«Вздохнет и смолкнет эхо скал…» Вздохнет и смолкнет эхо скал, Виденья сменит гладь зеркал, И не дан в небе след зарницам, Но я, напрасно б я искал Забвенья прожитым страницам. Пробужденье I. «Снилась мне ты светлой и довольной…» Снилась мне ты светлой и довольной, Улыбаясь с ласковостью мне, Ты звала. Но сердце ныло больно: Что-то злое крылось в беглом сне. Так он жег угрозой затаенной, Что, проснувшись рано поутру, Всё еще я нес в душе смятенной Страх предчувствий: сон был не к добру. И, как встарь встревоженный любовник Рад был верить басням ведунов, Так и я дал много б за толковник Вещей сути в пряже темных снов. II. «Но в окне, вздымаясь, занавеска…» Но в окне, вздымаясь, занавеска Шелестела. Тихо сад шумел; Новый день в красе тепла и блеска Был, как юность, радостен и смел. Сноп лучей широкой полосою Он бросал мне с лаской молодой; А от гряд, обрызганных росою, Веял тонко ветер резедой. И свой цвет, как снег, на подоконник Уронила белая сирень. Как мне сна ни толковал бы сонник, — Сердце верит в этот светлый день. «Мы — вкус утратившая соль…» Мы — вкус утратившая соль, Мы — свет, горевший под сосудом. И жизнь казнит нас не за то ль. Нам не воскреснуть даже чудом, И в обреченьи — наша боль. Великие Рукой лаская верный ятаган, В шатре походном на ковровом троне, Как блеск грозы, ужасен Тамерлан. Еще светлей взошла на небосклоне Его звезда: могучий Баязет Разбит в бою и схвачен при погоне. Султан обманут счастьем прежних лет… Пред очи хана, в клетке — птицей пленной Его внесли, — вождю от орд привет. И два врага — владыка, бич вселенной, И властелин, сраженный в час борьбы. При встрече речь ведут о славе тленной, Один без рабских жалоб, без мольбы Другой без злобы мелочного чванства Чтя высший суд в путях людской судьбы И мудрый смысл ее непостоянства. Тройка
Неоглядны равнины родные, В них дорога легла напрямик. В кольца гнутся, храпя, пристяжные, Забирая, частит коренник. В беге призрачном месяц двурогий Режет тучи хрустальным ребром; Снеговые поля вдоль дороги Искрометным горят серебром. И чем дальше, тем шире, всё шире Озаренных снегов пелена, Словно тонешь в таинственном мире Неразгаданно-светлого сна. Я томился по далям бескрайным И полей вспоминал тишину, В шуме праздничном гостем случайным Изнывая в столичном плену. Там солгали мне женские взоры, А с друзьями разгул надоел, И бежал я от уз на просторы, В милый отчич и дедич предел. Отвори ж мне раздолья глухие, — Новых сил я в тебе наберусь, Вековая родная стихия, Непонятная, чудная Русь. Здесь развею я с пылью алмазной Беспокойного сердца тоску И кручину любви неотвязной По снегам размечу на скаку. Ну, наддай же, ямщик. Да запой-ка. Вожжи дрогнули. Ухарский крик, — Пуще прежнего прянула тройка, И запел, встрепенувшись, ямщик. Он поет про коней-ураганов, Про зазнобу — девицу-красу, Про гульбу удалых атаманов, Про засаду в дремучем лесу. И врываются сменой нестройной В стародавний распев ямщика То безудержность воли разбойной, То судьбы подневольной тоска. Что за песнь. От добра ли? От худа ль Не поймешь, — да и нужно едва ль. От души забубенная удаль, От души роковая печаль. Месяц серп свой за облаком прячет, Жжет лицо снеговая пыльца, И не знаешь, смеется иль плачет Переливная трель бубенца. «Сквозь прорезь узкого оконца…» Сквозь прорезь узкого оконца Лучей вечерних столп косой Упал прозрачной полосой На гроб с прощальной лаской солнца. И сизо-синяя струя Густого дыма от кадила Поток лучистый бороздила, Как зыбь лазурного ручья. Казалось, что в наплывах дыма, Стезей, светящейся вдали, Мольба тоскующей земли Всходила в высь, дориносима. «Иду путем неотвратимым…» Иду путем неотвратимым. Но, молода не по летам, Душа поднесь верна любимым Неувядающим мечтам. И, полный сном неповторимым, Порой я льну, не здесь, а там — В далекой юности, к любимым Неувядающим устам. |
