Начальник стражи на вышке дозорной
Донес, что в море корабль-великан
Несется птицей чудовищно-черной,
Как призрак грозный, в пути на Ацтлан.
Запели трубы тревожно в Ацтлане.
Возможность боя предвидя заране,
Поднялся город, властитель морей.
Проснулась гавань. Снялись с якорей
В спокойных водах суда боевые;
Тугие снасти дрожат, как живые,
И просят мачты со стрелами рей,
Чтоб ветер вновь паруса их разбросил;
А строй гребцов, изловчившись взмахнуть
Шестью рядами закинутых весел,
Лишь знака ждет, чтобы ринуться в путь.
Как первый пояс столичной защиты,
Готовясь к брани, полно суеты
Кольцо наружной стены; с высоты
Звенят под шагом размеренным плиты,
Бряцают звонко мечи и щиты;
В тяжелых шлемах и латах гоплиты
Вступили в башни, взошли на мосты.
Незримо, в узких бойницах откосных
Таятся луки; спокойно стрельцы
Наводят стрелы; их жал смертоносных,
Ища добычи, трепещут концы.
И ряд угрюмый машин камнеметных
С тягучим лязгом колес и цепей
Грозит засыпать пришельцев залетных
Дождем смертельным разящих камней.
А там, где волны, над ярусом ярус,
Встают и в бездну спадают; бурля,
Бесстрашно реет напрягшийся парус,
И веет стяг на корме корабля.
Склоняясь на борт в губительном крене,
Корабль то ломит валы, как таран,
То мчится в белой раздробленной пене,
Как дух зловещий, на светлый Ацтлан.
Дивится город безумцев отваге;
Толпы теснятся, стараясь прочесть
На черном, ветром терзаемом стяге
Враждебных целей и замыслов весть.
Но чу! Меж башен над устьем канала
Упала цепь, преграждавшая вход
От взморья в город. На голос сигнала
Приветом дружным ответил народ,
Когда на гребни мятущихся вод
Судов дозорных проворная стая
Легко скользнула в ненастную мглу:
Ладьи Ацтлана, с валами взлетая,
Спешат, как чайки, навстречу орлу.
Летят. Домчались. Вот в брызгах и пене
Вкруг гостя смело бегут по волнам;
Обрывки криков, в поспешном обмене
Приветствий первых, доносятся к нам.
Назад к Ацтлану ладья вестовая
Бежит, пучину отважно взрывая,
И кормчий мира приносит слова;
Как искра, мчится в Ацтлане молва:
«Везет страны андрофагов посольство
Царю от князя привет и дары.
Все двери — настежь! Гостям — хлебосольство,
Послу — радушье: готовьте пиры!»
Манимы славой всемирного порта,
В виду великой столицы царя
Пришельцы быстро крепят якоря.
Завернут парус. С высокого борта
С трудом опущен в кипение волн
Большой, из дуба долбленого челн.
Коры столетней корявы морщины,
И грубо-тяжки четыре весла;
В пахучих шкурах курчавой овчины
Гребцы, и слуги, и стража посла.
Посланец правит кренящимся дубом;
Он грозен видом; осанка строга,
Огонь и сила в лице его грубом;
Играет ветер откинутым чубом,
И в ухе тускло мерцает серьга.
Ацтлан! Дивясь величавой картине,
В Ацтлан толпой мореходы спешат.
Пред ними, строгий, на гордой вершине
Горы Священной стоит Зиггурат.
В тенистой роще за белой оградой
Пасется мирно рогатое стадо
Молочно-белых священных быков;
На горном склоне среди цветников
Блестит дворец орихалковой крышей;
А вкруг, в садах утопая густых,
Раскинут Город Ворот Золотых,
Хранитель Вод, Заповеданных Свыше.
Прекрасен город, и жизнь в нем шумна, —
Смешенье красок и спутанность звуков.
Внутри вся гавань судами полна;
И шум, и крик у зияющих люков,
Где груз привозный в мешках и тюках
Рабы разносят на мощных плечах.
Как дуги туго натянутых луков,
Вздымаясь, арки крутых акведуков
Идут чрез город к вершине Горы.
Повсюду стены построек пестры
Трехцветным камнем: он белый, и черный,
И ярко-красный. Меж зданий просторны
Проходы улиц прямых и дворы
Вокруг жилищ легионов наемных.
Везде движенье, и стук колесниц,
И громкий топот людской на подъемных
Мостах у башен с рядами бойниц.
Как в латы, стены одеты в металлы:
На первой, внешней, из олова слой,
Из меди желтой оковка второй,
На третьей, главной, — загадочно-алый
Лучистый сплав, орихалк золотой.
Вдоль стен кругами замкнулись каналы;
Плывут галеры, снуют паруса,
Мелькают весла, звучат голоса.
В открытых храмах бряцают кимвалы;
Сантал дымится, и с ним в небеса
Земли хвалою восходят хоралы.
Аллеи сфинксов. Громады дворцов.
Аллеи статуй: царей и жрецов
Великих лики; на их пьедесталы
Народ цветы возлагает всегда.
Звенят фонтаны пред зданьем
Суда; Оплот Закона, от лет обветшалый.
Глядит угрюмо. И день изо дня
Должны здесь, правду и милость храня,
Судить старшин городских трибуналы
Людские тяжбы; здесь шепот дельцов
И быстрый говор крикливых истцов;
Клянут и плачут здесь люди, и вялый
Бесстрастный голос, кончая их спор,
Читает громко сухой приговор.
А дальше бойкой торговли кварталы;
Наполнен город толпами людей;
Шумят базары среди площадей,
С товаром ходким открыты подвалы;
В разгаре купля, продажа, обмен.
В проулках тесных, в палатках у стен
Монетой звонкой бряцают менялы:
Тут распри, дрязги и резкая брань;
И прочь от шума, под портики бань
Прохлада манит. Бассейнов овалы
Зовут узором цветных изразцов:
В них свежих сил наберется усталый
В воде прохладной, а светлые залы —
Приют поэтов и кров мудрецов.
Но день пройдет. Янтари и опалы
Заря рассыплет, горя полчаса;
Созвездий вечных зажгутся кристаллы,
Сады и рощи обрызнет роса;
И вдруг, почуяв покой небывалый,
Ацтлан утихнет, дремотой объят.
Тогда каналы ясней отразят
Дворцов колонны и храмов порталы;
Огни унижут перила террас;
С шатрами лодки в условленный час,
Расправив весла, покинут причалы,
И страстный голос ночного певца
Разнежит песнью влюбленный сердца.
В Ацтлане гости. И сызнова шумный
Разгул в роскошных хоромах вождя;
Вновь песни, крики и хохот безумный
Ликуют, язвы греха бередя.
Толпа гостей разделилась на части,
Ища забвенья в похмельи и страсти.
Приезжий варвар с угрюмым вождем
В палате пиршеств остались вдвоем.
И гость пред рогом с широким раструбом,
Налитым крепким заморским вином,
Уже качает нависнувшим чубом
И словно дремлет в дурмане хмельном,
Но сам, украдкой, внимательным глазом
Глядит кругом, навалившись на стол.
И чутким ухом лукавый посол
Следит за громким застольным рассказом
На трудном, чуждом ему языке.
А вождь хмелеет при каждом глотке.
Забыв о госте, мечтает хозяин,
Один, но вслух, о промчавшихся днях,
О славе битв в отдаленных краях,
О странных нравах далеких окраин,
О ласках женщин всех стран и племен,
И, втайне страстью своей увлечен,
Он славит, дико глазами сверкая,
Атлантских женщин; они всех других
Прекрасней в мире, и только средь них
Могла чудесно родиться такая,
За чье лобзанье готов он сейчас
Отдать объятья красавиц всех рас…
Посол, казалось, уснул, поникая;
Лишь взор зажегся на миг… и погас.