И вносят слуги, суровы и хмуры,
Подарки — дань от лесов и полей,
От гор и моря: мохнатые шкуры
Медведей бурых, и мех соболей,
И соты меда в тяжелых колодах,
Янтарь, и камень точеный для бус,
И с боя взятый в неведомых водах
Китов громадных чудовищный ус.
Сложили слуги у трона подарки;
Каменья в кучах насыпанных ярки,
Кругом мехами завален весь пол.
И речь повел издалека посол:
«Конца нет в мире чудесным рассказам,
Что ты, властитель, безмерно богат;
Что груды слитков червонных лежат
В глухих подвалах дворцовых палат;
Что счета нет там отборным алмазам
И их мешками ссыпают на вес,
А крупный жемчуг сгребают лопатой,
Но мы слыхали, что, волей небес,
Богат ты, царь, не казною богатой
И горд не кладом камней дорогих,
А больше прочих сокровищ своих
Гордишься ты красотою дочерней,
Умом царевны своей. Говорят,
Что дивно очи царевны горят,
Светясь двойною звездою вечерней,
Что нежен шелк соболиных бровей,
Что губы маков багряных живей,
А щеки свежи, как вешние зори,
И кудри — ветра весеннего вздох…
Мой князь, хозяин свободных поморий,
О том прослышав, в кручине иссох
Могучим сердцем, томимый всечасно
Тоскою злой по царевне прекрасной.
С тех пор на мысли припало ему
Добыть царевну, цветок ваш хваленый,
Княгиней сделать в своем терему:
Отдай же дочь береженую в жены
Ты князю, царь, как отец! И на том
Он бьет с почтеньем сыновним челом!..»
Посол умолк. Притязанье посольства,
Как гром, упало… Скрывать недовольства
Никто не думал. Неслыханна встарь
Такая дерзость: безродный дикарь
Из края мрака, трясины и вьюги,
Лесной охотник бродячий, дерзнул
Просит царевну Ацтлана в супруги!
Как вихрь, пронесся взволнованный гул
В ответ на вызов обиды нежданной.
Царевич, гневом кипучим зажжен,
За меч схватился, оковкой ножон
О щит ударив с угрозою бранной;
А вождь дыханье с трудом перевел,
Рванулся в кресле и в поручни ногти
Вдавил, как жадно раскрытые когти
В свою добычу вонзает орел.
Лишь царь сдержался, хоть еле заметной
Невольной дрожью прошли по челу
Зарницы гнева; и с речью ответной
Спокойно он обратился к послу:
«Посол, всё то, что в пространном рассказе
Ты нам поведал о царстве зимы,
Со всем вниманьем прослушали мы.
Мы рады слышать о доблестном князе,
И ты, вернувшись в отеческий край,
Такой ответ наш ему передай:
Дары приемлем; свидетельствам этим
Приязни — верим. По-царски ответим
Ему дарами. Торговли права
Даны вам будут; тебе пред отплытьем
Вручат указ наш. Но весть сватовства
Для нас сегодня нежданно-нова.
Посол, от князя иди с челобитьем
К царевне… Брак наш не сделка, не торг;
Атлантских женщин свободен обычай:
Они не дань, не товар, не добыча.
Никто б от кровли родной не отторг
В страну чужую невесты насильно;
Своею волей, по сердцу, должна
Избрать супруга и друга она.
Царям пристало ль в их власти всесильной
Порядок рушить?.. Царевна юна,
Но так да будет, как скажет она».
Царевна встала. Затихла палата.
И речь лилась, как серебряный звон:
«Посланник князя, далекого брата,
Ему свези ты привет и поклон
Сестры далекой! От сердца чужого
Отрадна сердцу призывная весть.
Но нет, увы, в нем ответа живого, —
Принять от князя не в силах я честь:
Душа готова в иную дорогу…»
Бледна царевна, и голос дрожит…
«Пусть слышит царь мой голос и царский синклит:
Мое призванье — в служении Богу.
Как наш обычай велел в старину,
Себя я девства обетом связала,
И к женам храма смиренно примкну».
Казалось мертвой беззвучная зала,
И было жутко вспугнуть тишину…
Дрожали плечи и руки царицы,
Но скоробь в очах — утаили ресницы,
И мать мужалась пред гостем чужим.
Царевич, бледный, стоял недвижим:
Безбрачья клятва его оглушила;
Лишь губы словно шептали мольбу.
Как пурпур, вождь покраснел, и на лбу
Надулась страшно багровая жила.
Молчал пред троном склоненный посол…
И древней славой светился престол.
Вблизи Ацтлана на гладкой равнине
Вздымался круто курган. На вершине,
Царя над ширью окрестных полей,
Стоял древнейший седой мавзолей,
Семиколонный. Дремотной прохладой
Густой шатер вековечных дубов
Его баюкал за крепкой оградой
Из тяжкой цепи меж тяжких столбов.
И тих был шелест деревьев, как горний
И вещий шепот пророческих губ;
В раздумьи дубу нашептывал дуб
О жизни неба. А мощные корни
Глубоко в недра земные вросли,
И вместе с влагой к ветвям пышнокудрым
Всходили вести от сердца земли
О темных тайнах, доступных лишь мудрым.
Давным-давно обветшал мавзолей;
И с каждым веком ему тяжелей,
Как старцу, бремя столетий. Колонны,
Кренясь, скосились; одна уж лежит,
Упав на землю, как воин сраженный;
Трава пробилась меж треснувших плит,
И плющ — забвенья питомец исконный —
Могильной глыбы окутал гранит.
В резьбе, искусной и тонкой работы,
На прочном камне сберег кенотаф
Картины быта, боев и охоты:
Здесь с длинной шеей изящный жираф
Бежит, спасаясь, смешными скачками
От целой тучи несущихся стрел;
Тут — битва грозных Атлантов с врагами,
И вождь над грудой поверженных тел
Стоит победно, прекрасен и смея;
Там — праздник жатвы богатой: толпами
Мужи и жены с кривыми серпами,
Встречая отдых от летних трудов,
На поле пляшут, и между снопами
Стоят корзины созревших плодов;
А вот, согрета живыми лучами
Светила Жизни, — Святая Гора,
И древний старец с благими очами
Творит молитву в святилище Ра…
Истерло время деяний страницы;
Погибла быль опустевшей гробницы:
Уже не ведал никто из людей
О том, чью память хранил мавзолей,
Каким он грезил забытым величьем,
И что о славе минувшей судьбы
Шептали важно поутру дубы
Под лаской солнца, при щебете птичьем.
Но мысль людскую влечет старина,
И общей волей народного гласа
На память людям была названа
Немая насыпь — Могилой Атласа.
Светало. Таял рассветный туман.
Был рано шумом разбужен курган,
И рано к жизни проснулись равнины;
Под четким шагом дрожала земля,
И с грозным звоном оружья дружины
Со всех сторон подходили, пыля.
Войскам сегодня у древней могилы
Назначен сбор, чтоб послу показать
Опору царства — Атлантскую рать
В красе и славе воинственной силы.
Полки, казалось, росли без числа,
Сходясь, смыкаясь в указанном строе,
И в полном блеске, к приезду посла,
Застыли в строгом военном покое.
И как с далеких окрестностей пчел
Цветущим тмином сзывает поляна,
Так бранный праздник к подножью кургана
Людей с округи толпами привел.
Приехал царь. По пути из столицы
Десятки тысяч кричащих людей
К нему теснились вокруг колесницы;
С трудом возничий держал лошадей.
С конями рядом, как будто лениво,
Ступал, склоняя разинутый зев,
Огромный, с бурой взлохмаченной гривой,
Царя хранитель испытанный — лев.
А царь, встречаем людским восхищеньем,
Стоял в квадриге в блестящей броне
И в легком шлеме — живым воплощеньем
Спокойной мощи, готовой к войне.
Он ехал, молча, вдоль ратного стана;
Лишь стук колес тишину нарушал.
Квадрига стала к подножью кургана:
Властитель подал рукою сигнал.
Кинокефалы, как гончая стая,
Помчались с криком — подобием лая;
Они все в шерсти короткой, как псы;
Их лица, с острым щипцом в переносьи,
Точь-в-точь как морды вертлявые песьи:
Торчат по-песьи пучками усы,
По-песьи воздух вдыхают носы.
И, жадно внемля наставленным ухом,
Питомцы жаркой пустынной земли
Тончайший шелест заслышат вдали,
Засаду вражью почувствуют нюхом
И запах следа учуют в пыли;
Всегда пред войском бегут они сворой,
И враг не может напасть невзначай.
Они мелькнули, и слышался скоро
Лишь дальний крик их, похожий на лай.
Идут когорты царевой охраны.
И зорким взглядом следит андрофаг,
Как, ряд за рядом, Атланты-титаны
Проходят мимо. Их кованый шаг
Тяжелым гулом гудит над равниной;
Сверкают шлемы с цветною щетиной,
Мечей эфесы горят, как кресты,
И, крыты кожей цветистой змеиной,
Стеной узорной пестреют щиты.
При клике войск, во главе легиона,
Над лесом копий подняв на щите,
Несут с триумфом наследника трона.
Залитый солнцем, один в высоте
Плывет царевич: сегодня впервые,
Как царский сын, по завету веков
Бойцом вступил он в ряды боевые
Покрытых славой победных полков.
Царевич светел. Смущенья — ни тени.
Уж он не мальчик, чей радостный смех
Звучал беспечно в Садах Наслаждений;
Уж он не отрок, бежавший утех
И ласк любовных в соблазнах гарема:
Ему по сердцу военный доспех,
И он прекрасен в сиянии шлема,
Как гений, в битвах дающий успех.
Так странно-новы его ощущенья…
Но жаль, что брата не видит сестра,
Что он не слышит ее поощренья
Средь слитных криков на поле смотра.
И с этой думой, царевич мгновенно
Направил взор ко дворцу на Горе,
И шлет подъятым мечом вдохновенно
Привет военный далекой сестре.
Случайно это живое движенье
Увидел вождь; он, поникнув челом,
Ревниво понял его назначенье;
И, хмуря брови, украдкой с послом,
Стоявшим в свите монарха с ним рядом,
Хитро и зло перекинулся взглядом,
Как будто этот насмешливый взор
Какой-то тайный скреплял уговор.
