Стоит царевна у стен Зиггурата

В преддверьи первых загадочных врат:

«Прощайте, грезы любви, без возврата.

Прости, царевич, возлюбленный брат!..»

Зловеще-красный, пылает закат,

И близость ночи страшна и понятна.

Дрожат на башнях багровые пятна,

А там, где всходит крутая стезя

Ведущих к небу вечернему лестниц,

Прозрачный сумрак ложится, скользя,

И тени вьются, как рой провозвестниц

Тех тайн, что мыслью постигнуть нельзя.

Сегодня ночью, под пологом мрака

С небес спустившись в земной свой чертог,

Возляжет с нею для таинства брака,

Как муж на ложе супружеском, — Бог.

Сомнений прежних смиряются звуки…

И с верой в Чудо — былого не жаль.

С молитвой пылкой порывисто руки

Она простерла в небесную даль:

«Приняв покорно свое назначенье,

Любовь плотскую дерзнув превозмочь,

Тебе, Всезрящий, свое отреченье

Несет земли недостойная дочь

Жених, воззвавший невесту из праха,

Меня избравший средь избранных дев,

К Тебе, Незримый, иду я без страха,

Призывно очи и руки воздев.

В палате брачной, за свадебным пиром

Мне место подле Себя уготовь,

Яви мне милость Свою перед миром,

Приняв, как жертву, земную любовь.

Себя из круга живых я изъемлю;

Возьми же тело и душу мою

И, сблизив с Небом родную мне землю,

Причти людей к Своему бытию!..»

И сердце словно уходит из мира.

С минувшим рвется последняя связь

У врат безмолвных, где ирисов вязь

Ласкает взоры эмблемою мира;

К ногам царевны их сыплют жрецы;

Чуть веет амбра курильниц висячих;

Не видя солнца, с восторгом незрячих,

Поют о солнце слепые певцы…

Толпа, ликуя, теснится, и яры

Кимвалов звуки и бубнов удары.

От криков жутко, — уйти бы скорей!..

И жрец-отшельник, согбенный и старый,

Подходит к деве. Он с мягких кудрей

Царевны снял трехвенечной тиары

Земной убор, — и склонился пред ней:

«Гряди, невеста!..» Под клики народа,

Под песнь о счастьи несчастных слепцов,

В тени угрюмой холодного свода

Прошла царевна за сонмом жрецов.

Бегут навстречу без счета ступени.

Вверху — загадкой манят небеса,

Внизу, где вьются смятенные тени,

О счастьи плачут земли голоса.

Слепцы поют, как порою полночной

Хрустальный лотос священной реки,

В мечте о солнце, в мечте непорочной,

Таясь во мраке, свернул лепестки;

А свежим утром, восшедшего Солнца

Встречая гордый и пламенный Лик,

Цветок расцвел и стыдливого донца

Раскрыл несмело безгрешный тайник;

Пленилось Солнце цветка совершенством,

Его коснулось, как легким перстом,

Лучом живым, и в огне золотом

Цветка дыханье томилось блаженством…

Поют слепые, и точно звучат

Обеты неба в их грустном напеве;

И больно сердцу, и радостно деве

У грани новых таинственных врат.

Здесь дым куренья сушеной гвоздики,

Нависший плотной и пряной грядой,

В извивах зыбит светильников блики;

Богато устлан порог резедой.

И муж-затворник, аскет молодой,

Прекрасный, с дивным лицом богомольца,

Ушей царевны касаясь, исторг

Серег тяжелых звенящие кольца…

Толпою новый владеет восторг:

В немолчном крике, в смятении давки,

Краснеют лица, трепещут сердца

И зной по жилам струится, как плавкий

Живой поток огневого свинца.

И вновь навстречу ступени подъема,

Вновь тени в споре с дрожащим огнем.

Двумя жрецами под локти ведома,

Идет царевна заветным путем.

Всё глуше, тише земная тревога;

Тесней и круче святая дорога…

И мы по древним замшенным пластам

Подходим к третьим священным вратам,

Где розы — символ любви благодатной —

Роскошно рдеют на холоде плит.

Анис дымится струей ароматной:

Он души тайным волненьем томит

И трепет крови и пламень ланит

Украдкой будит. Здесь юноша стройный

Царевну встретил. Робея, пред ней

Не мог поднять он несмелых очей.

В нем сил избыток. Соблазн беспокойный

Еще не тронул его чистоты,

И образ женский не налил в мечты

Отравы сладкой любовного зелья.

А лик царевны, как сладостный сон,

Повеял в душу, тревожа, и он

Раскрыл застежку ее ожерелья

В смущеньи явном; на миг огонька

В глазах укрыть не умели ресницы,

Когда движеньем случайным рука

Прекрасной шеи коснулась слегка…

Но беглой вспышкой одной лишь зарницы

Простой души разрешилась гроза:

Боясь обряда смутить благолепье,

Свой долг свершил он, потупив глаза,

И, звякнув, с шеи скользнуло оцепье.

В толпе мятежный порыв торжества…

Но к нам призывы и клики народа,

Как бездны зов, долетают едва.

Пред нами новый подъем перехода,

И громко гимна поем мы слова:

В надежде свершенья

Обетов святых

Сорви украшенья

Цепей золотых!

Их мертвые звенья,

Как узы земли,

Ты в миг откровенья

Растопчешь в пыли.

Завет изначальный

Мерцает вдали,

И свет свой венчальный

Созвездья зажгли.

Чертоги раскрыты,

Жених у Одра…

Гряди же, гряди ты,

Избранница Ра!

Так с песней всходим по плитам истертым.

Уже затихли все звуки земли;

Едва светилен горят фитили…

И небо сине… К воротам четвертым

Невесту-деву жрецы подвели.

Змеится лилий хрустальных гирлянда;

Меж лилий путь прерывается наш;

Внутри сквозных алебастровых чаш

На красном угле дымится лаванда.

Жрецы с последним аккордом псалма

Светильни тушат. Надвинулась тьма.

Лишь мой светильник свой трепет пугливый

Теперь бросает в лазурную ночь.

И отрок чистый, избранник счастливый,

Невесте Божьей подходит помочь:

Ребенка руки так просто раскрыли

Одежду девы, и белый эфод,

Спадая, дрогнул концами воскрылий…

Внизу — я вижу — метнулся народ,

Как всплеск внезапный бунтующих вод…

И грудь царевны, невиннее лилий

И чище снега, при шатком огне

Белеет робко в ночной вышине.