Март 1922. Москва «Одною тайной непонятной…» Одною тайной непонятной Порядок мира утвержден. Над всем один лишь благодатный, Уму неведомый закон. Мир существует, заключенный В цепях божественной судьбы, И неподвижного закона Мы все свободные рабы. Ночь на Преображение Господне Какая ночь! Фавор туманный Залит сиянием луны, И все полно какой-то странной Необъяснимой тишины. Шатер небес блестит звездами, И над уснувшею страной Фавор под лунными лучами Как будто смотрит в мир иной. Цветы курят благоуханья, И этот чистый фимиам — Земли владычицы дыханье, К ночным стремится небесам. И вся окрестная пустыня — Генисарет и Иордан — Народа Божьего святыня, Спасенье, слава прочих стран Молчит, в предчувствии немея. Меж тем сбегает ночи тень, И на востоке, пламенея, Уж загорелся новый день. Погасли звезды. Холод веет. Вокруг Фавора тишина. Уж потухает и бледнеет На небе полная луна. И в этой бедной Галилее, Где власть приял надменный Рим, И где презренного еврея Завет священнейший гоним, Спасенье всех, спасенье мира. Под властью римского орла, Под властью Цезаря — кумира Благая весть с небес сошла. Заветов Божьих исполненье, Фавор, сегодня ты узришь, И в этот день Преображенья Весь мир сияньем озаришь. «Ночь холодна и ненастна была…» Ночь холодна и ненастна была, Буря со свистом деревья рвала: Ветра порывы на дом налетали, Ставни в ответ им дрожали, стонали. Целую ночь пролежал я без сна, В час предрассветный глядел из окна. Жуткой толпою по серой дороге, Криком петушьим гонима в тревоге, В тусклом сияньи ночного серпа, К лесу неслась вурдалаков толпа. Быстро бежали ужасные гости, Лечь поскорее на ближнем погосте. Бледно и тускло смотрели луга, В жуткой дремоте стояли стога. Только над лесом, в тумане ненастном, Встала заря, будто заревом красным. «О, не верь во власть земного тленья!..»
О, не верь во власть земного тленья! Это все пройдет, как душный сон. Лишь лови нетленные мгновенья, В них огонь бессмертья отражен. И за этот краткий миг прозренья Ты забудешь все, чем дорожил. Воспаришь над злом земного тленья, Оглушен гармонией светил. И зажгутся в мыслях ярким светом Пред тобой священные слова. И на сердце, пламенем согретом, Отразится сила Божества. Сонет («Торжественная песнь неслась по темным сводам…») Торжественная песнь неслась по темным сводам, Струился фимиам воздушною рекой. С душой, исполненной любовью и тоской, Я у дверей стоял с молящимся народом. Распахивалась дверь, и с чьим-нибудь приходом Врывался громкий шум тревоги городской. Оглядывались все, и этим эпизодом Смущаем был на миг служения покой. Душа, в томлении изнемогая, блекла И с тайным трепетом ждала заветной встречи. Перед иконами горели ярче свечи, В вечернем сумраке тонули алтари… Холодный вешний день прощался через стекла Мерцаньем розовой, тускнеющей зари. «Среди снегов, залегших, как пустыня…» Среди снегов, залегших, как пустыня, Среди весенних, радостных ручьев, Все та же ты, бессмертная святыня, Все тот же путь, без мыслей и без слов. В уборе светлом хлопьев белоснежных И в тайных чарах сладостной весны Один огонь очей лазурно-нежных, И те же всё заманчивые сны. И как средь мрака яростной мятели, Так в свете ярком радостных небес Иду все к той же неизменной цели, В далекий край таинственных чудес. Среди ночей весны благоуханной Горят огнем мистическим мечты, И в белой дымке, нежной и туманной, Как и зимой, все та же, та же ты. Новый взгляд на назначение средней школы «Для того стоит гимназия, Чтобы к жизни приучать! Что за дикая фантазия Цицерона изучать! Знать Гомера, Фукидида И не знать, что стоит рожь! О, ужасная обида! Где позор такой найдешь?» И всеобщее решенье — Классицизм из школ изгнать. Средней школы назначенье — К нуждам жизни приучать, Знать науки кулинарные, Знать изжарить фунт котлет, Где поближе есть пожарные, Где хороший есть буфет. Ведь возможно приключение, Что кухарка вдруг уйдет. Тут Гомера изучение Пользы нам не принесет. Ежели пожар случится (Лампу опрокинешь вдруг), Тут Софокл не пригодится, А пожарный — добрый друг. Вот что умным признается! Браво! Изгнан классицизм, И изгнать нам остается В молодежи атеизм. Чтоб они слугами верными Были Богу и властям. Не зачитывались скверными Повестями по ночам. Тридцать шесть часов в неделю Пусть за книгами сидят. До ложения в постелю Всё зубрят, зубрят, зубрят. И для поддержанья веры Так решили приказать: Вместо чтения Гомера Три часа маршировать. |
