Я прихожу сюда, как верный пилигрим:
Ты, город первых золотых видений,
Путем блаженных мук и горьких упоений
Мне сделался опять любимым и родным.
Как полюбил веселые мосты я,
И снег, сверкающий на солнце февраля,
И влажную лазурь, и главы золотые,
И стены ветхие Кремля.
И путь вдвоем, в полночный час, в пролетке,
Улыбок и очей безмолвный разговор…
Безлюдны улицы, железные решетки
Одели окна банков и контор.
О, путь изученный и слишком, слишком краткий,
Когда в сердцах растет восторженная жуть,
Головка на плечо склоняется украдкой,
И отдается вся взволнованная грудь.
Я пью с твоих ресниц младенческие слезы,
Покуда мы вдвоем, и переулок пуст;
И аромат измятой розы
Сливается с дыханьем милых уст.
Один я в тихом кабинете,
Шумит за окнами вода.
Возможно ли уснуть, когда
Еще не смыли слезы эти
Душистых губ твоих следа?
Шуми, вода! Я спать не стану.
Но миг любви уже далек,
Спадает с розы лепесток,
И сладко мне тревожить рану,
Целуя вянущий цветок.
Хочу обнять твои колени
И вылить, вылить без следа
Огонь, скрываемый года…
Греми, роскошный гром весенний,
Шуми, безумная вода!
Порхали звезды снеговые,
Прохожим шапки серебря.
Юдин над волнами Москвы я
Скитался ночью ноября.
И я склонился на перила
Уединенного моста,
Где волны плакали уныло
У облетевшего куста.
И думал я, безумья полный,
Всё той же мукою томим:
О, если б кануть в эти волны
Под небом, черным и пустым.
Ведь не осталось больше силы,
Чтобы бороться вновь и вновь…
Усни на дне речной могилы,
Печальная моя любовь!
Но умирал порыв бесплодный,
И вся душа моя тогда
Была угрюмой и холодной,
Как эта черная вода.
Ее всё нет. Она обманет.
Моленьям горьким не внемля.
Уж вечер голубой туманит
Дворцы и купола Кремля.
Я подавляю приступ жгучий
Внезапно закипевших слез,
А подо мною мост гремучий
Шумит и гнется от колес.
Мальчишка на углу голодный
Прохожим продает цветки,
Уж веет сыростью холодной
От померкающей реки.
К чему букеты из сирени
Тебе, мой светлый майский день?
Ведь в этой кофточке весенней
Ты вся — как белая сирень.
Ты улыбнешься ль, взявши розу,
Простишь мне муки и любовь?
Или опять таит угрозу
Твоя нахмуренная бровь?
Нет, ты добра, как ангел Божий,
Ты мне простишь мой страстный бред,
Мою тоску… Но отчего же
Тебя всё нет, тебя всё нет?
Ты не пришла, и за город спешу я,
В больной груди удерживая плач.
Найдем ли мы хоть миг для поцелуя
Среди садов и многолюдных дач?
Иль не сужден мне поцелуй прощальный,
И мы с тобой простимся посреди
Чужих людей, и пред разлукой дальной
Я не прижму тебя к истерзанной груди?
Так вот конец любви такой горячей!
Так вот венец таких прекрасных грез!
Все ночи сохнуть в непрерывном плаче,
Встречать зарю средь бешенства и слез!
О, только б раз коснуться губок милых!
Последнего желанья побороть
Я не могу, я больше ждать не в силах…
Спаси меня, спаси меня, Господь!
Удалось мне быть твоим соседом,
И шепнул тебе словцо исподтишка я.
Ты со мною рядом за обедом
Молчаливая и грустная какая!
Если б, если б хоть одну минутку
Нам проститься люди не мешали,
И обнять я мог мою малютку,
Что на кресле киснет в теплой шали.
Отчего ты, милая, надулась?
Иль меня стыдишься при народе?
Только дедушке приветно улыбнулась,
Старичку, одетому по моде.
Но добился я желанной ласки,
И утешил сердце хоть немножко.
А у милой сон смыкает глазки,
И в углу она воркует с кошкой.
Я вижу вас опять, знакомые места
Веселых праздников, однообразных буден.
Уж наступил июль. Москва давно пуста,
И сам Кузнецкий Мост притих и стал безлюден.
Как это всё иным казалось в феврале:
И Вольф, и Теодор, и Шанкс, и Дациаро,
И ты, свидетель тайн, наперсник мой Ралле,
Кого не в первый раз поет моя кифара.
Я замедляю шаг, в невольном забытье:
У памятника, здесь, на месте этом самом…
Но, овладев собой, иду к Готье,
Где в самый зной свежо и пахнет книжным хламом.
Вот Мельпомены храм, где царствует фон-Боль,
А там — исчадие последних, модных вкусов —
Как новый Вавилон, воздвигся Метрополь,
Исконный твой очаг, великолепный Брюсов.
Учитель и поэт! я верю в наш союз,
Тебя поет мой стих и славит благодарно:
Ты покорил себе иноплеменных муз,
И медь Пентадия, и вольный стих Верхарна.
Но дальше, дальше в путь. Как душно и тепло!
Вот и Мясницкая. Здесь каждый дом — поэма,
Здесь всё мне дорого: и эта надпись Пло,
И царственный почтамт, и угол у Эйнема.
Где ты теперь, богиня этих мест?
Встают, как наяву, в моих бессонных грезах
Твой взор задумчивый и твой пластичный жест,
Пушистое боа и шляпа в мелких розах.
Ты примешь ли опять влюбленные стихи,
Которые от всех я так ревниво прячу,
И марципанные конфеты, и духи,
И розы алые, и жизнь мою в придачу?
