8. «Преодолев рубеж могил…» Преодолев рубеж могил, Одетый новой плоти тканью, Ответит он опять дыханью В живой борьбе творящих сил И принесет нам весть благую, Как светозарный Гавриил, О воплощеньи в жизнь другую. 9. «И мы познаем солнца те…» И мы познаем солнца те, Что днесь невидимые блещут, И краски, что теперь трепещут В незримой глазу красоте, И волны тайных благовоний, И здесь лишь внятную мечте Красу неведомых гармоний. 10. «И будет жизни путь светлей…» И будет жизни путь светлей, Проникновенней ум и чувства, Живей и радостней искусства, А мудрость проще и теплей; И в новых обликах по плоти Вновь будут Дант и Галилей, Да-Винчи и Буонаротти. Август, 1928 Ветер Истома в бархатном контральто, Зовет раскрытых губ кармин, И режет тишь шуршанье шин По ленте мокрого асфальта. Ликует ветер, рвет вуаль, Уносит клятвы в даль… А даль-то Так хороша, что клятв не жаль! Двойной хмель Вино… и ты. Я пьян вдвойне От глаз твоих и хмеля кубка. Два хмеля с жадностью, как губка, Впивает сердце в знойном сне, А кровь, двойной покорна власти, Огнем, пылающим в огне, Горит в вине пожаром страсти. «Любовь и братство — бред людской…» Любовь и братство — бред людской, Мираж несбыточный в пустыне: Борьба за жизнь мрачит поныне Возмездьем крови наш покой; И жаждать мира даже в праве ль Мы здесь, где братскою рукой На утре дней зарезан Авель? Клинок Спит в пыльной лавке антиквара Клинок, угрюмый нелюдим: Средь смен столетий невредим, Уж не сверкнет он для удара Навстречу вражеским рядам, Но весь блестящий век Ронсара В девизе: — «Dieu, mon Roi, ma Dame». «Еще не найдены слова…» Еще не найдены слова, Но в сердце властный трепет звука: Так изготовленного лука Дрожит тугая тетива, Прощаясь с звонкою стрелою… И зреет песня торжества Тебе, одной тебе, хвалою. «Повеял вечер. Нежит сном он…»
Повеял вечер. Нежит сном он Усталый мир. Всё спит в селе; Спит лунный лик в речном стекле, Спит лес и в гнездах птичий гомон; Поля молчат в душистом сне, И только в тайнах звезд — недреман Глас Бога, внятный в тишине. «Душа влюбленным менестрелям…» Душа влюбленным менестрелям Поет желаний жгучих власть, И нас сближающая страсть Туманит трепетом и хмелем: В слияньи мощь двух встречных гроз, И мы на ложе счастья стелем Стыдливость лилий с пылом роз. Памятник Данту Царит ли ночь, дневной ли шум На рынках города-гиганта, — Венчанный лавром облик Данта Всё так же царственно угрюм, Как будто медь, в безмолвном кличе, Взывает к небу скорбью дум Об отлетевшей Беатриче. Нью-Йорк «Сквозь кружевные занавески…» Сквозь кружевные занавески Мерцает в зале свет луны. На люстрах им оживлены Кой-где хрустальные подвески, Видений глубь зеркал полна, И на паркете арабески, Как колдовские письмена. У цыган В запорошенное окно Глядит рассвет. Поют цыгане; В чуть затуманенном стакане Играет льдистое вино, И под напев любви знакомый Безвольно сердце пленено Очами, полными истомы. «Есть сила — не заклятье труса…» Есть сила — не заклятье труса, Не шепот черной ворожбы: От ран и плена в час борьбы, В пути от смертного укуса, В труде от скорби и забот, — Святое Имя Иисуса Несокрушаемый оплот. Ожившей Галатее Ты — мрамор гордый и прекрасный. Но с теплой синью нежных вен; Познав твоих объятий плен, Я чую крови трепет страстный, И в царстве ласк, где я живу, Пигмалиона сон напрасный Волшебно сбылся наяву. |
