Не в день осенний журавли
С призывным криком мчатся к югу:
С окраин Киевской земли,
Вражду забывшие друг к другу,
Князья стекаются на съезд
В старинный Любеч. Ярче звезд
Их шлемы блещут. Под харлужным
Булатом весело кипит
Их кровь удалая, и щит,
Как жар, горит на солнце южном.
Вражду из-за своих земель
Они забыть желают ныне.
Покинув злачную постель
Своей красавицы Волыни,
Приехал хитрый князь Давид,
Смиренный, вкрадчивый на вид,
Но сердцем злобный и лукавый,
И простодушный Василько,
Уже покрытый бранной славой,
О нем гремящей далеко.
И, позабывши, как набегом
Олег терзал его поля,
Прощеньем сердце веселя,
Владимир обнялся с Олегом.
Владимир! — Киевской земли
Одна, последняя надежда!
Как вихрь, примчался он. В пыли
Его доспехи и одежда.
Он на заре внимать канонам
Пришел в Черниговский собор…
Вскочил в седло… во весь опор
Погнал коня. С вечерним звоном
Он был на берегах Днепра,
У врат обители Печерской.
Скакал без отдыха с утра
Могучий конь. Чепрак венгерский
Трепался в прахе и поту.
Кусты ломая на лету,
Владимир мчался без дороги,
Как половецкая стрела.
Уж конь едва волочит ноги,
Покрыты пеной удила,
Бока изранены стрекалом,
Но всадником своим удалым
Гордится благородный конь!
Метая из ноздрей огонь,
Храпя и фыркая пугливо,
Потряхивая черной гривой,
Вбегает он на княжий двор,
И, ногу вынувши из стремя,
Владимир говорит: «уж время!
Зовет ко всенощной собор».
Так витязи со всех окраин
Обширных Киевских земель
Стеклись, одну имея цель —
Любовь и мир. Христовых Таин
В смиреньи сердца приобщась,
В слезах клянется князю князь
Беречь отцовское наследье,
И, дружную собравши рать,
Страну от вражеских соседей
Союзной силой охранять.
О славе прадедов толкуют,
О бранях с греческим царем,
И крест таинственный целуют
Перед разверстым алтарем.
Три дня князья справляют пир
И шумом радости застольной
Приветствуют наставший мир.
Через три дня на воздух вольный
Они из Любеча спешат
И едут к вотчинам наследным,
К лугам Волыни заповедным,
В предгорья грозные Карпат.
Темнеет твердь. В росе жемчужной
Степной травы зеленый шелк.
Давид промолвил: «Святополк,
С тобой поговорить мне нужно.
Ох, до беды недалеко,
Пока на воле Василько.
Пределов нет его гордыне!
Пока он в Галицкой земле,
Ни я не прочен на Волыни,
Ни ты на Киевском столе.
Подумай-ка! Еще не поздно
Предотвратить удар. Когда ж
Он с Мономаха силой грозной
Соединится, жребий наш
Не весел будет. Мало толку,
Когда погонят в шею нас,
Или, как брату Ярополку,
Под сердце всадят нож. Как раз
Теперь для нас настало время
Свести вполне старинный счет
И злое Ростислава племя
Исторгнуть с корнем вон. Идет?»
И Святополк, темнее ночи,
Отер заплаканный очи
Своим бебряным рукавом.
«Воспоминанием о брате, —
Он молвил, — сердце как ножом
Ты мне резнул. В моем булате
Еще довольно силы есть,
Чтоб правую исполнить месть.
Но ужас клятвопреступленья!..
Не мы ль пред алтарем святым
Лобзали древо искупленья?
Ужели эта клятва — дым?
И мне ли, Киевскому князю,
Перед крестом солгать? Тогда
В меня мальчишка всякий грязью
Начнет бросать, и от стыда
Куда лицо свое я дену?
Ищи союзников других,
Когда замыслил ты измену
И точишь меч против родных». —
«Ну что ж? Я только между прочим
Сказал, что в сердце глубоко
Давно таю. На троне отчем
Владимир сядет. Василько
Не засидится в Перемышле
И двинет рати на Волынь.
Ты это благородство кинь,
Чтоб скверные дела не вышли.
Ты говоришь: я целовал
Крест. Эка невидаль! Для виду
Мы дали клятву. Но обиду
Кто вражьей кровью не смывал?
И что за крест! — одна забава!
Так, крестик для детей… ему
Цена вся — грош. Плюнь, брат! В тюрьму
Запри отродье Ростислава!»
Молчит угрюмо Святополк,
Внимая хитрый голос змиев;
Давид рукой махнул, умолк…
Уже золотоглавый Киев
Пред князем растворил врата,
И загремел затвор чугунный.
Весь город спит, и ночью лунной
Как морем, площадь залита.
Гуляют тени голубые,
Сады чернеют, и стоит
Над тихим куполом Софии
Недвижный, лучезарный щит.
Какою вестью Киев-град
Подавлен, потрясен, взволнован?
Князь Василько обманом взят,
В темницу заключен, окован,
И — горе! — выжжены его
Глаза железом раскаленным.
Над братом, зверски ослепленным,
Князья справляют торжество,
Подводят счет былым обидам…
Но мчится грозная молва:
Попрали Святополк с Давидом
Для всех священные права,
Нарушив крест и целованье.
Всеобщее негодованье
Бессильны выразить слова.
Блюститель правды и закона,
В Чернигове, Владимир князь,
Священным гневом разъярясь,
Клянется с Киевского трона
Согнать преступного лжеца,
Который, не стыдясь, позорит
Престол их общего отца.
Олег его угрозам вторит,
Уже готовы два полка:
Опустошительным набегом
Владимир отомстит с Олегом
За ослепленье Василька.
Угрюмо в тереме высоком
Замкнулся Святополк. Ничем
Не отвечает он упрекам.
Печален, сумрачен и нем,
Змеей раскаянья ужален,
Из княжеских опочивален
К боярам не выходит он.
Он знает, что со всех сторон
К нему летит негодованье,
Что всех проникло состраданье
К несчастной жертве. Наконец,
Печерской братии игумен
К нему взывает: «Ты безумен!
Зачем свой княжеский венец
Ты кровью запятнал невинной?
Ее омыть не так легко!
Вспомянешь ты перед кончиной,
Как плакал кровью Василько!»
Войну кровавую кудесник
На площадях пророчит. Твердь
Затмилась мглой. И, чуя смерть,
Войны и мора верный вестник,
Над ширью Киевских полей
Кружится коршун плотоядный
И предвкушает праздник смрадный
Над грудой княжеских костей.
И грянул гром. Поля пшеницы
Топча копытами коней,
Владимир перешел границы
Отцовской вотчины. Грозней,
Чем туча, он нахмурил брови,
И синим пламенем горят
Его глаза. Он Киев-град
Готов залить потоком крови
Во имя правды и креста.
Недавно мирные места —
Добыча битвы и пожара.
Свершается святая кара.
И, Киевских достигши врат,
Тяжелый обнажив булат,
Владимир требует отчета:
«Знай, Святополк, ты не уйдешь
От правого суда. Ты нож
На брата поднял. Коль охота
Тебе пришла нарушить мир,
Что ж! Я готов. Труби тревогу:
Я жизнь мою вручаю Богу,
Иду на битву, как на пир.
Вина прольется в нем немало,
Драгого, красного вина!»
Сказал, — и опустил забрало,
И всколыхнулись знамена.
Великий князь ответ смиренный
Шлет чрез гонца: «То — не моя
Вина. Коварный, как змея,
Давид поступок дерзновенный
Свершил преступною рукой, —
Давида и к ответу требуй!»
Ему — Владимир: «Мне и небу
Ты смеешь дать ответ такой?
Не в Луцке, на границе Польши,
Был князь несчастный ослеплен,
Предательски захвачен он
Здесь, в Киеве. Чего же больше?
В грехе сознайся, наконец!
Сложи, святую правду Божью
Не оскорбляя новой ложью,
Великокняжеский венец».
Давид поспешно шлет гонца
С приказом убедить слепца
Замолвить слово примиренья
Князьям разгневанным, суля
Отдать ему в вознагражденье
Волыни злачные поля
И город в вечное владенье.
В подвале, темном и сыром,
Томился Василько. Одром
Ему служил холодный камень,
И язвы жгучие, как пламень,
Терзали очи. Много дней
Он орошал росой кровавой
Свою постель и цепи ржавой
Кольцо, язвящее, как змей.
Но время шло. Привыкли очи
К пустому мраку вечной ночи,
И кровь на выжженных зрачках
Густою запеклась смолою.
Могильной окруженный мглою,
Несчастный князь хирел и чах,
Без вздоха, жалобы и стона
Не отличая ночь от дня,
Главу на камень преклоня,
Молился Богу умиленно
И часа смерти ожидал.
Он мыслил: «Верно, пострадал
За гордость я. Одним ударом
Я думал ляхов покорить
И, перекинув рать к болгарам,
Главу за родину сложить.
Я слишком был самонадеян:
Великий подвиг мною был
В душе задуман и взлелеян.
Уже войсками я грозил
Прославленной земле венгерской,
И польский трепетал король
Перед моей отвагой дерзкой.
О жребий смертного! Давно ль
К верхам Карпат, покрытых снегом
Я шел с блистающим полком?
Давно ль был страшен печенегам?
Что стало с гордым Васильком?
Для праведных небес — обида,
Когда возносится кто — мал…
Но я руки не подымал
На Святополка и Давида».
И целый год гремел раздор:
Князья, восставши друг на друга,
Из-за земель давнишний спор
Возобновили. Возле Буга
Давида встретил Володарь,
И взял копьем слепого брата…
Князь Киевский владел когда-то
Землей Волынской и, как встарь,
Он захватил Владимир стольный
И рай волынских деревень.
Пред грозным князем добровольно
Давид скрывается в Червень.
Кому, о Киев златоглавый,
Ты дан во власть? Священный долг
Опять нарушил Святополк.
На братьев поднял князь лукавый
Враждебной Польши короля,
Он ладит с королем венгерским…
и в жертву козням богомерзким
Родная брошена земля.
Цветущий край как будто вымер,
Погибли села и хлеба…
Пора: высокая судьба
Уже давно тебя, Владимир,
Зовет на Киевский престол,
Тебя, избранник всенародный
И ветви царской, благородной
Прекрасный цвет! тебя, орел
Золотоверхого Царьграда!
Тебя, о рыцарь и монах,
К венцу назначенный измлада,
Царей потомок, Мономах!
Пора опомниться, пора!
Не тратьте крови молодецкой!
Ведь рати силы Половецкой
Уже грозят из-за Днепра.
Забудьте старые раздоры;
К востоку обратите взоры,
И встаньте дружно, с грудью грудь,
Чтобы спасать родные степи:
Когда враги наложат цепи,
Бывалой славы не вернуть.
Уж тает лед под солнцем вешним,
И скоро благовонный снег
Весна рассыпет по черешням.
Но диких половцев набег
Наш край опустошит пожаром…
Крестьянин выедет с сохой,
Но он трудиться будет даром, —
Падет, ужаленный стрелой.
Князья, спасайте Русь родную,
Оставьте недостойный спор!
Спешите в Киевский собор
И умоляйте Мать Святую
Прославить бранные труды
И от родных брегов Днепровых
Прогнать восточные орды.
В чуть зеленеющих дубровах
Владимир ехал на коне,
Задумчиво, в мечтах суровых.
Кругом, в рассветной тишине,
Под небом, синим и раскрытым,
Лишь жавронок будил поля,
И по холмам, дождем омытым,
Чернела влажная земля.
У врат градских никем не встречен,
Владимир едет дальше. В храм
Он тихо входит незамечен.
Струится синий фимиам
Неиссякающим потоком
И тает в куполе высоком,
К стопам Пречистой вознесен.
Там лики ангелов суровых
Грозят огнем очей громовых.
В сияньи эллинских письмен
Священных старцев зрятся лики,
С кругами золота у глав.
И молится толпа, упав
Пред чашей с кровию Владыки.
Касаясь лбом холодных плит,
Народ затих. В мольбе о мире,
Вознес старик-митрополит
Горе — пылающий трикирий.
Пред светлым алтарем князья,
Уже в доспехах и с мечами,
Стоят с поникшими очами.
Здесь Святополкова семья
В слезах внимает песнопенью.
Блестит парча, сверкает шелк…
Под раззолоченною сенью
Стоит угрюмый Святополк,
В упорной думе сдвинув брови.
Уже он слышит стук мечей,
Уже он видит брызги крови…
Один, таясь от всех очей,
Владимир стал в притворе темном.
Он видит: в куполе огромном,
В венце царьградских мозаик,
Сияет вечной Девы лик,
Господствуя над мраком храма.
Ее стопы утверждены
На камне. К Ней вознесены
С кадильниц тучи фимиама.
И хор незримый раздался
Во славу непорочной Девы.
Росли могучие напевы…
Молился князь, и слез роса
Лилась волною благодатной,
Склонясь главой на меч булатный,
Владимир жаркие мольбы
Вознес за Русь: склонивши выю,
Он говорил: «Спаси Россию
Во дни искуса и борьбы.
Пречистая, избавь от муки
И от плененья Киев твой,
Ты, воздевающая руки
Над всею русскою землей!»
И в сердце князя, как в лампаде,
Влей молитвы пламенел.
А хор гремел, а хор звенел,
То умоляя о пощаде,
То захлебнувшись торжеством…
В сияньи грозно-золотом
Стояли ангелы Софии,
И благовонный фимиам
Бежал, как волны голубые,
К Ее недвижимым стопам.
