«Мечту души на праздник горний…» Мечту души на праздник горний Манят забытые пути, Но косной плоти цепки корни, И от земли нам не уйти. О, свет запретный Славы в Вышних. Он только будит здесь, во мгле, Больной огонь желаний лишних, Неутолимых на земле. Суд. На мотив Индусской Поэзии. Неизвестного поэта В чем винили его — никогда не пойму: Правда часто от женщины скрыта… Но была его юность защитой ему — Золотая, святая защита. Эта юность, со знойной истомой очей, С нежной, солнцем пронизанной кожей, — Его силой была, говоря без речей, Что дары бытия тем щедрей и ценней, Чем безумное сердце — моложе: Юность дышит полней, юность мыслит вольней, Горячей любит юность… И кто же Не простит ей падений хоть тысячи дней И греха целой тысячи страстных ночей На усыпанном розами ложе. Зал судилища был неприветно-угрюм, Судьи-старцы — спокойны и строги: В них сердца без страстей, искусился их ум Мудрым опытом долгой дороги. И, как в светлом недвижном затоне вода, Ясен дух их на жизненном склоне… А за ним ворвалась своевольно сюда Радость жизни за счастьем в погоне. Он принес за собой волхвованье весны И загадочных джунглей дыханье, Снежно-чистых жасминов душистые сны И реки голубой колыханье; Пряный запах земли с нововзрьггых борозд, И росу с огородной полоски, И лобзанья, и бред под охраною звезд, И неназванных ласк отголоски. Он победно встревожил нахмуренный зал Гордым зовом в манящие дали: Он на поиски счастья и битв призывал… И его старики оправдали… Светило мертвых Убелила дорогу пороша. С хрустом давит снежинки каблук, И, встревоженно ветви ероша, Ловит роща прерывистый звук. Жутко светится бездна ночная; И, тоскливо будя тишину, Глухо воет собака цепная На скользящую в небе луну. А луна за туманностью зыбкой, В многоцветном лучистом венце, Чуть плывет с нехорошей улыбкой На широком и плоском лице. Ее мертвенный блеск беспокоен И неверен на новом снегу… Я сегодня враждебно настроен И мириться с луной не могу. В тусклом диске, всемирно воспетом, Могут только больные умы Обольщаться безжизненным светом, Ловко взятым у солнца взаймы. Этот призрак с усмешкой дурною — Светоч мертвых, встающих с кладбищ, Чтоб о солнце мечтать под луною На порогах их душных жилищ. Ощетинившись, воет собака… Поджимает испуганно хвост… Там, вдали, на краю буерака Бледно блещет крестами погост. И луна, ухмыляясь с бесстыдством, Над могилами медлит слегка… Проходя, на нее с любопытством, Словно дети, глядят облака. В зеркале
Укрыв пытливый взор за сенью длинно стрелой Ресниц приспущенных, глядишься ты в трюмо… Тебе неведом стыд, порочности клеймо, — Как всё Прекрасное, безгрешно это тело. Оно при блеске свеч в стекле сияет смело, Как кисти гения нетленное письмо; Ликует, кажется, и зеркало само, Что отразить тебя оно в себе умело. А я не нахожу, взволнован и смущен, Ни слов восторженных, ни ласковых имен, Так в раздвоении виденье иллюзорно: Не снившийся ль Творцу во глубине времен Прообраз Красоты, единой, неповторной, Здесь, в грезе наяву, двукратно повторен. Полет За полями под полной луною, Там, где дымкой покрыты холмы, Раскрывается ночь предо мною Беспросветною пропастью тьмы. Словно лунного света завесу Я закрыл за собой и стою, Приступив безысходно к отвесу, На повисшем над бездной краю. Тишиною безжизненной полный, Предо мной океан пустоты Глухо движет беззвучные волны Безначальной немой темноты. По пучине ее безответной, Властно брошен в безудержный бег, Слепо мчится над глубью бессветной Мирозданья бескрылый ковчег. Мне в лицо веет ветер полета. И я знаю, что с ним унесен Я в безвестность, вне тленного гнета, Вне пространства и хода времен. Я один в запредельном блужданьи… Всё смесилось, как в двойственном сне: Или я растворен в мирозданьи, Или всё мирозданье — во мне. И, бесследным путем в бесконечность Уносясь всё вперед, без конца, Я вливаюсь в открытую вечность — В присносущую душу Творца. |
