II.ТРИОЛЕТ[167] Твое боа из горностая Белее девственных снегов. Моя царевна золотая, Твое боа из горностая Как пена, что ложится, тая, У черноморских берегов. Твое боа из горностая Белее девственных снегов. 1910. Март, Геленджик III. МАДРИГАЛ[168] Прости сонет, небрежный и пустой: В моих стихах зачахли, побледнели Словечки «желтый», «золотой», в апреле Столь дружные с влюбленною мечтой. Мой друг, решение загадки той Легко найти. Подумай только: мне ли Петь золото с тех пор, как потемнели Струи косы, когда-то золотой. Из словаря я «зелень взоров» вывел, Заметив, что я несколько фальшивил, Определяя греческим «χλωρος» Твои таза: они в отца у дочки, В них есть лазурь и черненькие точки… Но я был прав в сравненье уст и роз! IV. ПАМЯТИ Н. М. ДЕМЕНТЬЕВОЙ О если б вызвать из могилы Твой образ, ласковый и милый, Напевом лирным и простым! Я вновь твои целую руки, И годы роковой разлуки Рассеиваются, как дым. Я помню долгие гулянья, Былого светлые преданья, Дорогу, васильки, закат. Лазурь вечерняя поблекла, И вдалеке сверкают стекла Зарей воспламененных хат. Твой голос воскрешал, как лира, Птенцов бессмертного Шекспира Великолепные пиры. Средь всех сиял, кипя отвагой, Веселый принц с пером и шпагой, Питомец неги и игры. И, в соответствии прекрасном С ним, гордым, своевольным, страстным, Другой в мечтах моих вставал: Веселый, ясный, простодушный, Одной любви всю жизнь послушный, Он юный ум очаровал. Весь этот мир — твое наследство, К нему я устремлялся с детства, Упал в него, как в море ключ. Ища восторгов и мучений, Был схвачен вихрем упоений, Но этот вихрь был слишком жгуч. Я не боюсь судьбы грозящей, Мне дорог меч, меня разящий, Но я хочу в годину зла, Упавши на твою могилу, Поведать всё, что не под силу: Ты всё бы, всё бы поняла! 1910. Август V. ПОСЛАНИЕ
Над хаосом мучительных видений, Лучом пронзив меня обставший бред, Ты вновь встаешь, хранящий, добрый гений Ушедших в мглу, первоначальных лет. Я помню дом, где всё дышало юной, Какою-то весенней красотой, Где светлый бог, животворящий струны, Ко мне склонился с лирой золотой. Из облака, воскуренного Фебом, Двух нежных нимф я вижу издали, Сулящих мне союз с родимым небом И тайнами пленительной земли. Там было всё — гармония и мера. Для милых дев я пел о старине, Я вызвал сонм блаженных снов Гомера, И вняли мне с улыбкою оне. И ныне вновь, назло громам судьбины, Ты подаешь мне дружественный глас, Незримо веет дух твой голубиный, И верится: спасенья близок час. К твоим ногам паду, всему покорный, Забывши боль невыносимых ран. Так бурный ключ стремится с выси горной, Чтоб влиться весь в родимый океан. 1910. Август, Трубицыно VI. А. А. БЕНКЕНДОРФУ[169] С каким я обращусь приветом К тебе, счастливому, когда Едва горит неверным светом Моя печальная звезда? С рожденья милый Афродите, Ты весь — восторг и торжество, Прекрасно ставшее в зените Светило счастья твоего. Мы вместе знали — еще дети — Любовных мук блаженный пыл: И я горел к твоей Лилете, Но своевременно остыл. Печально пенье струн унылых, Когда твой угол нем и пуст. Что встречи рифм золотокрылых Пред встречами румяных уст? Бесплодной страстью пламенея, Шепчу, исполненный тоски: Завидней розы Гименея, Чем все лавровые венки. VII. А. К. ВИНОГРАДОВУ (Посвящение романа «Хлоя»)[170] О друг моей античной музы! С родимых берегов Оки Попутешествуй в Сиракузы, Где ароматные венки Из алых роз сплетает Хлоя. Страданья моего героя Душою чуткой раздели. Когда примчались издали Твои гексаметры святые В затишье дедовских лесов, Мне сладок был твой чистый зов, И роем тени золотые Слетались, ластились ко мне, Работавшему в тишине. Хотел бы я твой слух забавить, Но, как ни изощряй перо, Наш синтаксис не переплавить В аттическое серебро. Прости же мне ошибки в стиле, Смешенье вымысла и были И современные черты Под маской древней красоты. Ты сам — осколок древней Руси: Тебя, о книжник-богатырь, Родных полей вспоила ширь В твоей эпической Тарусе, Где луч Эллады золотит Холмы, колодезь, тихий скит. Я рад, страстями утомленный, Начать осенние труды. Уж нежно-золотые клены Сияют в зеркале воды. Везде — покой, простор и воля, Безмолвен лес, пустынно поле, Как будто в ризах золотых, Весь мир молитвенно затих. Синеет твердь над садом блеклым, И рдеет дикий виноград. И я вдвоем остаться рад С моим божественным Софоклом, И в злой метрический разбор Бросаю Дионисов хор. вернуться Триолет (с. 391). Антология. С. 213. вернуться Мадригал (с. 392). χλωρος (греч.) — зеленый. вернуться А. А. Бенкендорфу (с. 396). Бенкендорф Александр Александрович (1884 —?) — товарищ Соловьева по гимназии Л. И. Поливанова. …к твоей Лилете… — имеется в виду Татьяна Александровна Шуцкая, кузина детей Венкстернов, впоследствии жена Бенкендорфа. Соловьев вспоминал о лете 1902: «Каждый день я обедал у Гиацинтовых или Венкстернов, где появилась Таня Шуцкая, отношения с которой превратились для меня в сплошной холодный флирт, с непрерывными остротами и взаимными колкостями. Приехал из Тамбовской губернии и Саша Бенкендорф, также проводивший всё свободное время у Венксгернов и уже заметно ухаживающий за своей будущей женой Таней Шуцкой» (Воспоминания. С. 325). вернуться А. К. Виноградову (с. 397). Посвящение романа «Хлоя» — имеется в виду оставшаяся в рукописи повесть Соловьева «Жертва идола» (1911, исправлена 1923; РГАЛИ. Ф. 2049. Оп. 1. Ед. хр. 404). |
