Молчит пещера при факеле дымном;

Внимают старцы в холодных гробах,

И тихо брезжат, будимые гимном,

Улыбки счастья на мертвых губах.

Я словно таю с волной звуковою;

Наплыв забвенья отраден челу.

Тройное Слово двойной тетивою

Метнуло душу мою, как стрелу,

И метко ранил Единую Цель я:

Постиг, и близко восшел к Божеству.

Ни жизнь… ни смерть… Это — сон наяву…

Вдруг светом вспыхнул весь свод подземелья —

Пугливо мрак побежал по низам,

Дыханьем жизни повеял бизам,

И раньше взору незримая келья

В стене пещеры открылась глазам.

Подняв свой светоч и стоя у входа,

Взглянул я внутрь. Вековых паутин,

Густых и серых, лохмотья со свода

Свисали дико, как пряди седин.

Покрыла пыль беспощадная слоем

Престола глыбу; ползучая ржа

Изъела утварь. И мертвым застоем

Дышала келья. Вошел я, держа

Высоко факел. И в трепете слабом

Его огня, мне навстречу взглянул

Из мрака кто-то, с недвижным осклабом

Сведенных жалкой улыбкою скул:

Костяк бездушный сухого скелета

Лежал во прахе, поверженный ниц,

И череп, страшный при отблесках света,

Глядел кругами зиявших глазниц.

Кто он, затворник? Кто путь запрещенный

В подземный храм к усыпальнице знал

И в тесной келье, в расщелине скал,

Кончину встретил? Какой посвященный,

Забытый всеми во мраке времен,

Вблизи гробниц погребенья лишен?

«Не ты ли это, пророк, чьи реченья,

Как угли, сердце восторгом мне жгли?

Не ты ль, исполнив обет отреченья,

Укрыл в утробе родимой земли

Бессмертья тайну, чтоб в дни заточенья

Изжить в безмолвном и темном гробу

Священный страх и сомнений борьбу?

И здесь, где годы в молчаньи провел ты

Один с Виденьем Великим твоим,

Не жив ли, — вечен, как мысль, хоть незрим, —

Тот Дивный Образ? Мне череп твой желтый

Грозит ли, молча, всё так же тая

Слова Завета — ключи бытия?

Иль, рад пришельцу, ты хочешь беззвучно

Шепнуть о том, что, как раньше, теперь

И в самой смерти с тобой неразлучно?..

Так дай же знак мне и тайну доверь!»

Склонясь к скелету, я благоговейно

Главы коснулся. И факела свет

Упал на скрытый в пыли амулет,

Чуть-чуть блеснувший цепочкою шейной.

Я поднял древний святой талисман;

Взглянул… и вздрогнул… и выпрямил стан

Разгадку тайны пещера дала мне!

Обточен камень — овалом яйца,

Как символ жизни. Рисунок на камне

И надпись гимн мастерского резца.

Очерчен тонким и смелым наброском,

Бесстрастно-светлый и радостный Бог

Сидит, прекрасный, на лотосе плоском,

Со сгибом накрест подогнутых ног.

Вкруг торса Бога бессчетные руки

Лежат сияньем, как Солнца лучи,

И держат руки — возмездия луки,

И держат руки — победы мечи.

Двоясь, троясь, умножаются лики

В Едином Лике Владыки владык,

И негу грезы, как отсвет великий,

Хранит срединный восторженный Лик.

Пред этим Ликом, как будто в приливе

Томлений пылких и жгучих услад,

Вновь Лик, но женский, откинут назад;

И в нем, как в странно двоящемся диве,

Опять сияет всё то же Лицо.

А рук сплетенных двойное кольцо

Свое же тело сжимает в порыве

Той мощной страсти, когда, как звено

В цепи бессмертья, два тела — одно.

Могучий, яркий и необычайный

Священный Образ безо бразной Тайны!

И к ней всесильно я был приобщен,

Едва, при вспышках дрожащего света,

Прочел по краю яйца-амулета

Завет великий в насечке письмен:

«Когда дерзнете вы, Божие чада,

Стыда одежды во прах растоптать,

Как осень топчет ковер листопада;

Когда не плоть и не женщина-мать

Даруют вашим младенцам рожденье;

Когда спаяет двоих единенье,

И двое будут одно, как в зерне,

Как в круге, слитом из двух полукружий;

Когда всё станет внутри, как извне,

Одним и тем же внутри и снаружи;

Когда, ни женским, ни мужеским став,

Мужское с женским сольется бесследно, —

Тогда лишь Жизнь воссияет победно

И Смерть лишится насильственных прав».

Так вот разгадка! Вот — Степень Седьмая:

Завет Триады, Завет Золотой!

В нем двое, слитно-раздельной четой,

Крещенье Духом Живым принимая,

Приемлют сущность Творца и венец

Бессмертья — в светлом уделе Единства.

В лице Едином — Творящий Отец

И Дева-Мать, красота материнства, —

Вот Образ Божий!.. Зиждитель-Творец

Таким Свой Лик начертал во вселенной;

Его Он сделал печатью всего

В мирах, возникших для жизни нетленной.

Таким же хочет Он видеть Его

В Своем подобья земном… И от века

Таким задуман был лик человека.

Не знал я Солнца! Я знал лишь лучи

В мерцаньи истин, мне встарь возвещенных;

Поднесь в руках у былых Посвященных

От Тайны Тайн оставались ключи;

Проклятье в розни людской изначальной

Я только чуял душою печальной,

Как свет сквозь пленку опущенных век;

Для скорби, смыслу творенья враждебной,

Искал я тщетно разгадки целебной,

И мне — титан и пигмей — человек

Казался в мире ошибкой волшебной.

Несчастный, с гордо подъятой главой,

С душой бессмертной небес отщепенец

И с бренным телом земли поселенец,

Меж них на грани он стал роковой,

Равно обеим и чуждый, и свой,

Равно обеим и враг, и союзник.

В нем двух стихий непрерывна борьба.

Двойная сущность — двойная судьба:

То гений вольный, то скованный узник,

То лик владыки, то облик раба,

То пламень мощи, то пепел бессилья;

Душа в оковах телесных слаба,

И плотью — духа опутаны крылья.

Томим, как жаждой, немеркнущим сном

О славе прошлой, он смел и тревожен,

Могуч и жалок, велик и ничтожен;

Земной в небесном, небесный в земном,

В себе мирит он бессмертное с тленным,

Хотя враждует в нем вечность с мгновенным.

И слепо ищет он в мире страстей

К отчизне прежней с чужбины путей.

Теперь мне ясно! В укладе вселенском

Наш мир — изъятие: здесь тленный раскол,

Здесь часть мертвеет в мужском или в женском,

Здесь корень зла — унизительный пол.

Он жжет, как уголь, в огне раскаленный…

И плоть бунтует… А дух раздробленный

Найти стремится отъятую часть:

Людей терзает, как неутоленный

И алчный голод, бесплодная страсть.

Единства в духе путем совершенства

Не ищет смертный. Но всем существом

Слиянье чтит, как источник блаженства,

Как путь к союзу его с Божеством

И ключ к бессмертью, во славу главенства

Над целым миром, над всем естеством.

И жаждут люди, в мечте ненасытной,

Себе единства вернуть благодать,

Как Образ Божий, в себе воссоздать

Мужское с женским в гармонии слитной

И жизни здешней разлад побороть

Оргийным сплавом двух душ через плоть.

Но ложно счастье неполных соитий,

Обманчив призрак плотского сродства:

Сгорев в недуге любовных наитий,

Мгновенно рвутся общения нити,

Заветной связи достигнув едва.

И, словно мзда по закону отмщенья,

За миг бессмертья — вновь смертный распад,

И вновь глухая тоска разобщенья

Томит острей после кратких услад.

Увы! Вступая в союз свой непрочный,

Не знают люди, что первоисточный

Родник Бессмертья есть Девства родник,

Что чудом Девства Божественный Лик

В своем бессмертьи царит, непорочный:

С утратой Девства, как хищник полночный,

Смертельный яд в человека проник;

Жена, однажды понесшая в чреве,

Для духа — только оковы и груз;

Зародыш тленья — в любовном посеве,

В плотском зачатьи — с могилой союз

И смерти песнь — в колыбельной напеве…

Погибель миру в плену этих уз,

Его спасенье, воистину, в Деве!