«В тиши прадедовской аллеи…» В тиши прадедовской аллеи Шуршал тревожно старый дуб, Во мраке бились молний змеи. И как в их блеске был мне люб Твой лик, точеный лик камеи, С призывом знойным гордых губ. Стон. Из индусской поэзии. На мотив Фез-Улла В джунглях, где снегом белели жасмины, Ложе любви расстелил нам апрель. Я, и она, и любовь — триедины; Нега истомна, и трепетен хмель. Губы ее — провозвестники счастья — Чашей душистой раскрылись уже: К ним полновластно готов был припасть я В грезах, не снившихся даже радже. Ветер — завистлив. Принес он из дали Стон одинокий, чтоб в сны забытья Бросить нам отзвук бессонной печали, Каплею горечи в сладость питья. И отравил отголосок кручины В жалобе чьей-то далекой души Брачную песнь, что нам пели жасмины В благоуханной безлунной тиши. «Завладело мной царство лесное…» Завладело мной царство лесное, Обвело заколдованный круг И баюкает сердце больное, Исцеляя сомнений недуг. Весь покой свой, взлелеянный глушью, Доверяет мне лес-чародей, И, его покоряясь радушью, Забываю я жизнь и людей. Сердце снова поет бестревожно, Словно птица, порвавшая сеть: Даже странно подумать, что можно Ненавидеть, желать и скорбеть. «Как сумрак ночи — смерть на время…» Как сумрак ночи — смерть на время; Рассвет, как жизнь, сулит восток. И вечен смены круг. Цветок Роняет жизненное семя. Оно, когда приспеет срок, Умрет, в земле набухнув, треснет И новой жизни даст росток… А не умрет, так не воскреснет. Часы Ход часов, в затишьи звучный, Дробно скор и четко част, Словно ходит страж докучный, Сердцу отдыха не даст. Человек бездушной вещи Душу отдал под надзор… Ход часов, как шаг зловещий, Четко част и дробно скор. Роковую быстротечность Наших дней часы блюдут И злорадно мелют вечность В жалкий прах своих минут. «Гроза на море. Вспенена…»
Гроза на море. Вспенена Седая ширь. Вскипев под шквалом, Встает волна, растет волна И в берег бьет девятым валом. В душе гроза. Слепой налет Мятежных волн уже вне власти, И в сердце жаждущем растет Девятый вал бездумной страсти. Грядущие поэты Пусть вековых сокровищ цены Вновь пересматривает мир; Я верю в сердце нашей смены И в светлый подвиг новых лир. Те ж будут люди, — чувства те же, И вновь, с бессмертною мечтой, Другие будут страстью свежей Пылать пред вечной Красотой. А жизнь, мудрец гостеприимный, Внушив, доверит их струнам Еще неслыханные гимны О снах, не грезившихся нам. «Под властью тайных чар, больной мечтой влекомы…» Под властью тайных чар, больной мечтой влекомы, Мы, как лунатики; весь путь идем во сне. Нас манит дальний свет, разлитый в вышине, Нам сладок приворот болезненной истомы. Не чуя жутких бездн, как будто ждущих нас, Над самым краем их идем, скользим легко мы: Вдруг оклик слышится нежданный, но знакомый, И пробуждает нас для жизни… в смертный час. «Нет, золота, людям пригодного…» Нет, золота, людям пригодного, Я б звать благородным не стал: Оно — благородный металл Лишь редко… в руках благородного. «В саду опавших листьев хруст…» В саду опавших листьев хруст, Тосклив под ветром стук оконниц. Я жажду глаз твоих и уст… Но дней черед — бездушно пуст, А ночи — долгий ряд бессонниц. С тобой в разлуке — мир в тени, Нет без тебя конца ненастью: Вернись, как солнце, и верни Мне счастьем веющие дни И ночи, нежащие страстью. «Томясь, с усильем вспоминая…» Томясь, с усильем вспоминая, Из жизни рвется мысль больная В тот мир, что смутно ей знаком: Так бьется бабочка ночная В осенней тьме под потолком… Кашмирская песня. Из Индусской поэзии Милосердия светлая дочь. Без любви, мою душу спасая, Отдала ты под звездами мая Мне одну незабвенную ночь. Ночь объятий, таких непорочных И холодных, как грудь ледников, Безучастных при ласках полночных Приникающих к ним облаков; Ночь в слияньи таком же безгласном, Как сливается с небом залив, В сонном лоне безжизненно-ясном Поцелуи луны остудив. И, смутясь святотатством насилий, Стихнув, страстность уснула моя На бесстрастной груди, как змея, Задремавшая в холоде лилий. |
