедлили появиться. Спустя миг из сумерек выступили очертания шести конников в легком вооружении. Возглавлял жолнежей осанистый молодой человек, вздернутые усы и прическа коего выдавали в нем польского шляхтича.

Тяжелые латы были неудобны в походе, и вместо них ладное тело нобиля защищала приталенная куртка с рядами вшитых в нее железных пластин.

— Кто будете? — строго вопросил путников, приблизившись, молодой рыцарь. — Отвечайте немедленно!

— Князь Томаш! — воскликнула, узнав аристократа, Ванда. — Я — королевский гонец, везущий послание Государю Униии!

— Опустите стволы, жолнежи! — обернулась к своим подчиненным девушка. — Нет нужды грозить друзьям!

— Вас, панна, я узнал, — почтительно кивнул головой Томаш, — а кто ваш спутник?

— Боярин Орешников, стольник Великого Московского Князя, — отчитался за Ванду Григорий, — вызвался сопровождать панну до расположения польских войск!

— Вот как! — усмехнулся с трудом различимый в полумраке рыцарь. — А была нужда сопровождать?

— Учитывая важность документа, коий мы везем Государю, клинок боярина не был лишним в походе! — пояснила нобилю, необходимость присутствия московита в ее отряде Ванда. — Князь, сию рукопись нужно доставить Владыке без промедлений!

— Раз нужно, то доставим! — с пониманием кивнул рыцарь. — Польский стан близко. Если поспешим, то к полуночи будем на месте!

— Похоже, урок фехтования откладывается, — со вздохом сожаления обернулся к Ванде Орешников.

— Ничего, мы еще вернемся к нему в королевском лагере! — заверила его юная спутница. — Даже не помышляй избежать его!

— Да я и не помышляю… — пожал плечами боярин. — В коем веке у меня еще появится такой красивый и способный ученик?

Закончив вечерний намаз, Демир-Ага из рода Турхан поднялся с молитвенного коврика и прицепил к поясу круто изогнутый шемшир.

Уже не первый год он предпочитал сие оружие персов широкому турецкому киличу, разваливавшему надвое недругов, но, увы, непригодному для проведения сложных фехтовальных приемов.

Легкая же, прекрасно сбалансированная персидская сабля делала своего обладателя неуязвимым в ближнем бою. И хотя многие придворные Султана Селима Грозного косо глядели на бея, носившего оружие извечного врага турок, Демир ни за что бы не променял любимый шемшир ни на килич, ни на ятаган.