— Святые отцы много чего говорят! — резко оборвал его Эрик. — Я же хочу получить ответ от самого Создателя!

— Возможно ли сие, мой Король? — с сомнением вздохнул старый рыцарь.

— Будем надеяться, что возможно, — Эрик вставил назад свои костяные зубы и вновь помолодел на десять лет.

— Помолись Господу за то, чтобы Ральфу все удалось, — с улыбкой произнес он, обращаясь к Пиперу, — и не выдавай никому моей тайны. Если двор узнает, что у Короля нет зубов, мне придется тебя казнить! Кстати, какая казнь тебе больше по вкусу?

Ральф не слышал разговора Властителя со своим начальником стражи, однако слова, произнесенные Королем, до того как Бродериксен покинул корабль, крепко запали ему в душу.

«Удача может вознести тебя к вершинам славы, промах же низвергнет в бездну небытия! — звучал в глубине его сознания леденящий голос монарха, — не подведи меня и на сей раз!»

Молодой швед и сам разумел, сколь опасное поручение дал ему Государь. Убить в одиночку Великого Князя было весьма нелегкой задачей. Московского правителя окружала бдительная стража, готовая искромсать всякого, кто решился бы поднять руку на ее господина.

Поимка живьем тоже не сулила Бродериксену добра. Московиты великодушно обходились с недругами, захваченными на поле битвы, но к лазутчикам и наемным убийцам они были беспощадны.

Схваченного на месте преступления татя могли разорвать надвое, привязав к согнутым березам, или же просто сварить живьем. Такой исход едва ли устраивал Бродериксена. Он стремился найти безопасный для себя способ убийства Владыки Московитов…

Не мудрствуя лукаво, Ральф прибегнул к старому трюку перевоплощения. Для этого ему на время пришлось надеть чужую личину.

Высадившись на берег в устье Печеры, он прибился к одному из северных племен, направляющихся на юг в поисках лучшей доли.

В совершенстве изъяснявшийся по-русски, Ральф быстро овладел и говором северян, принимавших его за псковича или новгородца.

Дойдя с ними до Подмосковья, он нанялся батрачить в одну из деревень, где как раз шла заготовка дров для столицы. Выносливый, приученный с детства к труду, швед пришелся по нраву местному старосте, с ходу оценившему проворство нового работника.

Видя его усердие, деревенский войт решил взять покладистого батрака на Москву, что оказалось для Бродериксена как нельзя более кстати. Но оказавшись на княжьем дворе, Ральф увидел, что подобраться к вождю Московии ему будет не просто.

Стражники, охранявшие покой Владыки, зорко следили за тем, чтобы никто из гостей не задерживался на его подворье и, уж тем более, не проносил в город оружия.

Ральф был готов к такому обороту дел и посему еще до отправки на Москву заказал у королевского мастера пищаль особого вида. Вначале он хотел воспользоваться для убийства Князя арбалетом, поразмыслив, предпочел ему огнестрельное оружие.

На то была веская причина. Даже в разобранном виде самострел невозможно спутать ни с чем иным. Пищаль же, главной деталью коей был ствол, легко замаскировать под шест или посох.

Бродериксен так и сделал. Откованный из лучшего булата, ствол ручницы помещался внутри деревянного чехла, глядя на который, едва ли кто-нибудь мог помыслить, что в нем спрятано оружие.

Концы ствола были надежно закрыты навинчивающимися крышками, внутри же его помещался граненый стилет, вылетавший наружу при резком взмахе посохом.

Свинцовые пули и порох к ним Ральф хранил в подкладке своего худого армяка, а приставное ложе, коему был придан вид рубанка, — в заплечной котомке вместе с едой и прочими пожитками.

На вопрос деревенского старосты, отчего батрак не расстается со своим посохом, Ральф ответил, что это семейная реликвия, не раз спасавшая его от разбойников. И, глядя на то, как лихо и умело вертит он в руках сие нехитрое орудие защиты, селяне охотно ему верили…

Однако у каждой медали есть оборотная сторона. Была она и у оружия, созданного для Бродериксена в королевской мастерской. Грохот выстрела и облачко дыма, следующее за ним, неминуемо выдали бы убийцу Великого Князя.

Это побуждало Ральфа к поиску укрытия, откуда бы он мог прицелиться во Владыку Московии и уйти незамеченным, застрелив, его. По пути на княжий двор швед озирался по сторонам, подыскивая такое строение и загодя обдумывая пути отхода.

Но ничего подходящего на глаза ему не попадалось. Не нашел он места для стрельбы и вблизи княжеских палат. Это и не дивно. Зодчие, возводившие покои Князя, сделали все, чтобы его двор был недосягаем для стрел и пуль.

Выезжая с подворья, Ральф столкнулся с бредущим навстречу казаком, бог весть как оказавшимся в столь далекой от роксоланских степей Москве. При виде шведа, правящего опустевшей телегой, его лицо исказилось яростью, глаза полыхнули злым, сумрачным огнем.

Сей волчий взгляд не мог не насторожить Бродериксена. Едва ли его причиной послужило то, что Ральф едва не сбил казака телегой.

Такой взор способна порождать лишь ненависть, долго томившаяся в истерзанном болью сердце. Откуда могло взяться сие выражение в глазах казака? Ральф мысленно оглянулся назад, пытаясь вызвать из памяти былое…

Король Эрик давно искал способ ослабить Польско-Литовскую Унию чужими руками. Проще всего это было сделать, подбив на бунт один из покоренных Польшей соседних народов.

Вначале он намеревался натравить на поляков прибалтийские племена аукшайтов и жмуди. Недавно присоединенные к Унии, они успели познать гнет панской власти, и посему Шведскому Владыке казалось возможным склонить их к восстанию.

Но вскоре, не без помощи Бродериксена, Эрик расстался с этой мечтой. Немногочисленные племена покоренной Балтии не могли бы выстоять в борьбе с сильной и хорошо обученной армией

Королевства. Поляки бы просто оттеснили восставших в глухие леса, обрекая их на смерть от голода и болезней.

Нужно было найти другую силу, способную на равных противостоять польскому воинству и собственными силами кормить повстанческие отряды. Взгляд Эрика обратился к восточным пределам Унии, где обитали иные народы…

Жившие по соседству с Диким полем, они отличались вспыльчивым и свободолюбивым нравом. Поговаривали, что предками сих людей, именовавших себя казаками, были гунны, пришедшие из глубин Азии и смешавшиеся с местными славянскими племенами.

В память о прежней, кочевой жизни они сохранили обычай брить голову, оставляя лишь длинную прядь на макушке. Воевали тоже по-азиатски, предпочитая мечу кривую татарскую саблю, а европейской стратегии завоевания — тактику набегов и отступлений.

Подобно татарам, казаки в совершенстве владели стрельбой из лука, что давало им возможность наносить урон противнику, не приближаясь к нему. Но и в рукопашном бою им не было равных.

Те из иноземцев, кому удавалось побывать в казачьем крае, приносили на Запад рассказы об удивительном боевом танце степняков, сколь необычном по манере движения, столь же смертоносном для недруга.

Ряды казачества то и дело пополнялись беженцами с правого берега Днепра, искавшими спасения от гнета польской шляхты.

В большинстве своем это были мирные крестьяне, измученные тяжким трудом и поборами, однако казаки охотно принимали их в свое войско. Богатый хлебом край мог себе это позволить.

Прознав о существовании столь воинственного народа по соседству с Польшей, Шведский монарх загорелся желанием использовать его в войне против Ягеллонов.

Однако у казаков уже имелся союзник, чья поддержка придавала им силы и уверенность в себе. Этим союзником была Московия. Общая вера и схожесть речи помогали жителям Украйны, как именовали они свою землю, находить общий язык с северными соседями.

Желая добиться от казаков благорасположения, Москва тайно посылала им клинки и огнестрельное оружие. Но открыто поддерживать жителей Левобережья Московские Князья не спешили. Уния еще была сильна, и не в интересах Великого Княжества было с ней ссориться…