Земля и небо шатнулись. От гула
Метнулся воздух. Как лист, сотряслось
Всё зданье мира, и буря нагнула
На миг вселенной недвижную ось.
А грохот грома, в слепом ликованьи,
Такой рассыпал гремящий раскат,
Что сразу в самом своем основаньи
Ударом был потрясен Зиггурат…
И тьма над миром, охваченным страхом,
Огонь извергла, и молния взмахом
Разящим пала: как жгучая плеть,
Она прошла, небеса разрезая
Рубцом кровавым; невольно глаза я
Сомкнул, не в силах блистанья стерпеть.
И вот, раскрылись небесные сферы:
Под жгучий ливнем удушливой серы,
Как в смертной дрожи, забилась земля;
Зияли бездны, вскрывались пещеры,
Тряслись равнины, леса шевеля;
Качались горы, как в хмеле титаны;
В ответ струям огневого дождя
Утробный пламень кидали вулканы,
И град камней неисчетные раны
Лицу земли наносил, не щадя…
Ревели ветры, и море гудело,
Встречая грудью их буйный налет;
Пучина вздулась под пеною белой;
Разбить границ утеснительный гнет
Старались волны: казалось, вот хлынут,
Надежных молов оплот опрокинут,
Захватят берег и с ревом зальют
Людей бессильных неверный приют…
Я был безмолвным свидетелем чуда:
Заря улыбки в тот день не зажгла,
И Жизни Луч не коснулся сосуда, —
Кругом царила гнетущая мгла.
В свой час урочный, уже наготове
В дверях восхода, от царственных врат
Вернулось Солнце при дерзостном слове,
И Светлый в Диске ушел на закат,
Оставив мир свой в бессветном покрове.
Когда же пламень внезапно с небес
Сошел на Ложе, не тронув завес,
И сплавил кубок на Жизненном Знаке,
А кровь, как феникс, сквозь жгучий огонь
Взошла до неба, блистая во мраке, —
Тогда в тоске, раздирая фелонь,
В нагую грудь колотя в сокрушеньи,
Я пал пред Ложем поруганным ниц…
Предстал пред взором прозревших зениц
Мой грех великий: в слепом искушеньи
Я вызвал ярость стихий из границ.
«Великий! Правдой безумье карая,
Десницей властной гордыню казня,
Воззри на участь праотчего края!
Пусть гнев Твой правый падет на меня!
На мне одном Ты исчерпай отмщенье,
Но род Атласа помилуй, и скуй
Свирепость ветров, земли возмущенье
И лютость водных и огненных струй!..»
Вотще молитва. Мой дух неспокойный
Не властен был над сомненьями дум.
Напрасно снова я, маг недостойный,
Трикратно пел Триединый АУМ:
Могучий в зове моем накануне,
Глагол сегодня, средь павших святынь,
Звучал бессильно, затерянный втуне,
Как тщетный голос в молчаньи пустынь.
Лишь грохот дикий и жалкие крики
Ответом были насмешливым мне,
И в жутком мраке весь Остров великий
Уже тонул в негасимом огне.
На горных высях, зардевших от жара,
Клубились тучи шипящего пара;
Из красных жерл огнедышащих глав
Катились лавы клокочущей реки;
Везде на склонах, костром запылав,
Леса трещали. В дыму дровосеки,
Везде встречаясь с грозящим огнем,
Смешались вместе с бегущим зверьем,
И стон их хриплый подобен был вою;
Им вслед, с утеса змеясь на утес,
Со скал срываясь стеной огневою,
Поток струился всё шире и нес
В долины смерть огнедышащей казни.
Трава дымилась, горели хлеба,
Дома валились… Бесплодна борьба…
Мужи и жены бежали в боязни,
И гибли вместе бедняк и богач…
О, этот детский пронзительный плач!
О, скорбь и мука сердец материнских!
Не внемлет пламень, бездушный палач:
За ним, среди пепелищ исполинских,
Взамен селений, садов и дубрав
Угрюмо стлался безжизненный сплав…
Какая мука! Не знаю, часы ль я,
Минуты ль там, при разгуле насилья,
Провел, как зритель несчетных потерь,
И ждал, терзаем сознаньем бессилья,
Прихода Смерти, желанной теперь.
Поймет ли мир мою скорбь роковою,
Немой, никем не услышанный крик
Души, читавшей судьбу мировую,
Души, взглянувшей в предвечный тайник
Бесстрашным, смерть побеждающим взором,
И вдруг сраженной небес приговором?..
Всё сердце, с чистой любовью ко всем,
Великой мысли отдать без раздела,
В дороге к цели достигнуть предела,
Дохнуть дыханьем бессмертья, — лишь с тем,
Чтоб вдруг увидеть позор неудачи,
Паденья стыд, и бесславье греха,
И гибель стад по вине пастуха!..
В какой гордыне я мог, как незрячий,
Отдаться власти бездушных стихий
И кровь на совесть принять?.. Величаво
Звучит из мрака времен: — «Не убий!..»
Но, жрец последний, увенчанный славой,
Я то нарушил, как маг-сикофант,
Что свято чтил первобытный Атлант!..
Где ж смерть?.. Сверкали под яростным ливнем
Зигзаги молний, и мнилось уму,
Что зверь из бездны пылающим бивнем
Таранил небо и вспарывал тьму…
Удары грома, как тяжкие срывы
Обломков тверди, один за другим
Дробили воздух; и вторили им
Паров подземных мятежные взрывы,
Колебля ночь грохотаньем глухим.
А ярость ветров разнузданных крепла:
Их рев был страшен, и гнал ураган
Густые тучи летучего пепла
Сквозь дождь с погибших долин на Ацтлан…
Ацтлан мой! Сердце горело от боли…
Ацтлан, наследник всех истинных благ,
Избранник древней божественной воли,
Твердыня веры и знанья очаг;
Ацтлан, величья людского свидетель,
Маяк народов и их колыбель,
Ацтлан, отвергший во зле добродетель,
Плотским затмивший высокую цель, —
Как дуб нагорный, ты рухнул над краем
Грозящей бездны, свисая над ней
Зловещим тленьем изгнивших корней!
Ацтлан, во прах ты пал, побиваем,
Как грешник, градом небесных камней!..
Разрушен город. Низвергнуты своды,
Свистящий пламень дворцы пепелит,
И, в буйстве, силы восставшей природы
Ломают мрамор и колют гранит;
У вод каналов, меж стен раскаленных,
Чернеют мрачно скелеты-дома,
И жутки тени существ исступленных,
В предсмертном страхе лишенных ума.
Атланты, жизни осмыслив утрату,
Нигде не видя спасенья себе,
Ко мне взывают, подъяв к Зиггурату
Глаза и руки в последней мольбе…
Но зов напрасен. Отвергнутый Богом,
В страданьях им я бессилен помочь:
Как все, погибну я сам в эту ночь
На древней башне, стоящей отрогом
Среди пожара в багровом дыму…
И близок миг — за кощунство расплата!
Как факел мира, в стенах Зигтурата
Святыни вспыхнут, и с ними приму
Я смерть последним… В тоске созерцая
Людские муки и гибель всего,
Томясь сознаньем греха своего,
Возмездья чашу допью до конца я…
Густой и белый, как снежный обвал,
Свергался ливень теперь водопадом;
Метался ветер и каменным градом
Остатки жизни везде добивал;
Повсюду лава текла, покрывая
Лицо отчизны от края до края…
С прибрежных скатов потоки ползут
Навстречу морю: конец обороне
Бессильной суши. Решимостью вздуть
Простор морской, и в неистовом стоне
Валов свирепых — и гнев, и хула.
Взвиваясь, смерчи, как вестники зла,
Бегут, одни за другими в погоне.
В пожаре небо: на всем небосклоне
Кровавый отсвет горящей земли…
И вот, пучины на приступ пошли!..
В своем набеге триремы взметая,
Дробя их легче ничтожных скорлуп,
Валы на Остров рванулись, как стая
Шакалов хищных на брошенный труп:
Дрожат, трясутся и рушатся скалы,
Смывая кручи, грохочет прибой…
Последний натиск!.. Кипит небывалый,
От века в мире невиданный бой!
И Остров дрогнул, безжизненной грудой
Сплывая в недра разверстых пучин…
Великой казни великое чудо,
Ее виновник, я видел один.
Один дышу я на трупе плавучем…
Всё выше пламень, и водоворот
Всё ближе, ближе, в круженьи могучем:
Соперник Смерти — у смертных ворот…
И вновь воззвал я в раскаяньи жгучем
В тот миг к Владыке небесных высот:
«Незримый в Диске! Твой суд правосудный
Уже свершила природа-титан.
Пусть я погибну за шаг безрассудный,
Пусть тонет падший несчастный Ацтлан
И гордый Остров, служивший нечестью…
Но мир… но мир обойди Своей местью!
О, сжался, сжалься над ним, над людьми!..
Верни им утро спасения вестью!..
Благой! Всесильный! Стихии уйми!..
Восстань, Пресветлый, у граней восточных
И к жизни вновь племена призови
Во имя жертвы двух душ непорочных,
За смертный подвиг великой любви!..»
Всё смолкло сразу. Утишилась лава,
Приникло пламя, смирилась вода…
Ночного неба алмазная слава
Раскрылась тихо, тревоги чужда.
И в древнем сонме созвездий сочтенных
Горела, в блеске двух нимбов сплетенных,
Единым светом двойная звезда.
Она мерцала так радостно-ново,
Как чистый трепет двух любящих тел…
Но, точно гневом последним, сурово
Прошло над миром Предвечное Слово,
Как будто гром над землей прогремел,
Могучий, страшный и слышный повсюду:
«Я был, я есмь, я вовеки пребуду,
Един бессмертен и целостно-цел!»
Свершилось!.. Грех мой на вечной скрижали!
А звезды гасли, и тихие дали
Встречали утро: уже янтари
У врат востока несмело дрожали…
«Прощайте, дети любви и печали,
До новой, общей, бессменной зари!..»
