II. СВЯТОЙ ПУТЬ[5] Вот кувшин последний выпит, Хлеб давно иссяк в кульке. Дряхлый тайнами Египет Смутно брезжит вдалеке. Села — реже, горы — диче. Ослик зыблет колыбель. С грудью матери девичьей Слил уста Иммануэль. Смотрит девушка любовно Сыну в сонное лицо. Зверь под ней ступает ровно; Тает звездное кольцо. Тихий мальчик, сон лелея, Пьет святое молоко. Край, вскормивший Моисея, Твой рубеж — недалеко. А за дальними горами Брызги крови кормят пыль. Над детьми стенает в Раме Матерь древняя Рахиль. И солдаты в селах рыщут, Вес пороги обагря. Ненасытно, жадно ищут Иудейского царя. Села — реже, горы — диче Ослик зыблет колыбель. С грудью матери девичьей Слил уста Иммануэль. Солнце. Мрак лучами выпит. Сын, проснись! потом — дремать. Дряхлый тайнами Египет Принял девственную мать. III. МАРИЯ МАГДАЛИНА[6] Sur quels pieds tombez-vous, parfums de Madeleine? A. Musset Чья это песня во мраке доносится, Чьи это, чьи это слышны рыдания? К гробу Христову несет Мироносица Благоухания. Там горизонта туманная линия. Скоро засветит заря Магдалине. Плавают сумерки, сумерки синие В тихой долине. К гробу приходит, никем не замечена. Там, в глубине кипарисного сада, В камне пещерном гробница иссечена. Вот и ограда. «Вижу зари задрожавшие пятна я, Серые камни пещеры зардели. Там погребенный лежит, ароматные Ткани на теле. Нашим рыданьям не внемлет, Скрытый в могильные недра… Пальмы чернеют, и дремлют Стройные кедры. Долами, мраком объятыми, В страхе пошла я сегодня. Шла умастить ароматами Тело Господне». Чья это жалоба носится, Сумрак предутренний гонит? К камню припав, Мироносица Плачет и стонет. IV.ПЕРЕД ИЕРУСАЛИМОМ
Уж город царственный воздвигся перед Ним. Он шел, не преступив положенного срока; В последний раз теперь Он шел в Иерусалим: Он шел, да сбудется писание пророка. Дрожали на песке отливы багреца; Был запад облечен в торжественную ризу, И отблеск заревой с высокого зубца Спускался медленно по белому карнизу. И Он опять прошел по дорогим местам, Опять увидел стен высокие уступы, Громады мрамора, дворцы и, здесь и там, Детей пустыни, пальм разбросанные купы. Опять привычный взор слепила пестрота Семьею тесною столпившихся строений И горделивых стен немая высота. Он знал, что придут дни последних запустений, И город рушится, как пепел, как мечта. А ночь всё медлила, и тихо вечер гас, Сгущая по стенам причудливые тени. Он шел в Иерусалим. Он шел в последний раз, Покорный голосу отеческих велений. Вспомнил он, вспомнил тогда Детства забытого лета: Милые сердцу года, Домик родной Назарета. Звезды тихонько горят. Синяя, звездная тишь… Там убегающий ряд Плоских, белеющих крыш. Дети давно уже спят, Мальчику только не спится. Звезды ему говорят, Что-то далекое снится. Мать с кувшином поутру Тихо идет от колодца. Дети заводят игру, Говор и смех раздается. Плавно ступает она, Легкою тканью одета. В косы ее вплетена, Яркая блещет монета. К матери мальчик бежит, На спину влез к ней украдкой, Звонко смеется, шалит Платья широкого складкой. Где он ни кинет свой взор, Всё ему — радость, игрушки. Звякнул отцовский топор, Валятся легкие стружки. Вспомнил, как в детстве сюда Шли они на богомолье Всею семьей: вот когда Детям простор и раздолье. Старый Иосиф идет, Важно опершись на посох. Сына Мария несет, Солнце играет на косах. Спят, погруженные в лень, Возле дороги оливы. Вьются в древесную тень Темных дорожек извивы. Фиг зеленеют плоды, Скрытые лиственной кущей. Рощи, холмы и сады — Радостный мир и цветущий. Странники дальше идут Той же дорогой привычной. Вот — Самария, и тут Мерзкий народ, злоязычный. Яркие блекнут поля, Скрылись веселые рощи. То — Иудеи земля, Всё здесь — беднее и проще. Здесь виноградников нет, Тянутся горы, белея. Где ты, родной Назарет? Где же ты, где, Галилея? В зное небесном сгорев, Мертвы поля Иудеи. Ветви засохших дерев Вьются как черные змеи. Синие спят небеса В дымке молочной тумана. Блещет вдали полоса Волн голубых Иордана. Вот показались вдали Башен зубчатые кольца. В рваных одеждах, в пыли К храму текут богомольцы. Сколько увидишь здесь лиц, Как любопытны картины: Гости с сидонских границ, С дальних концов Палестины! Движется шумно народ, Пестрыми толпами скучен. В круглую арку ворот Ослик вступает, навьючен. Важный, богатый купец Едет на праздник всем домом. Встретясь, болтает отец С плотником, старым знакомым. С матерью входит во храм, В сумрак священных преддверий. Деньги звенят по столам, Воют и мечутся звери. С робостью мальчик вошел. Вид алтаря ему страшен: Бык издыхает, и пол Красною кровью окрашен. Ноги беспомощно бьют, В луже купаяся алой. Голубь воркует; снуют, Деньги считая, меняла. Все онемели сердца. Слово б им грозное кинуть! «Это ль обитель отца!» Крикнуть, столы опрокинуть! Прошедшее с меня, грядущее встает: Вот прокуратора огромная палата: Одежду на себе Каиафа злобно рвет, И подымают бич прислужники Пилата. На место лобное Он крест свой понесет Дорогой той, где шел теперь в Иерусалим Он; Бессильно свалится, и крест Его возьмет На плечи крепкие могучий телом Симон. Меркнут далекие гор очертания. В город пора бы войти. Гаснешь, темнеешь… прости Ты, дорогая Вифания! Ворота города уж были перед Ним, На белом мраморе погасла позолота. Он мерной поступью вошел в Иерусалим, Неслышно миновав раскрытые ворота. вернуться Святой путь (с. 13). Посвящение — Сизов Михаил Иванович (1884–1956), физиолог, педагог, критик, переводчик. В 1906–1907 один из «аргонавтов». Иммануэль («с нами Бог») — одно из наименований Иисуса Христа. вернуться Мария Магдалина (с. 15). Эпиграф — из поэмы Альфреда де Мюссе «Ролла» (Rolla, 1833), парафраза Евангелия от Иоанна (12, 3): «Миро Марии, чьи ступни будут помазаны тобой?» |
