С их юной верой я верою старца
Светло сливался, творя ритуал,
И с песней поднял точеный из кварца
Безгрешно-чистый прозрачный фиал.
Напиток вечный божественной Сомы,
Как сплав рубина, отсвечивал в нем,
И в тонких гранях лучей переломы
Пылали знойно кровавым огнем.
В жаровню, брызнув по угольям рдяным,
Я бросил семя; и дым кишнеца
Волною неги вливался в сердца.
Тогда тройным окропленьем багряным
Из древней чаши с напитком веков
Смочил я кудри склоненных голов.
Жизни вино изливаю на кудри я.
В хмеле блаженном залог единения:
Да знаменует наплыв опьянения
Чистую страсть в роднике целомудрия.
Вам открываю в последнем преддверии
Я непреложный закон воссоздания
И приобщаю вас к чуду вне времени
Символом древним великой печати я;
Тайна тройная в любовной мистерии:
Без вожделенья — восторг обладания,
Царственной жизни зародыш — без семени,
Жизни божественной плод — без зачатия…
В области света, как рай заповеданной,
В жизни, дыханьем бессмертья напитанной,
Слейтесь любовью, никем не испытанной,
Слейтесь любовью, никем не изведанной!..
Сошли на нас языки огневые.
Пахнуло в мертвом застое мирском
Дыханьем жизни: от века впервые
Завет Бессмертья я в слове людском
Поведал миру… И ночь просияла.
В испуге тени по храму ползком
Ползли, как змеи; над влагой фиала
Лучи сплелись светозарным венком.
Призыв целомудренной жажды
Духовного ждет утоленья.
Прильните единожды, дважды
И трижды к струе исцеленья.
Изведайте в ней троекратно
Причастье любви благодатной.
И в близости смертного шага
Да будет целебная влага
Не в юность, не в старость,
Не в детство, не в зрелость,
Не в плоть и не в кровь,
Не в страстную ярость, —
Но в девство, и в целость,
И в дух, и в любовь!
И по три раза к устам новобрачных
Поочередно, молясь, подносил
Я сок, источник живительных сил.
Они склонялись и, граней прозрачных
У края кубка касаясь слегка,
Испили по три целебных глотка.
Сердце омойте душистою Сомою,
Душу утешьте непитою сладостью
И напоите, как вешней истомою,
Тело земное нечаянной радостью.
Двое, единые в чудном слиянии,
Облик воспримут по мысли Создателя
Так же, как бронза в литом изваянии —
Образ, рожденный мечтою ваятеля.
Двое, два вздоха души всеобъемлющей,
Два излучения света бесплотного,
Ныне отыдут к отчизне, приемлющей
Блудное чадо из мира дремотного.
Мир всколыхнулся. И новозаконие
Рушит заклятье недвижности каменной:
В воздухе райских садов благовоние,
В огненной буре нет злобности пламенной.
Суша ликует, и с ласковым рокотом
Море колышет волну свою пенную…
Пеньем, рыканьем, мычаньем и клекотом
Гимн потрясает до края вселенную!
И я прозрел мироздания дали,
Как новых истин святые скрижали:
Звучал, казалось, воскресный хорал,
И брезжил вечной зарею астрал
Взамен обычной зари повседневной…
Лучистый, рядом с лучистой царевной,
Нетленным светом царевич блистал.
Восторг священный достиг апогея:
В безумстве веры — из мира исход.
В наливе зрелом своем тяжелея,
Не сам ли с ветки срывается плод?
В порыве страстном у Ложа Святого
Царевич встал в головах ко кресту;
Царевна — против, в ногах, у другого.
Они, застыв у столбов, в высоту
Вдоль брусьев руки простерли без страха,
Как чайки — крылья, готовясь в отлет:
Казалось, с первым усилием взмаха
Полет свободный их ввысь унесет.
Но туго к брусьям петлей роковою
Я кисти рук их вяжу бечевою
И в путы ноги беру у колен,
Крепя надежно узлами у древа…
Насилью уз не противилась дева,
Царевич их не заметил; блажен
Был свет их взоров под звуки напева
Заклятий новых в молчании стен:
Не мятежный раб-завистник,
А ревнитель Божества,
Возношу на крест-трилистник
Упованье естества.
Смерти правый ненавистник,
Смерти свергну я права,
Возложив на крест-трилистник
Упованье естества.
В мире здесь душа — зарница,
Заблудившаяся птица,
Однодневный гость;
Для живой души — гробница
Эта плоть и кость!
Смерть придет, освободительница:
Смерть, темницу расторгающая,
Смерть, как смерти победительница,
Жизнь чрез тленье воздвигающая,
Свет бессмертья возжигающая!
В светлой тайне чуда утреннего
Над любовью, здесь погубленною,
Слитность внешнего и внутреннего
Вспыхнет жизнью усугубленною
Для любимого с возлюбленною!
