19. «Я — надпись с камня саркофага…» Я — надпись с камня саркофага, Далекий голос вещих рун И эхо светлых лирных струн; Я — сказ былин, поморья сага; Я — шепот джунглей, шорох дюн, И песнь войны под сенью стяга, И гимн любви… Я — Гамаюн. 20. «Пусть я исчезну. Пусть глухая…» Пусть я исчезну. Пусть глухая Безвестность — бедный жребий мой, Как склеп с его немою тьмой; Пусть дни, бессильно потухая, Погасят рифм моих игру, Пусть смолкну в музыке стиха я, Но в жизни мира — не умру. 21. «И буду жить я отголоском…» И буду жить я отголоском В волнах, в бреду лесных вершин, В цветах и в ропоте машин, В колоколах, в вине бордоском, И в мирной песне пастуха, В тепле огней, поимых воском, И в грезах счастья и греха. 22. «Чрез кровь далеких поколений…» Чрез кровь далеких поколений В их жизнь, несытый как вампир, Войду я, населив их мир Огнем моих былых томлений, Тоской наследственных грехов, Неясным трепетом стремлений И смутным шепотом стихов. 23. «И если сердце в позднем внуке…» И если сердце в позднем внуке Почует пращура в себе, Мою судьбу — в своей судьбе, — Пусть позовет…И в беглом звуке, Как эхо горное в тиши, Ответит радости и муке Бессмертный клич моей души. Ноябрь-Декабрь, 1929 года «Скворцы щебечут над скворешней…» Скворцы щебечут над скворешней; Осинник почки развернул; Земли ожившей смутный гул Смешался с песней ласки вешней И с дальним благовестом сёл; И мир, созвучный с жизнью внешней, В душе по-вешнему расцвел. Полдень Недвижим зной. Дыша дремотой, Благоухает виноград. Умолк звенящий крик цикад, И тишь такая, словно кто-то Молитву древнюю прочел… Лишь мерно, мудрою заботой, В листве гудит жужжанье пчел. «Мой строгий темный кабинет…» Мой строгий темный кабинет Наполнен свежестью сирени, И разогнал сомненья тени Благоухающий букет: В ожившем сердце праздник света! Без слов, любви твоей привет Звучит в дыхании букета. Эллада
Душа Эллады — красота. Там тел прекрасных совершенством И страсти радостным блаженством Сияет юная мечта. С ней жизнь, как счастье, восприята: Без вожделенья нагота И наслажденья — без разврата. «Опять, по-детски, я приник…» Опять, по-детски, я приник К земле, родной в былые годы, И смотрит в душу мне природы Живой и просветленный лик: В нем таинств вечных откровенья И нескудеющий родник Покоя, грез и вдохновенья. Тост Вот — кубок! Искр огонь задорный И легкой пены светлый вздох: Хвала судьбе, что не иссох Источник Вакха животворный, Что зажигает, чародей, Огнем любви и рифм, как горны, Сердца холодные людей. «У дня призывы жизни громки…» У дня призывы жизни громки, На крыльях ночи — смерти знак; Но бодрый свет и грустный мрак Единой вечности обломки, И та ж молитва у меня Под вечер в синие потемки, Как поутру в преддверьи дня. Упадок Он — царь… Но дремлет страх в сатрапах: Владык могучих слабый сын, Он любит роскошь, пену вин, Средь нег курений пряный запах, И в сфинксах странных обольщен Не мощью льва в когтистых лапах, А грудью сладостною жен. В осоке Стрекозы млеют на припеке, Молчат лениво тростники, В истоме дремлет гладь реки И челн наш чуть шуршит в осоке… Не сон ли жизнь? Но предо мной В твоих глазах, как зов в намеке, Под томной ленью — страстный зной. «Пусть говорят, что жить нельзя…» Пусть говорят, что жить нельзя Одних цветов благоуханьем; Пусть жизнь знобит своим дыханьем Зарю надежд, цветам грозя И издеваясь над мечтами, — Поэта чистая стезя Цветет бессмертными цветами. |
