И вновь ступени — ступени без счета;

Лишь мой светильник мерцает чуть-чуть.

Еще труднее к Святилищу путь.

Но греза, словно в стремленьи полета,

Несет царевну на крыльях своих,

И льет ей к сердцу мой радостный стих:

Мир — Твой храм утвержденный:

В нем любовь и страх Тебе возданы…

Хвала Тебе, Нерожденный,

Честь Тебе, Самосозданный!

В нашей полночной мольбе,

Владыка Вечности, слава Тебе!

Глаза царевны подъяты с мольбою

К незримой тайне небесных высот…

Как звезды близки! Как чужды забот.

И новый высший рубеж пред собою

Невеста видит. Любви ворожбою

Вздыхает мирра у пятых ворот,

Пленяя сердце в наплывах душистых

Истомной негой; и лотосов чистых

Бесстрастно грезят живые венки,

Цветов холодных раскрыв лепестки.

Встречая деву, два мальчика — служки

Святого храма — застыли у врат;

Волос их русых колечки дрожат.

Змеясь воздушно: так чистые стружки

Свивают в змейки свои завитки.

Когда кидает их врозь друг от дружки

Рубанок острый, срезая с доски.

Глаза малюток лучатся от счастья.

Их щеки рдеют, — так долей участья

В обряде брачном гордятся они;

Склонив колени, тугие запястья

В охвате плотном повыше ступни —

Цепей житейских последние звенья —

Они царевне спешат отстегнуть…

В с новой силой, полна дерзновенья.

Идет царевна восторженно в путь.

Гашу светильник. Чудесными снами

В лазурной выси полна темнота…

Мы всходим, молча. И вот перед нами

Зияют смутно шестые врата.

Цветами яблонь, как снегом наносным,

Весь пол усыпан, и ладаном росным

Насыщен воздух. И здесь из теней

Навстречу нам, отделясь от камней,

Шатнулась в черной одежде старуха,

Как мрачный призрак полночного духа…

Узнала дева — и кинулась к ней.

Как мил ей облик их старенькой няни,

Пестуньи доброй младенческих лет!

Пахнул ей в душу на жертвенной грани

Всех былей детства последний привет.

Сошлись… приникли… И скрыли потемки

Прощальных ласк торопливый обмен;

Слова угасли в безмолвии стен…

Лишь голос хриплый и старчески-ломкий

Читал заклятье от вражьих измен,

И глух во мраке был шепот негромкий:

Непитой водой родника-студенца

Я деву-невесту кроплю для венца,

С сердечной руки, как с кропила,

Во здравие духа, в румянец лица…

В заклятии — крепость и сила.

Я ее сберегу;

Я зарок свой кладу

На скорбь и беду,

На погибель врагу:

Человеку черному,

Духу нелюдимому,

Тоске гробовой.

И слову заговорному

Остаться нерушимому

На век вековой.

Истай! Рассейся! Иссохни щепкой!

Мое слово — крепко!

Мое слово — печать,

Как броня на груди:

Ее не сломать.

Сгинь, пропади

Дух — убийца и тать!

А ты, Земля-Мать,

Вещая, темная,

Мощь подъяремная, —

Тебе — исполать!

Ты зарок мой храни

И дитя соблюди

На все дни

Впереди…

С добрым человеком

Палаты — ей дом,

И ложе — пухом…

Век веком!

Дух духом!

Суд судом!

Враждой и силой звучал заговор:

В нем был невнятный для праздного слуха,

Но мне понятный правдивый укор…

И бросил я повелительный взор:

Не время медлить. Довольно. Старуха

У чресл невинных царевны должна

Широкий пояс развить по обряду.

Мой гнев почуяв, послушная взгляду,

Очнулась сразу и смолкла она.

В ее движеньях — порывистость муки,

В лице — недвижность безмерной тоски;

Волос упавших седые клоки

Смешались дико. В сознаньи разлуки,

Так смысл ужасен последних услуг:

Дрожат сухие неверные руки,

Костлявым пальцам мешает испуг.

Она не может нащупать начала

Повитой ткани. Глаза ей застлала

Слеза, окутав всё в дымку одну.

Когда же вдруг пелена покрывала,

Округлых бедер раскрыв белизну,

Скатилась на пол, — лицом в пелену

Со стоном жалким старуха упала…

Дрожат — я вижу — царевны уста…

Но строго ждут нас немые врата,

И мы проходим под сводом портала.

Жрецы остались пред входом внизу, —

Вдвоем темнеем теперь в вышине мы…

Земля и небо торжественно немы,

Лишь я скрываю на сердце грозу.

Врата Завета… Здесь тысячелетья

Незримо вьются. Сгорая до дна,

Без масла гаснут лампады… Одна

Померкла с треском… другая… и третья.

Кругом темнеет… Царевна бледна…

И чудно — к мигу великой развязки —

Весь мир объемлет великий покой,

Когда, касаясь последней повязки,

Снимаю к тайнам привыкшей рукой

С ложесн невинных я девства завесу,

Покров стыда, целомудрия щит…

Фитиль последней лампады трещит;

Чуть звездный трепет скользит по отвесу

Священных лестниц беззвучно-пустых;

И лишь пред входом в Святая Святых

Блистает тускло чеканный треножник:

На нем в тяжелом чугунном котле

Дурманно тлеет на красной золе

Растенье Солнца — простой подорожник.

Струею тонкой в лазоревой мгле

Дымок восходит, прозрачный и синий;

И светлой тайной, виденьем Земле,

Белеет очерк божественных линий:

Царит, безгрешен и девственно-строг,

Завета чистый нестыдный залог…

Раскрыл я двери. Отмечен порог

Венком из нежных цветов померанца;

Ковром их свежесть ложится у ног, —

Цветы повсюду… Не светлый ли Бог,

Жених прекрасный, отправил посланца

Любви приветом украсить чертог?..

И залил нежно зарею румянца

Лицо царевны стыдливый ожог…

Во мне же сердце стеснилось до боли:

«Что ночь сулит ей?.. Что там — впереди?..»

С трудом лишь, страшным усилием воли

Невольный трепет смиряя в груди,

Себя принудил сказать я: «Войди!..»

Она вступила, и с мукой душевной

Я дверь глухую закрыл за царевной.

Назад, к земле, за ступенью ступень,

Сходил я тихо от башни до башни;

И шел, отныне мой спутник всегдашний,

Бессмертья призрак за мною, как тень.

Простым и ясным был день мой вчерашний…

Но что откроет мне завтрашний день?..