Стемнело. Вечер короткий угас;
Владеет полночь умолкнувшим домом.
А я, бессонный, в задумчивый час
Склоняюсь вновь над разогнутым томом
Трудов Платона. Как прежде, опять
Я внемлю старцу, но с новым подъемом
Теперь пытаюсь прозреть и понять
Впервые что-то в рассказе знакомом.
Так внятен сердцу преданья язык,
И брезжит даль, где небесных владык
Пронесся гнев сокрушающим громом:
Там Атлантиды пленительный лик,
Подобный сфинксу, загадкой возник,
Маня улыбкой с печальным изломом.
И, знаньем гордый, наш мир обольщен
Мечтой чудесной, родной испокон.
Но в грезе этой не сказки прикраса,
Не бред, а быль. Не со всех ли сторон
В потемках мифов, в намеках письмен
Мы слышим весть о потомках Атласа?
И прах развалин, и тлен похорон
Их жизнью веют; их след сохранен
У дельты Нила, в глуши Гондураса,
Близ волн Бискайских, где жил кро-маньон,
И там, над Тигром, где правил Саргон,
Где встарь к дворцу с зиггуратом терраса
Вздымала лестниц и сходов уклон;
Поднесь, как эхо, их быт отражен
Чертой нежданной в быту папуаса,
Их мыслью в солнце Атон воплощен,
И в мудрость Вед, в изощренный канон,
Их дух вковал вдохновенный Виаса.
И странно дорог и близок мне он,
На утре жизни приснившийся сон:
Блаженный край; величавая раса —
Венец творенья, праматерь племен…
И — смерть… Всё так же горит Орион,
Всё так же ярки огни Волопаса,
Но дивный Остров стихийно сметен…
То суд ли Божий? Природы ль закон?
Никто не знает! Оракул Парнаса
Молчит, не выдав ни дел, ни имен;
Молчат пророки древнейших времен,
Не помнит странник из Галикарнаса
О том, что слышал в Саисе Солон,
И даже сам провозвестник Платон
Скрывает правду последнего часа…
И вновь, и вновь я, внимательный чтец,
Вникаю в повесть, в тревожный конец,
Где, в страшный срок воздаянья, мудрец
Приводит нас на совет чрезвычайный,
Когда в престольном чертоге небес,
Откуда мир открывался бескрайный,
Воззвал к богам о возмездьи Зевес.
Но прерван сказ. Обаяние тайны —
Как тишь во храме за шелком завес…
Зачем же смолк ты, сокрытых чудес
Последний в мире наследник случайный?
На чем прервал летописную нить?
Какую правду не смел возвестить?
Ответа нет. И рассудок холодный
Еще сегодня доказывал мне,
Что стал легендой пра-остров подводный,
Что в думах наших о дивной стране
Напрасно ставим всё тот же вопрос мы,
Когда над жертвой пучины веков
Пучина вод разметала, как космы,
Седые гривы лохматых валов,
И лишь тоскливый напев панихиды
Порывы бурь безымянно поют
Над черной бездной, где быль Атлантиды
Нашла навеки последний приют.
Пусть гордый разум был прав непреложно!
Но в полночь к сердцу прихлынула рать
Надежд крылатых, и в близости ложной
Мечте казалось легко и возможно
Сломать на свитке запретном печать…
Хочу! Я должен, мне надо узнать!
Мне шепчет память, мерцая украдкой,
Что в древнем мире с далекой загадкой
Я властно скован незримым звеном,
Что в эту полночь о близком, родном
Мой дух тоскует в разлуке и сладкой
Мечтой живет, что придет череда
Для встречи новой!.. — Но где и когда?..
А в мертвом свете у лампы настольной
Всё так же ждет недомолвка страниц,
И мысль над нею томится невольно,
Будя немое молчанье гробниц…
Узнать! Издревле забытую повесть
Узнать я вправе! Бессмертная совесть
Укор твердит мне. Какой же виной
Я встарь навлек приговор Немезиды,
Чтоб мог с тех пор тяготеть надо мной
Безвестно-страшный конец Атлантиды?!.
Я грежу… В книге, как в тайном письме,
Сквозь строки букв, словно яркие маки,
Огнем горят начертанья и знаки.
И бред ли вызвал виденья в уме,
Иль я читаю прошедшее в книге,
Но древний мир мне открылся во тьме,
Из бездн исторгнут в насильственном сдвиге.
Всё то, что знало и смерть, и распад,
Встает из гроба под властью наитья,
И вновь столетий потухших события
Руслом пройденным струятся назад:
Идут, как волны, и против теченья
Текут к истокам зоны земли,
Мечты вселенной опять расцвели,
Полны былой красоты и значенья.
И, словно глядя в волшебный хрусталь,
Я вижу мира прожитую даль.
Исчезли чудом пространство и время;
Мне виден путь человечества — весь:
От благ житейских, достигнутых здесь,
До зорь, согревших начальное семя
Всемирной жизни. И пестрая смесь
Картин цветет пред расширенным взором
Единым, тканым в эфире узором.
Бушуют ветры, огонь и вода.
Но люди стойки; и жизни побеги
Победу воли, ума и труда
Несут от мрака ночного и льда
К вершинам славы, познанья и неги:
В пустынях прежних шумят города,
По горным кручам кочуют стада,
В морях враждебных бесстрашно набеги
К безвестным странам свершают суда,
И ход тяжелый скрипучей телеги
Упорно в чащи врезает свой след;
Горит религий восторженный бред,
Дрожат на лирах созвучья элегий,
И сонмы старцев в затишьи бесед
Чеканят мудрость для Библий и Вед.
Но жутко слиты химеры утопий,
Искусств и знанья изысканный культ
С огнем пожаров, с угрозою копий
И грузным лётом камней с катапульт.
Идут фаланги; грохочут квадриги.
Дают отпор легионам — орды.
Защита чести под знамя вражды
Зовет вассалов; во имя религий
На брань скликают и Крест, и Луна;
И в жажде славы Цари и Стратиги
На бой ведут за собой племена.
Народ встает на народ… И война
Заветы правды попрала и стерла.
Весь мир охвачен похмельем борьбы.
Звучат напевы походной трубы,
Дымятся пушек нагревшихся жерла,
Земля и воздух дрожат от пальбы,
Сшибаясь, кони встают на дыбы,
И, словно вопль из единого горла,
Несутся стоны, проклятья, мольбы.
Бессильны в храмах орган и молитвы,
И гибнет труд человеческих дел,
Когда на грудах растерзанных тел
Решают кровью безумные битвы
Царей и царств мимолетный удел.
В кипении буйном, в смятеньи великом
Всплывают явью виденья веков,
Неся с собою, в сплетении диком,
Торговли гомон с воинственным кликом,
С призывом отрасти — молитвенный зов.
Всё ближе, ярче, яснее виденья,
Всё громче, громче нахлынувший гул,
И нет меж мной и былым средостенья:
Уже в лицо мне порывом дохнул
Далекий ветер чужих поднебесий,
И в душу влил, в одуряющей смеси,
С других земель и с иных берегов —
Дымок согретый людских очагов,
И теплый пар первоподнятой нови,
И нард курений, повивших алтарь,
И чад пожаров, и пороха гарь,
И душный запах дымящейся крови.
Он мой, он мой, этот явственный вздох!
Преграды пали, и сроки созрели:
Живой вне жизни, как древний Енох,
Вхожу я в призрак минувших эпох.
Мой зов услышан! Теперь неужели
Мне правды жданной не скажут века?
Где ж ключ к Познанью? Пора! Я у цели
И тайны темной разгадка близка.
Теперь с надеждой, внезапно зажженной,
Устав просить, как я прежде просил,
Я только жажду. Дрожат напряженно
Все струны в сердце, исполненном сил.
Я весь в едином желаньи до боли,
Я весь в одном устремленьи души;
А звучный голос настойчивой воли
Внушает властно: — «Начав, заверши!
Желай и будет! Ты избран — исполни!..»
И вот… вот грянул раскат громовой,
Зарделось небо; от пламени молний,
И ночь прожег ураган роковой, —
Взметая звезды, как дождь огневой.
То гнев ли Неба? Предсказанный час ли
Призыва громких архангельских труб?
Но вихрь промчался, и тая, как клуб
Тумана тает, виденья погасли;
С бессильным криком, сорвавшимся с губ,
Язык мой замер; мой слух, словно воском,
Беззвучьем залит, и взор мой ослеп;
Не дрогнет тишь ни одним отголоском,
Нависший мрак — замурованный склеп.
Умолкнув, сердце во тьме безглагольной
Стоит, как жернов, уставший молоть,
И, точно пепла сухая щепоть,
Без, тленья, в быстром распаде, безбольно
В летучий прах рассыпается плоть.
Не это ль смертью зовем до сих пор
Привычный мир ощущений потух,
И стал свободен очнувшийся дух
От уз непрочной, коснеющей формы,
А взор бесплотный извне обращен
Опять к виденьям отживших времен.
Из далей снова столетья-минуты
Скользят, как цепь неразрывных колец;
Былое живо — бессмертный мертвец:
Народов гордость и рабские путы,
Любовь и скорби бессчетных сердец,
Триумфы, распри, удачи и смуты,
Ценой падений — познанья венец,
И труд бесплодный, нуждою пригнутый.
Чреда событий: Столетья-минуты
Бегут, как цепь неразрывных колец:
Бегут и гибнут. Вот грозный Кортец,
И царства Майев несчастный конец;
Вот Крест Голгофы, позорный и лютый;
Уста Сократа над чашей цикуты,
Псалмы Давида средь стада овец,
Египет — тайн нераскрытых творец,
И Ур-прапращур… Столетья-минуты
Бегут, как цепь неразрывных колец.
А там, там дальше, где, с бурями споря,
В просторе мрачном шумит океан,
Исходит Остров зеленый из моря,
И древний город, как страж-великан,
Стоит в сединах величья и бедствий.
И воздух дрогнул при клике: «Ацтлан!»
Что это? Зов?.. И не сам ли приветствий
Привычный клич я бросаю в туман?
Ацтлан, Ацтлан!.. И, как отклик, оттуда,
Из этих далей я слышу ответ.
Снопами брызнул прорвавшийся свет,
А тишь проснулась от дальнего гуда,
И я охвачен предчувствием чуда.
Мой дух разбужен в своем забытьи;
Родятся сил животворных струи,
И слышу я, что в зыбях их слияний
Зачатья тайна опять свершена,
Что теплой крови густеет волна,
Что снова ткутся телесные ткани,
Что в плоти дрожь бытия зажжена.
Ваятель Вечный заботливо лепит
Живое тело, амфору души.
И так лучи естества хороши,
Так жгуч костей оживающих трепет,
Удары сердца так звучны в тиши.
Никем из смертных, воистину, не пит
Восторг подобный! Дарован возврат
Мне в бренный мир от неведомых врат!
Прекрасна жизнь после краткой разлуки:
Тепло, сиянье, и звуки, и звуки.
Играет в жилах горячая кровь,
И тело бодро, и трепетны руки,
И дышит грудь с наслаждением вновь.
Невольно жмурясь от света, сперва я
Бросаю взгляд из-под дрогнувших вежд.
И вижу: вьется тропа полевая;
Иду я; складки широких одежд
Шуршат, колосья в пути задевая;
А посох, крепкий, как прочный костыль,
Концом уходит в глубокую пыль;
Мой лоб, повитый повязкой свободной,
Овеян солью и влажностью водной,
И ветер с шири лазурной воды
Колышет пряди седой бороды.
Легко и гордо звучит на чужбине
В затишьи поступь неспешных шагов.
И свет, и радость в окрестной картине:
Смеются волны в кайме берегов,
Ручьи лепечут, змеясь по равнине,
Луга зовут в свой росистый простор;
За ними — город под дымкою синей,
Над ними — главы серебряных гор.
Всё так мне близко, желанно и мило.
А в небе всходит дневное светило,
Разлив в лазури багряный пожар;
И сыплет миру пылающий шар
Лучей потоки, как благостной силой
Творящей жизни исполненный дар.
Пред светлым Ликом, курясь, как кадило,
Земля томится; алеющий пар
В горах клубится на снежных вершинах,
Цветы струят благовонье в долинах,
Леса вздыхают росой и смолой.
И я пред Диском с простою хвалой
Поник, дивясь воскресения чуду,
Молясь за новый нежданный удел!
И слышу, голос как гром прогремел,
Могучий, грозный и слышный повсюду:
«Я был, Я есмь, Я вовеки пребуду
Един бессмертен и целостно-цел».
И хлынул свет в прояснении мысли;
Весь смысл былого восстал предо мной:
Закон Единства — закон основной!
Над ним угрюмо, как полог, нависли
Века забвенья; минувшего даль
В обманах скрыла Завета скрижаль…
Но Солнце Правды над мраком и ложью
Победно всходит. Я вдруг узнаю
В стране безвестной отчизну свою,
И сердце старца охвачено дрожью.
Не гость я здесь, а в родимом краю,
В старинном царстве великих Атлантов.
Я знаю каждый изгиб берегов,
Роптанье моря, приволье лугов
И выси горных молчащих гигантов;
Я знаю ширь полевого ковра,
Селений мирных радушные виды
И мощный город, шумящий с утра.
Всё это было, как будто вчера!
Я вспомнил! Вспомнил! Я — жрец Атлантиды,
Верховный маг светозарного Ра.
