Когда при тихих лампадах поминных

Раздались звуки напевов бесчинных,

Я в их глумленье поверил с трудом,

Их цели злобной не понял сначала.

Но долго отсвет на воды канала

Бросал огнями унизанный дом,

И пир тянулся, шумлив и неистов;

Гудел разгул, как прибрежный бурун,

Звенели чаши, и руки арфистов

Сплетали в гимны рыдания струн.

Над мрачной гущей людского скопленья

То зовы страсти, то вопль исступленья,

То хрип и стоны неслись из палат,

Как будто наглым открытым уликам

Был рад познавший свободу разврат;

И, словно хмурясь, разнузданным кликам

Внимал застывший в ночи Зиггурат.

Напрасно я напряженьем усилий

Наплыв тех звуков хотел превозмочь;

Они кичливо тревожили ночь,

Их вздохи; ветра сюда доносили,

Всё вновь врывались они без стыда

В мою обитель молитв и труда.

Впервые в жизни поминною ночью

Невольным страхом подавлен был ум;

Мешали мыслей и чувств средоточью

Срамные песни и дерзостный шум.

Ни чистым жаром молитвенных дум,

Ни ясным светом высокой науки

Души согреть, озарить я не мог;

Сгущался рой неотступных тревог;

Челом усталым склоняясь на руки,

Сидел я, полный нерадостных снов.

Но приступ горя душе был не нов.

Давно уж духом скорбел я смертельно

О людях, жертвах мирской тяготы,

Забывших Бога в погоне бесцельной

За ложным счастьем, исчадьем тщеты.

Как в тесный саван уснувшей личинки,

Уйдя в ячейки отдельных мирков,

Духовно люди мертвы, как песчинки

На глади мертвых зыбучих песков.

Соблазн их губит приманкой тройною

Свободы, братства и равенства всех;

От правды неба за правдой земною

Они уходят в обманчивый грех.

Лукаво из в себялюбье тревожит

Бездушно-звучный и праздный глагол:

Коварно зависть неравенство множит,

Свободе дерзко грозит произвол,

Вражду таит лицемерие братства;

И правит бедной толпою людской

Дурная воля к стяжанью богатства,

Утех любовных и власти мирской.

Очаг семейный покинули люди,

Живя в разврате, лишенном узды;

Нет меры кривде неправедных судей,

Пристрастных ради приязни и мзды.

Уже украдкой в трущобах притонов

Умы смущает презренный злодей;

Он узость темных и низких людей

Зовет к войне против неба и тронов,

К сверженью божьих и царских законов,

К признанью новых случайных вождей.

Но глубже в грех, не любя и не веря,

Людей призванье вселенское меря

Земною мерой, — слепые вожди

Ведут слепую толпу, и потеря

Подобья Божья их ждет впереди.

Заветы веры беспечно забыты.

Забыта мудрость — прямой и открытый

К свободе, братству и равенству путь;

В Ученьи Сердца предвечную суть

Сухим и мертвым Учением Ока

Сменила гордость безверных наук.

Мудрец осмеян, и лесть лже-пророка

Толпу пленяет, как истины звук.

Во Храм Познанья проникли невежды,

Срывая грубо запрета одежды

С начальных тайн, сокровенных досель;

Обрывки знаний во власти профанов

Лишь низких выгод, корыстных обманов

И ложной пользы преследуют цель.

К истокам Сил, заповеданных Богом

В наследье Вере, великим залогом

Свершенья в мире целительных благ,

Прошло безверье путем святотатным.

Но страшен мощи первичной рычаг:

Служа послушно сердцам благодатным,

Грозят те Силы ударом обратным

Во прах смести суемудрую власть

И в нашу жизнь разрушением пасть.

Уже в природе волной беспокойства

Идет тех Сил безучетный наплыв:

Невежды, духа стихий не раскрыв,

Не вникнув в смысл, только явные свойства

Считают в них существом основным;

Беспечный в трате заветных влияний,

Иной колдун для корыстных деяний

Владеет током едино-двойным;

И пламень тайный, пронзающе-жгучий,

От тренья шелком родясь в янтаре,

Бежит в эфире, восходит горе,

В небесных хлябях таится и, тучи

Первичной силой своей напоив,

Над нами гром рассыпает трескучий

И мечет молний разящих извив.

А знахарь, гордый познаньем бездушным,

Стремится сделать орудьем послушным

Незримый свет — и благой, и дурной

Своим целебным, но страшным свеченьем:

Он тайно льется живым излученьем

Частиц в распаде руды смоляной;

Его сиянье — чудесней лекарства

В благих руках духовидцев-врачей,

В руках недобрых — исполнен коварства

Ожог глубокий тлетворных лучей.

Так в область тайн, искони непостижных,

Всё дальше мысль чародея-волхва

Ведут обманы наук чернокнижных;

Уже лже-маги, путем колдовства,

Пытались нагло — создать человека…

Но злое дело лишь злое родит

На горе людям. И гермафродит,

Людской ублюдок, несчастный калека,

Мужей презренье, посмешище жен,

Недоброй воли исчадьем рожден.

Где разум?.. совесть?.. Не в каждом изгибе ль

Людского сердца гнездится порок?

Возмездье ждет: неминуема гибель;

Всё глубже пропасть, и близится срок.

Предела скоро достигнет растрата

Людской души на кощунство и блуд;

И мир безбожный, скудельный сосуд,

Налитый скверной греха и разврата,

Заслужит грозный и праведный суд.

Уже угрозой над царством нечестья,

Как меч, навис предрешенный удар;

Кругом, в явленьях стихийных — предвестья

Самой природой осознанных кар.

Доступна в звездах для зоркого глаза

Скрижаль примет, предрекающих жуть:

Восходит Солнце, закутавшись в муть,

А чернь на диске луны, как проказа;

Прорезав небо кровавым хвостом,

Светил соседних лучи затмевая,

Земле комета грозит роковая;

В часы заката в тумане густом

Пылают зори, как будто пожаром

Лицо вселенной горит от стыда;

Всё чаще вести доходят сюда,

Что всюду, руша удар за ударом,

Спадают камни в небесном дожде

И ветры злобно бушуют везде;

Гремя, огонь изрыгают вулканы,

Земля от жгучей засухи мертва,

Трясеньем недр поколеблены страны

И гибнут в глуби морской острова;

В Гиперборее, на севере диком,

Проснувшись, бродят хаоса огни…

И всё пророчит последние дни

Всему пред Божьим разгневанным Ликом.

Как часто, ночи молясь напролет,

Просил я жарко, чтоб благость Господня

Свершила чудо; молил, да блеснет

Заря спасенья во тьме… Но сегодня,

Сегодня ужас грядущий возник

Опять так ярко в тревоге раздумья

Под струнный рокот и радостный клик

Людей-безумцев на пире безумья…

Не могут дольше терпеть небеса!

Наш мир к закату спешит по уклону,

И Рок, послушный святому закону,

Идет, бесстрастный, как ход колеса.

Падет святой приговор, как секира;

Наш жребий — Слово скрепит, как печать,

И в миг крушенья — с Хаосом опять

Сольется призрак погибшего мира…

О, мрак! О, ужас!.. Возможно ль, что нет

Надежд… исхода… спасенья… пощады?..

Невольно встал я. Роняли лампады

На плиты пола свой трепетный свет.

Теперь всё смолкло; ни шума, ни песен,

Ни криков буйных, ни стонов глухих.

Покой природы торжественно тих,

И в звездном блеске алмазном чудесен

Небесный полог, как вытканный плащ;

Волной душистой струится прохлада,

И легкий ветер приносит из сада

Чуть слышный шелест серебряных чащ.

Ночную свежесть вдыхал я и в нише

Глубокой долго стоял у окна.

В саду, во власти спокойного сна,

Дремал дворец; на окованной крыше

Лучами ярко играла луна,

Ласкала светом прозрачным перила

И плиты лестниц, сбегающих вниз,

И, словно вырвав из мрака, живила

То выгиб арки, то белый карниз.

И всплыл виденьем пред мысленным взглядом

Царевич юный, мой друг-ученик,

Моих заветов преемник; а рядом,

Как легкий призрак, как брата двойник,

Сестра-царевна, близнец и подруга

В часы ученья и в грезах досуга.

Как в душном мраке улыбка зарниц,

Отрадна в скорби мне прелесть их лиц!

В них луч над тьмой мирового недуга!

И в них дана мне желанная весть:

Да, есть он, выход из смертного круга,

И путь спасенья великого — есть!