IX. ОСЕНЬ[110] Как скоро ты прошла и отшумела, Любви прекрасная весна! Пустеет сад, и скрылась Филомела, Все ночи певшая у моего окна. Всё, всё прошло. И рощи молчаливы, И пруд заглох. На берегу один Корзину из прибрежной ивы Плетет убогий селянин. Уже мороз сребрит скудеющие долы, И от селений синий дым Восходит ввысь. Поют; поют Эолы По рощам золотым. Молчи, душа, молчи! Любови, И песен, и ночей прошла пора. Пустынны небеса. Сверкает пруд. В дуброве Гудят удары топора. Морозен воздух, звуки гулки… О осень светлая, блести, блести! Простите, томные полнощные прогулки! И девы-розы, всё прости! Где поцелуи, клятвы и измены? Утех любви быстротекущий сон? Увяли вы, цветы моей Климены, В лесах шумит пустынный Аквилон. X. ПРИВЕТ ОСЕНИ[111] Осень, здравствуй! Ты ли это, Долгожданная, пришла? В сердце льются волны света, В сердце, как в вечернем море, Улеглись прибои зла. Режа длинными тенями Злато бледное дубров, Встали над пустыми днями Очарованные зори Зазвеневших вечеров. Прикоснись к недавним ранам, Поцелуем исцели! Нежно-розовым туманом Очаруй в померкшем круге Холодеющей земли. Голубой воды сверканье, Зелень аира в пруду! В этот холод и сиянье, Как в объятия подруги, Ранним утром упаду! XI. «С деревьев сняв лучом янтарным…» С деревьев сняв лучом янтарным Две-три последние слезы, Каким победно-лучезарным Выходит солнце из грозы! И струй заголубевших трепет, По озаренным берегам Листов новорожденный лепет, Лягушьи трели, птичий гам, И солнца под ветвями пятна, И лиственная в рощах тень, Всё — первозданно, благодатно, И всё — как в оный первый день! Всё ожило: где — щебет птичий, Где песня раздалась в селе, Где свежий след ноги девичей На влажной впечатлен земле. Не божьего ли вожделенья Нисходит к смертным полнота? Какая нега утоленья Во всей природе разлита! Извечным жалимый желаньем То бог весенний, молодой Насытил плоть соприкасаньем И взгляд роскошной наготой. Проникни в смысл знаменованья! Пойми, что после гроз и бурь Целительней благоуханье И непорочнее лазурь. XII. «Лазурью осени прощальной…»
Лазурью осени прощальной Я озарен. Не шелохнут Дубы. Застывший и зеркальный Деревья отражает пруд. Ложится утром легкий иней На побледневшие поля. Одною светлою пустыней Простерлись воды и земля. В лесу неслышно реют тени, Скудея, льется луч скупой, И радостен мой путь осенней Пустынно блещущей тропой. XIII. «Мороз, как хищник разъяренный…» Мороз, как хищник разъяренный, Спалил луга и листья сжег, И гулок хруст новорожденный Морозом скованных дорог. И ярки дни, и ночи звездны… Лишь розовый закат потух, Зажглись пылающие бездны, А лес опалый пуст и тух. Когда придет палач природы, Биенье жизни заглуша, Всю широту своей свободы Не в силах осознать душа! XIV. «Сияньем, золотым и алым…» Сияньем, золотым и алым, Исходит запад. Я — один. В вечерний час в лесу опалом, Средь зачарованных вершин. Чу! Детский крик и лай собаки Донесся из деревни вдруг. Донесся из деревни вдруг. Разделен и малейший звук! Мечта в былом без боли бродит, И от хрустальной вышины На сердце и на землю сходит Очарованье тишины. XV. «Мой милый дом, где я анахоретом…»[112] Мой милый дом, где я анахоретом Провел прошедшую весну! Ужели этих дней, вдвоем с моим поэтом, Я больше не верну? Вот комната рабочая, в которой Так мало я писал; вот спальня, где Так мало спал; окно с закрытой шторой, И шляпа легкая сереет на гвозде. Обрывки писем и флакон зеленый С Дикмаром ароматным. Как в бреду, Всю ночь, безумный и влюбленный, Рокочет соловей в березовом саду. За прудом — холм, зеленая поляна, Куда в жару на целый день Любил я уходить с романом Флориана, Где сладко нежила березовая тень. О эта книжка малого формата, Бумага серая и золотой обрез… Шептал мне ветер, полный аромата. Что мир идиллии воскрес. Люблю мораль французской старой книги, Забавы мирные кастильских пастухов, Невинные любовные интриги И на коре следы чувствительных стихов. Люблю я имена Клоринды и Эстеллы И злоключения пастушеской четы, Гравюры тонкие: амур, точащий стрелы, Под вязом — жертвенник, амфора и цветы. Какие свежие, пленительные сказки! Сначала непреклонный гнев отца, Разлука… всадники и дама в черной маске, И Гименей сопряг их верные сердца. Нарядных рыцарей кортежи Летят между холмов, и снова rive fleurie, И завтрак на лугу: плоды и свежий Творог и сыр, и танцы до зари. И рыцари любви завидуют пастушьей, Их добродетелям, трудам невинным их. «Я с вами остаюсь, мои друзья. Под грушей Я мирно проведу остаток дней моих». ………………………………………….. Как сладко слиться с жизнью древней, Когда за окнами — весна! Но солнце меркнет. Из деревни Несется песня, сладостно грустна. Простите все! с остывшим чаем Напрасно ждет меня поэт; Животворя листы, Каменою венчаем… Часы бегут, меня всё нет. И лишь, когда бледнело полнолунье И дали становились розовей, Со вздохом старая ворчунья Мне отворяла дверь… и плакал соловей. вернуться Осень (с. 253). Эол — в греч. мифологии повелитель ветров, здесь: ветры. Аквилон — ветер в римской мифологии. вернуться Привет осени (с. 254). В. 1908. № 8. С. 16, № 7 в цикле «Сельская цевница». вернуться «Мой милый дом, где я анахоретом…» (с. 259). Анахорет (греч.) — пустынник, отшельник. Вдвоем с моим поэтом… — с А. Белым. Соловьев и Белый провели весну и лето 1907, снимая дачу в с. Петровском, т. к. флигель Соловьева в Дедове отстраивали после пожара. Флориан Жан Пьер Киари де (1755–1794) — французский писатель, автор стихотворных идиллий, басен, пасторальных повестей и романов («Галатея», «Блиомбери», др.). Rive fleurie — цветущий берег (фр.). Камена — в римской мифологии нимфа ручья. Отожествлялась с музой. |
