Свершив служенье, один я в моленной

Моих покоев укрылся и в ней

Молился вновь об единстве вселенной,

О мире в мире, о благословенной

Свободе духа, о счастьи людей:

О счастьи гордых, слепых несчастных,

Избравших в мире лишь тленную часть

Плотских стремлений, чтоб в поисках страстных

Лишь призрак счастья у жизни украсть.

Молитва в праздник великий мирила

С печалью будней. И душу мою

Надежды в высь увлекли, как ветрила

В тумане моря уносят ладью

От мрака в даль, где в счастливом краю

Заря сияет дневного светила.

Для веры нашей так много путей

К мирам блаженства от жизни юдольной…

В раздумьи тихом, сегодня невольно

С отрадой вспомнил я царских детей.

На них лежала двойного избранья

Печать от первых младенческих дней;

На них сходились светил предвещанья,

И с каждым годом сбывались полней

На них приметы пророчеств, хранимых

В писаньях древних и вещих жрецов:

Спасенье мира я в думах любимых

Связал с уделом детей-близнецов.

И вновь их жребий старался прозреть я

Сегодня, в мыслях следя, как русло

Их жизни вьется. Спешат пятилетья —

От их рожденья три срока прошло.

Я помню ночь Геминид. Озаряя

Атласа Остров от края до края,

Огни горели полночных лампад,

И с небом речь на таинственный лад

В тиши вела Атлантида родная,

О чем-то, бывшем давно, вспоминая,

О чем-то, вечно живом, говоря;

Тогда-то, в полночь святого помина,

Двух звезд паденье над кровлей царя

Я с храма видел; и наша долина

Была наутро, как в праздник, светла:

Царица двойни царю родила,

На гордость сердцу отцовскому — сына,

Очам на радость — красавицу дочь!

Рожденья святы в заветную ночь!

И небо явно, с пророческой силой

Великий жребий младенцам сулило.

Впервые, помню, увидел их я,

Когда, по древним велениям веры,

Пришел под вечер их первого дня

Детей очистить курением серы.

В их спальне стены и стрельчатый свод

Прозрачным камнем, обточенным гладко,

Одеты были; и в камне украдкой,

Как в сонной глади затихнувших вод,

Луны улыбка мерцала загадкой,

И, словно в песне таимый намек,

Пугливо синий блуждал огонек.

Вдохнул ли месяц, как трепет истомы,

В кристаллы отсвет синей, чем печаль?

Иль, горных кладов хранители, гномы

Печальный блеск заковали в хрустать?

Иль камни сами на мертвой вершине

Всегда холодных заоблачных круч

Навек сроднились с кручиною синей,

Впивая лунный ласкающий луч?

Никто не знает! Но силы волшебной

В камнях таится могучая власть:

Она разрушит беду и напасть

И скорбь и горе излечит целебно.

Малютки спали в кроватке двойной

Под легкой сеткой серебряной ткани,

И ровный голос заботливой няни

Твердил напев колыбельный родной,

Запрет домашний от чары ночной:

Сгинь, ты, сходящий взглянуть на детей:

Я глядеть на детей не позволю;

Сгинь, ты, сходящий баюкать детей:

Я баюкать детей не позволю;

Сгинь, ты, сходящий тревожить детей:

Я тревожить детей не позволю;

Сгинь, ты, сходящий испортить детей:

Я испортить детей не позволю;

Сгинь, ты, сходящий похитить детей:

Я похитить детей не позволю.

Простой и четкий, напев заговорный

Звучал дремотно; и мерно-повторный

Возврат всё тех же бесхитростных слов,

Как волн журчащих прилив благотворный,

Баюкал сном безмятежным без снов;

И мягко камни в тиши излучали

Сиянье лунной неясной печали.

И я в тот вечер счастливого дня

Подумать мог ли, что в эти мгновенья

Напев старухи, детей осеня,

Хотел их, словно в бреду откровенья,

Охранной силой сберечь от меня?..

Но нет! В ту пору над их колыбелью

Весельем вещим душа старика

Во мне взыграла, как в бурю река.

Постиг я духом, что с высшею целью

Огни двух жизней провидящий Рок

Зажег близ храма, у сердца Ацтлана,

В семье верховной древнейшего клана,

В святой и полный значения срок.

Я понял символ ночного виденья

Двух звезд падучих над кровлей дворца:

Скатились звезды, как два близнеца,

Из сфер блаженства в изгнанье паденья,

Потухли вместе, сгорев без следа,

Но жизнью новой зажглись для вхожденья

На праздник Жизни и Смерти — сюда.

Две смерти в небе, а здесь два рожденья, —

Двойная завязь начал и концов

В явленьи миру детей-близнецов:

Их путь начертан рукой Провиденья!

Обет спасенья чрез Деву нам дан;

А с ней предсказан Вселенский Посланник,

Глава народов, властитель всех стран.

Он вступит к нам, как неведомый странник;

Прославлен будет, творя чудеса,

Врачуя души, целя телеса;

Судьбу изменит Великий Избранник,

Свершив один поворот колеса,

И мир наш, смерти униженный данник,

Свергая тлена греховного гнет,

Его навеки царем наречет.

О, зовы веры! Как нужны душе вы!

Вот отпрыск царский, в сопутствии девы,

Дитя земли, человеческий сын,

Грядый на царство. В нем властно и ново

Родится к жизни Предвечное Слово,

Да жизнь достигнет нетленных вершин!

И волей неба очам моим ныне

Дано увидеть Дитя, да узрю

На склоне лет в человеческом сыне

Царя Царей и бессмертья зарю.