1906. Октябрь, Москва II. ПРОКЛЯТАЯ Не кори меня, Моя матушка: Не терзай мое Сердце девичье! Знать, такой уж я Уродилася, Нераскаянной Греховодницей. Приголубь меня — Твое детище, На кровать мою Сядь тесовую. Разметалась я По кровати всей. Тело белое Пышет полымем. Развились мои Косы русые. Расходилась грудь, Как морская зыбь. Никому меня Не показывай: Береги свое Имя доброе. Ты прости меня, Приласкай меня! Не кляни твое Родно детище. Золоты ножи Во утробе моей звенят, Кости мои белые хрустят, Черленою кровью омочены. Кто жжет? Кто сечет Утробу мою? Лютый змей Золотым жалом Сосет утробу мою. Ведьма проклятая, Прочь! Ты — не матушка мне: Ты мое детище хочешь пожрать! Кто черный в углу? Хвостатый, Рогатый, Смеется! Не дам тебе моего младенчика! Ах! вешний красный денек! Над синей речкой я гуляла, Первые цветочки собирала, Веселые песенки распевала, Веночек-зеленочек завивала, Зелень в косы русые вплетала. Далеко ушла От родного села. Еле виден дом Моей матушки, На крутом холму Над синей рекой. Повстречал меня Мальчик тоненький, Нежный, холеный подросточек; Охотник до сладостей, До меда, до сахара, До ягодок красных, До цветочков первых. Говорил он мне тихо — ласково: Я люблю тебя, красна девица, Словно ягоды — уста твои, Словно яблоки — груди твои, Словно молоко — ноги твои. Стояла я Под деревцем ведшим. Возле белых ног Травушка-муравушка зеленела, Цвели аленькие цветики. Обнимал он меня, Положил меня На зеленую постель, На одеяльце шелковое, На простыночку цветную, Под кровельку листвяную. А кругом нас были: Березки белые, Да небо синее! Ах ты сладость горькая! Мед золотой! Отрава медвяная! Снадобье волшебное! Кто грызет утробу мою? Матушка моя прокляла меня. Подохну, проклятая, без покаяния. Черти толпятся вокруг моей постели тесовой, Кажут языки красные, Машут хвостами мохнатыми, Готовят каленые сковороды, Котлы со смолою горючею. Где ты теперь, мой мальчик тоненький? Где собираешь сладкие ягоды, Цветы душистые? Вспомни меня, Пожалей меня! Тебя ради терплю: Матушка родная от меня отступилась, Бог меня оставил, Черти меня обступили! Прочь! Не кропите меня святой водой! Проклятой хочу умереть: Плюю на ваши иконы черные, Плюю на тебя, ведьма поганая. Отдай мне моего младенчика — Румяный плод кровей моих, Плод греха моего, Радость мук моих, Зарю мою утреннюю! Ведьма поганая! Отдай мне моего младенчика! III. ЯРИЛО[123]
Кто ты, девушка на белом, на коне, Во зеленом, во березовом венке? Куда держишь путь прогалиною вешнею, Позавеянною белою черешнею? А сама-то — словно яблонь розовая, В золотой косе — листва березовая, На груди — рубаха из бела холста, Усмехаются сахарные уста. Над тобой шумят веселые деревьица… Кто же, кто же ты, красна девица? Али мя не познал? В красный майский денек Я уж встречала тебя, паренек, Хоть твою молодецкую раззадоривая. Видишь: всходят цветики лазоревые, Где ступает мой конь на весенний мох. Я — бог. Ты прости меня, девица чудная, Березынька белая, веточка изумрудная! Мое сердце сжимает лихая жуть, На твой красный лик я боюсь взглянуть. Ты не бойся меня — ясного царевича. Словно солнце светел лик мой девичий! Ты, как польный злак, захирел, засох, Я спасу тебя, я — веселый бог. Девушка, страшно! Опаляют красные брашна, Душит зелен фимиам. Девушка, девушка, где же храм? Он шумит, он шумит — зеленый лес. Цветы расцветают, и бог воскрес. Соверши закланье весеннее, Вниди в свет моего воскресения, Нож золотой занеси, Кровью луг ороси! вернуться Ярило (с. 286). Ярило (Ярила) — в слав. мифологии божество весеннего плодородия. Сохранился в славянской весенней обрядности как персонаж низшей мифологии, воплощаемой в белорусской традиции в образе девушки, одетой в белое, с венком на голове, ржаными колосьями в правой руке и человеческой головой в левой. В позднейшей слав. обрядности ассоциировался с Юрием — Георгием. Брашна (церк.) — еда, пища. Вниди (церк.) — войди, вступи. |
