Однако это не значило, что посланник Ордена избрал легкий путь достижения цели. Чтобы осуществить задуманное, он должен был внедриться в польский стан и стать для недругов на время одним из своих.

Сделать сие было непросто, но Отто в последнее время несказанно везло. Впервые рыцарь убедился в этом, когда его отпустил на волю лазутчик Султана.

То, что безбожный сарацин столь великодушно обошелся с крестоносцем, казалось Господним чудом, но, поразмыслив, рыцарь пришел к выводу, что турком руководил трезвый рассчет.

Устранение чужими руками главы вражеского войска, без сомнения, было на руку Высокой Порте, и, позволив Грюненбергу исполнить свой замысел, Ага оказал услугу самому себе.

Впрочем, встреча с турком оказалась полезной и для тевтонца. Перебрав все изложенные им способы покушения на Польского Короля, Демир посоветовал Слуге Ордена остановиться на последнем из них. Стоит ли говорить о том, что это была «Божья Кара»?..

Во второй раз Отто повезло, когда на подступах к польскому лагерю он встретил хоругвь ополченцев, идущую на слияние с основными силами Унии.

Хоругвь была набрана с бору по сосенке. Большую часть ее составляли жолнежи, призванные из Аукшайтии и Жмуди, — угрюмые бородачи, плохо разумевшие польскую речь и не признававшие воинской дисциплины. Управлять таким людом было непросто, и шляхтич, возглавлявший хоругвь, не единожды проклинал день, когда взялся вести ополчение к месту грядущих битв.

Посему он был несказанно рад, когда к его воинству пристал жолнеж-жмудин, чей отряд был вырезан во время набега союзных туркам степняков. В совершенстве владевший речью аукшайтов, он помог главе хоругви навести в ней порядок и тем завоевал благосклонность шляхтича.

Немудрено, что по приезде в лагерь рыцарь не пожелал отпускать от себя человека, доносившего его наказы до ополченцев на их родном языке. Так, незаметно для всех, Отто фон Грюненберг влился в войско Унии и занял при новом господине место толмача.

Польского рыцаря звали Игнатием Тромбой. Он происходил из старинного рода, свято соблюдавшего древние воинские традиции и чуждого коварству тайной войны. Тромбе в голову не могло придти, что человек, помогавший ему управлять хоругвью, готовит покушение на Государя.

Этим и воспользовался хитроумный тевтонец. Уютно устроившись под крылом старого шляхтича, он стал выискивать подступы к Польскому Владыке.

Впрочем, была минута, когда Слуге Ордена пришлось испытать нешуточное волнение. После приезда в стан девицы-гонца в сопровождении московита Король стал недоверчив и подозрителен.

По лагерю ползли слухи о том, что враги Унии готовят покушение на Монарха, собираясь применить против него дивное средство, именуемое «Божьей Карой». Для Грюненберга это значило, что Зигфрид угодил в плен полякам и под пытками сознался в намерении Ордена лишить Яна Альбрехта жизни.

Но вскоре Отто убедился в том, что истинный смысл названия «Божья Кара» Королю и его окружению неведом.

Сие стало ясно, когда правая рука Монарха, Томаш Варшавский, велел всем шляхтичам и их слугам снести на окраину лагеря свои питьевые запасы, дабы дегустировать их в присутствии Владыки. Поляки сочли, что убийца собирается доставить в стан в закупоренной посуде чуму!

Узнав об этом, Отто облегченно вздохнул. Похоже, Зигфриду удалось пустить врагов Ордена по ложному следу. Так или иначе, это помогло Грюненбергу.

Суета вокруг горшков с брагой отвлекла от него внимание королевской стражи и позволила тевтонцу беспрепятственно готовиться к осуществлению своего замысла. К тому же, оскорбленная требованием доказывать перед Королем свою невиновность, шляхта воспылала гневом к московиту, подавшему Яну Альбрехту мысль о чуме.

Тевтонцу сие было на руку. Даже если пытливый схизматик догадается об истинных планах Отто, после всего случившегося Король не станет его слушать.

Более того, большинство польских воинов не скрывали своей враждебности к боярину, и Слуга Ордена ждал минуты, когда какой-нибудь шляхтич срубит ему голову в поединке.

Но время шло, а ненавистный схизматик оставался невредим, что доставляло немалое огорчение тевтонцу. Однако Грюненбергу посчастливилось в ином, и это была уже третья его удача за последнее время.

Месячное перемирие с турками подходило к концу, и Ян Альбрехт решил развлечься в последние мирные дни охотой на оленя. К вящей радости Отто, устроителем охоты Король назначил его господина, Вельможного пана Тромбу.

Это значило, что вся свита старого шляхтича должна была принять участие в поисках и травле зверя. Большее везение для Грюненберга, трудно было представить.

— Эй, Франек! — загремел на подручного, вваливаясь в свой шатер, Игнатий. — Собирай все нужное для охоты! Нынче же мы отправимся загонять Государю добычу. Бери охотничьи стрелы, луки, силки! Мы должны сделать все, дабы Ведьможный Король надолго запомнил эти ловы!

— Сделаю все возможное, мой пан! — с поклоном ответил господину тевтонец. — Верьте мне, сия охота войдет в историю Унии!

Впервые за долгие годы беспокойной, полной опасностей жизни Ловчему по-крупному повезло. Кошеля серебра, коим его наградил за труды Калюжа, охотнику должно было хватить на безбедное существование.

Однако похититель людей не мог решить, как ему лучше распорядиться обретенным богатством. Другой на его месте купил бы дом, харчевню или какое иное, приносящее доход, заведение.

Но Ловчему, не привычному к мирным трудам, мысль осесть в каком-нибудь селении и зажить жизнью обывателя в голову не приходила. На землях Унии у людолова было немало врагов, кои могли объявиться в любой миг.

Сие значило, что, спасаясь от преследователей, охотник был бы вынужден бросить свое имущество, а значит, потерять вложенные в него деньги. Такой оплошности он допустить не мог…

Вручив Калюже спящую дочь Корибута, Ловчий хотел скорее покинуть замок Радзивилов, но обстоятельства помешали ему это сделать. Если Эва последние трое суток пребывала в искусственно вызванной дреме, сам похититель, оберегавший ее все это время от невзгод, ни на миг не посмел сомкнуть глаз.

Чтобы его не сморил сон, Ловчий принимал зелье, пробуждающее в теле скрытые силы. Это позволило ему бодрствовать три ночи кряду, но по истечении последних суток вор от усталости едва держался в седле.

Посему, приехав в замок, он испросил у мажордома Радзивилов право на отдых. Ему отвели комнату со внутренним засовом на двери, где похититель отсыпался двое суток, восстанавливая силы.

На третий день, окончательно придя в себя от действия бодрящего снадобья, Ловчий решился покинуть цитадель Магнатов. И вовремя, поскольку, выезжая из замка, он нос к носу столкнулся с Барбарой Радзивил.

По роду занятий похитителю не раз приходилось проливать кровь, но радости ему сие не доставляло, и вор избегал общения с людьми, убивавшими ради удовольствия. Однажды на охоте он видел, с каким наслаждением княжна Радзивил добивала раненого зверя, и это пробудило в душе людолова неизбывное отвращение к ней.

Ему приходилось слышать о неприязни, кою рыжая бестия питала к дочери Корибута, и Ловчий мысленно пожалел девочку, не без его помощи угодившую в лапы кровожадного чудовища. Но защита Эвы от ее ненавистницы не входила в число обязанностей похитителя, и, заглушив голос совести, Ловчий поспешил выехать за пределы поместья Радзивилов…

Его путь лежал туда, где вольным добытчикам не грозили намыленная веревка и плаха. Городишко Поганин, расположенный на границе с Дикой Степью, был как раз таким местом, куда стекались со всей Польши и Литвы подобные ему люди.

Здесь они делились новостями, сбывали награбленное и обменивались трофеями, проигрывали в кости и пропивали добытые нечестным путем сбережения. Хотя на Поганин распространялись законы Унии, и в нем стоял гарнизон жолнежей, обитатели городка вели себя так, словно над ними не было королевской власти.

Шляхтич, направленный сюда служить Воеводой, был больше занят защитой внешних рубежей Державы, чем борьбой с базарными ворами и конокрадами в самом Поганине.