VIII.РАУТЕНДЕЛЕЙН[144] Я стал на братьев непохожим, Людские позабыл труды, И мох зеленый стал мне ложем Трапезой — корни и плоды. Шалаш соорудив под буком, Охотничий надевши плащ, Бродил я годы с верным луком Среди глухих, еловых чащ. Чего со мною не бывало! Все звери за меня брались. Не раз коза меня топтала, И грызла золотая рысь. Я — весь одна живая рана — Из цепких вырывался уз. Плечо хранит клеймо капкана И зуба волчьего укус. На третье лето испытаний, Не могшему постигнуть тайн, Ко мне явилась на поляне Царевна Раутенделейн. Она была — как утро мая, Нежнее первого цветка, Живей, чем струйка ключевая, Как серна горная, легка. Звенели, как лесные струи, Ее слова и смех живой, И были свежи поцелуи, Как первый ветер заревой. Она сказала: «Я разрушу Всю казнь, творимую зверьми, Люби меня, отдай мне душу». И я ответил ей: «Возьми! Возьми ее всю без изъятья, Я ждал тебя одну — года. Твой поцелуй, твои объятья Меня пленили навсегда». Она, младенчески ликуя, Припала грудью мне на грудь, Не разрывая поцелуя И медля губы разомкнуть. Казалось, первым из сокровищ Я обладал. Но лес восстал, И целый хор лесных чудовищ Неистово заскрежетал. И, вдруг ужаленный ехидной, Я в пропасть рухнул. Я, как труп, Лежу в крови, и мне не видно Ни глаз твоих, ни милых губ. IX. ТАТЬЯНИН ДЕНЬ (Октавы)[145] Татьянин день! знакомые, кузины — Объехать всех обязан я, хоть плачь. К цирульнику сначала, в магазины Несет меня Плющихинский лихач. Повсюду — шум, повсюду — именины, Туда-сюда несутся сани вскачь, И в честь академической богини Сияет солнце, серебрится иней. Сквозь шум мужских и женских голосов Твой детский смех я слышу из передней. Всё тот же он, как несколько часов Тому назад, в минуту страстных бредней. Сдирая лед с замерзнувших усов, Вхожу, смущен, как черт перед обедней. «Как Вы бледны! не спали, верно?» — «Да». А взор ее сияет, как звезда. И сладко мне лелеять наши тайны, И жаль, что чай смывает легкий след, И тает поцелуй необычайный Ее цветущих уст. Его уж нет. Я взор ловлю и каждый вздох случайный. Не двое ль мы? Действительность, как бред, Уходит вдаль, и тонет взор во взоре. Пускай кругом шумит людское море! Татьянин день! О первый снег и розы, Гвоздик и ландышей душистый куст. О первые признанья, клятвы, слезы И поцелуй оледеневших уст. Уж близко утро, синие морозы Сжигают высь, звенящий город пуст. Последний вздох над лестницею темной… Порыв любви, божественно-нескромный. X. ПРОСТИ
Прости! окончен тяжкий год Лобзаний страстных и могил; Пришел, должно быть, мой черед Признаться, что не стало сил. Так любят в жизни только раз: Отец и мать, и отчий дом Ты мне была. В последний час Ты не подумала о том? Прости! какое море мук, Какое пламя, яд и кровь Таит единый этот звук, Звук, отпевающий любовь. Кто осквернит твои уста? Кому — твоя святая грудь? Младенец мой, везде, всегда За всё благословенна будь! Так близко счастье, и ужель Я одинок уже навек? Я ухожу в мою метель, В холодный ветер, ночь и снег. XI. «Да, ты права, я сильно постарел…» Да, ты права, я сильно постарел За этот год, он десяти годам Равняется: сначала тучей стрел Любовь пронзила сердце мне, а там За гробом гроб и язвы тайных мук. Измученный, не покладая рук, Я всё иду к намеченной мете, Но даль темна, и силы уж не те. Я б не поверил год тому назад, Что через год ты будешь уж не та: Так светел был твой непорочный взгляд, Так нежны полудетские уста, Так ты любви всецело отдалась, Так отдаются в жизни только раз… Мне странно, что я столько перенес, Что на тебя могу смотреть без слез. Тебе ясна души моей тоска, Так тщательно таимая от всех. Не лгу тебе, ты слишком мне близка. Зачем же эта злоба, этот смех, Всё сердце мне повергнувшие в ад. Я пред тобой ничем не виноват, Не думал я, что так бессильна ты Пред властью дней и ядом клеветы. Но нет, но нет: душа полна любви, Она верна тем голубым ночам, Когда я кудри целовал твои, Бегущие волнами по плечам, Когда я был моей малютке люб, Когда твоих полураскрытых губ Касался я в порхающем снегу. Нет, разлюбить тебя я не могу. Я не могу сказать «прости» всему, Чем долго так душа моя жила, Я не могу вернуться в злую тьму, Откуда ты так властно извела Меня любовью чистою твоей. ……………………………………. вернуться Раутенделейн (с. 337). Раутенделейн — героиня пьесы Г. Гауптмана (1862–1946) «Потонувший колокол». На рифме в строфе V подразумевается оригинальное произношение: «Раутенделяйн». вернуться Татьянин день (с. 339). Плющихинский лихач — в годы создания ст- ний «Цветника царевны» Соловьев жил на Плющихе в 6-м Ростовском переулке в доме Кожиной. |
