Капитализм не менее ненавистен для поэта, чем для социалиста. Я думаю — более. Итак, цели поэта и социалиста до известной степени совпадают. Но нельзя не упомянуть о том, что протест против капитализма у поэта и представителя социал-демократической доктрины вызван быть может сходными чувствами, но совершенно противоположными принципами. Если принципы социалистических доктрин обыкновенно сводимы к той или иной форме оптимизма и эвдемонизма, то началами истинного поэтического миросозерцания неизбежно являются: пессимизм и аскетизм. «Мир мой даю вам; не так, как мир дает, Я даю вам».
Капитализм — химера нашего века. Это адское чудовище попирает всё святое и прекрасное. В его щупальцах хрустят кости наших братьев. Но золотой меч красоты жалит черного гада и наносит ему неисцелимые раны.
И среди фабричных труб, электрических конок, автомобилей, в этом визге и скрежете хаоса, зацветает нетленный сон Галилейского счастья. Вот они: кроткие старцы, стройные отроки, влекущие отягченный невод; сладкоголосые девы, с ланитами, рдеющими, как розы Сарона. Вы — чисты, потому что нищи; вы — праведны, потому что чисты; вы — угодны Христу, потому что праведны.
Наше счастье — с нами, и никто не отнимет его у нас. Сретим Его, как сретил Филипп из Вифсаиды Галилейской.
III
Для двух моих сказок я пользовался формой сказок Андерсена и Гофмана, применяя некоторые технические приемы, выработанные в наше время Валерием Брюсовым и Андреем Белым.
Поэмы вызывают вопрос о русском гексаметре, его возможности и типических особенностях. Гексаметры в поэме «Червонный потир» построены по образу гексаметров Жуковского, с их частыми enjambement и случайными заменами дактиля спондеем. Первая часть поэмы «Три девы» в метрическом отношении также не имеет иных источников, кроме Жуковского. Более удовлетворительна последняя часть «Трех дев», где отразилась метрика Гомера и Овидия.
Поэма «Червонный потир» написана мной в 1905 году. Готовя рукопись к печати, я поражен был вопиющими ошибками стиля и метра, и занялся исправлением особенно слабых стихов. Эта работа чрезмерно увлекла меня и, вместо исправления, я заново переделал отдельные места, применив к ним мои новые стихотворные приемы. Не знаю, выиграла ли от этого поэма, ибо при подновлении одних мест еще ярче выступила ветхость и негодность других. Быть может, я отложил бы печатание поэмы в отдаленное будущее, но появление в альманахах «Воздетые руки» первоначального, изобилующего грубыми метрическим ошибками (напр. пятистопные гексаметры (?!) текста), возбудило во мне желание поскорее обнародовать исправленный текст поэмы, во всяком случае свободный от формальных нарушений законов метрики. Краснея за целые страницы, я утешаю себя сознанием, что такие стихи, как:
Нежный! рано поблек, утомив вожделение нимфы,
окажутся любопытными для немногих любителей словесности, дружелюбно встретивших мои первые опыты.
На содержание поэмы «Три девы» несомненно оказала влияние идиллия Феокрита и его подражателей. Влиянием Феокрита объясняется сочетание высокого стиля с картинками бытового характера, легкими, почти игривыми, диалогами девушек. Соединение приемов буколических с сюжетом, заимствованным из Пролога, не должно удивлять читателя. Пролог возник в непосредственной связи с Византийским романом, а последний, через роман Александрийский, во многих чертах сходен с Александрийской идиллией.
Рассказ «Веснянка» явился результатом работы над стилистической проблемой, которую поставил Андрей Белый своим рассказом «Куст».
В заключение упомяну о маленьком орфографическом новшестве, которое я допустил при печатании моей книги* (В наст. изд. не воспроизводится. — Сост.). Разумению более широкое употребление буквы v, нежели принятое в современном правописании. Я ставлю v во всех словах греческого происхождения для передачи греческого звука u и в словах латинского происхождения для передачи и дифтонгового. Таким образом, в иных случаях v читается у меня за и, в других — за в. Напр.: нνмфа=нимфа, но лаνр=лавр. Ввиду немногочисленности слов греческого происхождения и их частой повторяемости, подобная орфография (заимствованная мной у Тредьяковского) никого не может затруднить серьезным образом. А мне хотелось, чтобы тень Греции, осенявшая меня при писании книги, положила свой знак и на ее внешность.
Сергей Соловьев
1907 г. 1 октября. Покров с. Дедово
СКАЗКА О СЕРЕБРЯНОЙ СВИРЕЛИ[238]
Мишина мама уехала за границу. Она поручила Мишу старому стихотворцу, который жил в Штатном переуже. Миша и стихотворец стали вместе жить в Штатном переуже.
Мишина комната большим окном выходила во двор. Перед самым окном росло дерево. По голым веткам прыгали черные вороны, помахивая крыльями и крича: карр! карр! В Мишиной комнате было очень светло, потому что она выходила на солнце, а во дворе много лежало белого снега.
Почти весь день Миша играл на дворе. К нему приходил мальчик с чужого двора, и они вместе катались с ледяной горки. Иногда мальчик с чужого двора бил Мишу. Тогда Миша говорил, что позовет старого стихотворца и что стихотворец накажет мальчика с чужого двора.
Обедали рано, когда только начинало смеркаться. Стихотворец выходил из кабинета в халате и туфлях. После обеда он учил Мишу и показывал ему картинки.
Потом Миша играл в солдатики, на ковре, в гостиной. Иногда старый стихотворец ходил по комнате, что-то бормоча и посмеиваясь на Мишу.
За вечерним чаем бывали вкусные булки. На ночь старый стихотворец рассказывал Мише сказку. Мише казалось, что он знал всё это прежде. В окна бились звонкие снежинки, а печь весело потрескивала. Самовар шипел на столе. Стихотворец пил много крепкого чаю с лимоном. Миша потягивал молоко из фарфоровой чашки, опуская туда сдобные булки. В десять часов стихотворец говорил: «теперь пора спать». Брал свой стакан и затворялся в кабинете.
Прошло несколько месяцев. Миша привык к старому стихотворцу, его бужам и сказкам.
Был март. Из желобов капала вода Небо стало мокрое, облака — жидкие. Стихотворец водил Мишу к вечерне. Дринь-дринь-бом, дринь-дринь-бом — позванивали колокола А вверху было голубое, нежное. Черные вороны летали под Мишиным окном, садясь на разбухшие ветки. Пахло весенними почками.
Миша стал тосковать о маме. Он сказал об этом старому стихотворцу. «Она вернется, — сказал старый стихотворец, — а чтобы ты не скучал, я придумаю тебе новую сказку». И ушел в кабинет, запахнувшись бархатным халатом. Вечером на столе появились коробка фиников и засохшая роза. Старый стихотворец сказал Мише: «Эту розу тебе прислала мама из далеких краев, а эти финики я купил тебе к чаю. Попробуй. Они вкусные». И поставил чайник на самовар. А Миша подумал: «Мама меня не забывает. Прислала мне розу. Я не буду больше плакать. Мне хорошо у старого стихотворца». И начал есть финики, отдирая их от корявых палочек.
Старый стихотворец надел медные очки на свой розовый нос и вынул из кармана тетрадку.
«Ну, слушай новую сказку», — сказал он Мише.
СКАЗКА
I
Замок доброй волшебницы стоял высоко на горе, окруженный еловым лесом. Путь к нему лежал по отвесным кручам, над бездонными пропастями. Через рвы были перекинуты подъемные мосты, подымавшиеся на ночь. Когда их опускали или подымали, герольд трубил в золотую трубу. Зашло солнце за черные ели, прогремела золотая труба, и никто уже более не может попасть в замок доброй волшебницы, если не хочет погубить себя и своего коня, сорвавшись в темную бездну, где водятся змеи и чудовища. Если выйти из замка на утренней заре и идти по лесу, то, к тому времени, когда солнце станет на средине неба, придешь к открытому морю. По дикому берегу раскиданы лачуги рыбаков, лежат опрокинутые лодки, предназначенные для осмоления, пахнет соленой водой и рыбой.
