ВЕСНЯНКА[242]

Лепестковый ладан

I

Зацветали огнем золотым белоствольные свечи. Теплились розы лампад благовонно-елейные.

Ладан веял с кадила серебряного.

Розовый вечер таял в голубом дыме. Доцветавшие розы зари вечерней припадали к холодным стеклам. Где-то вздыхали цветы росоносные.

Был апрель прохладный,

Тебя звала молитва моя, в храме тихом, на заре вечерней.

Тихоокая царевна моя, ты не знаешь меня, но для тебя слагаю я мои песни.

В фиалковом дыме очей твоих разверзается мне небо.

Ты — лепесток райской лилии. Я видел, как цвела ты слезами. Золотыми зернами слезы твои упали в ниву моего сердца. Я взлелею посев ветрами благих помышлений, буду орошать его влагой молитвы. Да соберу жатву обильную и отдам ее Богу моему.

Ты — лампада светоносная. Плоть твоя соткана из лучей сверхъестественных. Ты облечена в ризу нетления.

Голубая влага очей твоих — истечение несякнущих источников любви Божией. В ней — пламя, опаляющее грех.

Очи твои — голубой мост в небо.

Ах! я не вижу тебя, но это ты провеяла. С зарею и запахом тополей весенних проникла ты во храм.

Белые потиры лилий отряхают дождь хрустальный. Ангел веет серебряным омофором.

Ты слышишь благовест далекий? Наступает ночь небесной любви и молитвы.

Бледно-золотой локон волос твоих упал на черный бархат одежды. В золотой пыли ресниц зыблется лазурь очей твоих. В устах белеет манна небесная.

Ты веешь холодом горним. Ты — роса на заре вечерней.

II

Ах! раствори окно. Как рой пчел, жужжит звон голубой, звон воскресный. Белые камни омыты волнами солнечными.

Первые травы возникли. Улыбчиво небо.

Пасха.

Нетленна лазурь весенняя. Небо — чаша золотая вина синего.

Весна плывет над розовым храмом.

Ты ли улыбнулась? Весна, Пасха, тихоокая моя царевна?

Ищу тебя там, где голубеющие волны ладана овевают печальные лица девушек; где синеет грусть первых цветков; где улыбнулся Апрель над урной надгробной, поросшей мохом забвения.

Здесь, где изваяния белых женщин склонились к гробницам разрушенным; где теплится елей любви неугасаемой; где расцвела песнь Воскресения.

Ты возникла из праха цветком апрельским сладкодышащим. Ты прозябла лепестками белыми. Ты заблагоухала росным ладаном.

Ты — свеча надгробная.

Очи твои — лампадки, где теплится елей лазурный.

С райских кринов собрали пчелы мед (пчелы небесные), чтобы выткать сот золотой.

То — не сот золотой, то — волос твоих златоцветных прядь; то — не воск райского улья, то — твое чело жемчужное.

Расцвел твой лик чашей лилеи утренней. А уста твои — роз лепестки бледные, фимиам молитвы свевающие.

Я — один. Но ты глядишь на меня из неба синего, благоухаешь мне первыми цветами весенними.

Золотая прядь волос твоих, как меч ангельский, насквозь рассекает мне сердце, выжигая из него червя греховного.

Ныне сердце мое — чаша, полная вином любви и молитвы.

III

Разверсты царские врата. Три ангела за престолом на оконной раме начертаны. Под кущей зеленой три ангела белокрылые. Авраам коленопреклоненный держит сосуд вина виноградного и хлебы пшеничные на блюде золотом.

Ты расцвела в голубом ладане.

Ты ли это, моя тихоокая царевна?

Фимиам сливает благовоние с ароматом розовых риз твоих. Косы твои златоцветные умащены елеем многоценным.

Стыдливо и робко преклонилась ты перед святою чашей.

Лепестки уст твоих бледные коснулись золотых устьев потира.

И ты съела частицу плоти нетленной, обагрянила уста твои нежные вином крови червленой.

Сверкнул меч златожалый.

Розой расцвела ты перед Божиим престолом.

Где жемчужность ланит твоих? Где уст твоих серафимских линейность? Вся ты розами зажжена, окапана миром сладостным. Ты рдеешь в неге любви и познания.

Медвяное жало

I

Вот и ты, Матерь цветов, прославляемая играми веселыми, и за тобой хороводы нимф белолокотных; лобзают древесную листву уста Зефира тиховейные.

Дриады зеленозрачные кычут в дуплах древесных; звенит изумрудный смех; плескаются руна листвяные.

Из сырой земли, из дубовых гробов выходят тела дев проклятых; в косах русых — комья сырой земли; греют на солнце груди мерзлые, посинелые; плещутся в синем хрустале озер полноводных; чешут волосы зубчатым гребнем.

От зеленого смеха леса звенят. Зачинаются игры любовные, звоны поцелуйные.

Отогрелась, пооттаяла кора древесная; дышит ствол смольный: зацветает устами роз медвяных.

Видишь, сквозит хвоя зеленая меж березок белоствольных? То — не хвоя зеленая, то — волосы резвого фавна; он приложил к губам тростниковую цевницу.

Видишь в первой скудной траве фиалок нежный цвет?

То — не фиалки: то — слезы душистые плакучих дев дриад.

Здесь дева сирая роняла слезы росные. Здесь стонала душа древесная, исходя в пенях любовных.

Зеленоствольная купальница расцвела над ручьем белоструйным. Здесь на заре нимфа дубравная мыла ноги сребролодыжные. Здесь мыла она одежды пурпурные и сушила, развесив на кудрявой зелени тростника приречного.

Пылает яростью синею неба терем злат.

II

Ты отстала от подруг твоих, розоустая девушка? Они кличут тебя на злачных полянах.

Ты устала. Отдохни под ласковой тенью зеленого дуба.

Поставь на землю твою плетеную корзину, полную душистых фиалок.

Еще долго до вечера.

Дай я сниму твои кожаные сандалии и омою прах дорожный с твоих ног.

Вечер.

Ты спишь, розоустая девушка?

Ветер ночной тронул листья.

Розовеет облако золотое. Вдали подруги твои кличут коров цветоядных. Проснись. Сгорел день весенний.

Туман голубой стелется. Ты слышишь игры веселые, свирель и смех?

Бедная, как ты найдешь теперь подруг твоих? Страшен лес светлой весенней ночью.

Вот ты раскрыла ресницы золотые. Ош твои — лампадки, где теплится слей лазурный.

Коса твоя желтая — спелый колос ржи. Ноги твои — два белых цветка в изумруде злачном.

Бедная, ты не вернешься больше в дом родимый. Напрасно будет ждать тебя мать твоя, в хижине малой, на крутой горе. Ты не будешь доить ее овец сладкомлечных. Ты не будешь петь ввечеру вышивая одежды венчальные.

III

Да будет весел мой пир вечерний.

Нимфы дубравные принесли сот пчелиный и плоды земные. Розами багряными и лилеями белыми убрали они трапезу

Девушка розоустая! ты — сад запечатанный, ты — потир многоценный вина заповедного.

Но я оборву цветы полурасцветшне, до дна выпью потир червленый и, выпив, разобью его на осколки.

Жертва вечерняя, крестись в купели ручья белоструйного, омойся росой студеной.

Весел будет мой пир вечерний.

Девушка, ты — хлеб пшеничный; ты — потир вина виноградного.

Грудь твоя — плод медвяный, розовым цветом прозябший.

Ах, я — одна с тобою в глубоком, зеленом лугу.

Разгораются лазурные лампады очей твоих. Я узнаю тебя: это — ты, моя тихоокая царевна.

Ты слышишь пение Пасхальное?

Нет, только пчелы жужжат над лугом зеленым.

Не ладан ли веет с кадила серебряного?

Нет. Только крепче на заре запахли медуницы полевые.

Ах, зачем ты забил меня в улей пчелиный. Ах, ты убьешь меня; то — не улей пчелиный, то — гроб тесовый.

Улыбнись, моя тихоокая царевна: то — не улей пчелиный, то не гроб тесовый, то — луг зеленый, глубокий. Высоко над нами сплетаются вершинами злаки полевые. Никто не увидит нас на дне глубокого зеленого луга.