Зачем зовешь к покинутым местам, Где человек постом и тленьем дышит? Не знаю я: быть может, правда там, Но правды той душа моя не слышит. Кто не плевал на наш святой алтарь? Пора признать, мы виноваты оба: Я выдал сам, неопытный ключарь, Ключи его пророческого гроба. И вот заветная святыня та Поругана, кощунственно открыта Для первого нахального шута, Для торгаша, алкающего сбыта. Каких орудий против нас с тобой Не воздвигала темная эпоха? Глумленье над любимою мечтой И в алтаре — ломанье скомороха! Беги, кому святыня дорога, Беги, в ком не иссяк родник духовный: Давно рукой незримого врага Отравлен плод смоковницы церковной. Вот отчего, мой дорогой поэт, Я не могу, былые сны развеяв, Найти в душе словам твоим ответ, Когда зовешь в таинственный Дивеев. Она одна, одна — моя любовь, И к ней одной теперь моя дорога: Она одна вернуть мне может вновь Уже давно потерянного Бога. X.В.М. КОВАЛЕНСКОМУ[137] Зовет мое воображенье Тебя, следящего движенья, В лазури, белых голубей. В лучах сиял их рой жемчужный. Они, казалось, были дружны С душою светлою твоей. Вот, что воспеть всего приятней: Под полусгнившей голубятней На старом ясене доска, И волны заревой прохлады В саду, где плачущей дриады Поет старинная тоска. Прозанимавшись до обеда, Ты строгий циркуль Архимеда Сменял на лейку и уду. Клевало плохо, и вдобавок Ты всё вытаскивал пиявок… Что было смеха на пруду! Да, наша дружба стала явней: Мы — два обломка стародавней Полуразрушенной семьи. И Гоголем, Аристофаном Полны под вечер, за стаканом, Остроты легкие твои. Прими ж рифмованные дани, Златых Тургеневских преданий Хранитель добрый и простой. На мнения людей не глядя, Мы будем верны, милый дядя, Заветам родины святой. XI. А. Г. КОВАЛЕНСКОЙ[138] Сквозь грезы зла, насевшие как пыль, Сквозь сумрак дней, тревожных и печальных, Встает одна пленительная быль, Прекрасный сон годов первоначальных. Всегда на страже строгой красоты, Средь древних рощ, как древняя дриада, Одна душою не стареешь ты, Волшебница таинственного сада. Люблю прийти в священный твой приют, Заботы дня на время обесценив, Где в розовом раю еще цветут Нетленные Жуковский и Тургенев. Как струны гармонической души, Что год, что час между собой согласней. Как полны мудрости, как хороши Сердцам детей твои простые басни! К твоим ногам недавно я принес Больной души мучительные пени: Текла весна вершинами берез, Вдали сверкали ветхие ступени. И понял я, взглянув на ясный лик, Что с роком ты, как гордый бог, боролась, Уча естеств таинственный язык, Птиц, струй, цветов утешный внемля голос. С тобой шептались струйка и звезда… И Андерсен тебе любезен мудрый, И летопись Дворянского Гнезда, И нежный вздох Минваны златокудрой. Теперь нежданно просветлел мой путь, Трагедия приблизилась к развязке, И я готов, как в оны дни, уснуть Под музыку твоей волшебной сказки. ЦВЕТНИК ЦАРЕВНЫ. Третья книга стихов. 1909–1912[139]
Те spectem, suprema mihi cum venerit hora, Те teneam, moriens, deficiente manu. Tibullus. I МАРИИ АЛЕКСЕЕВНЕ ОЛЕНИНОЙ-Д’АЛЬГЕЙМ преданно посвящаю ПРЕДИСЛОВИЕ[140] Разбирая мою книгу «Апрель»* (Русская Мысль, 1910 г. Июнь.), Валерий Брюсов, наряду с верными замечаниями и заслуженными мной упреками, высказал несколько таких, с которыми я отнюдь не могу согласиться. Оставить их без ответа с моей стороны могло бы значить одно из двух: или что я не дорожу критическим отзывом Брюсова, 2) или что я принимаю его упреки, как заслуженные. Но: 1) мнение Брюсова всегда мне дорого, как мнение моего любимого поэта и учителя, один тот факт, что после критики Брюсова я не только не перестал писать стихи, но даже решаюсь выступить с новым сборником, показывает, что не все упреки моего критика я принимаю как заслуженные. И к таким упрекам прежде всего отношу я упрек в том, что у меня «нет своего отношения к миру», «нет определенного миросозерцания», что я «неизвестно для чего повторяю евангельские сказания» и «развиваю в терцинах довольно наивные раздумия». Позволю себе еще раз занять внимание Брюсова моими «раздумиями» (правда, не в терцинах, а в прозе) и коснуться существенного вопроса о поэтическом миросозерцании. Книга стихов не должна непременно являться выражением цельного и законченного миросозерцания. По большей части, книга стихов дает нам историю развития миросозерцания, его различные этапы. Большой ошибкой было бы принимать за философское credo каждую отдельную мысль, заключенную в сборнике стихов. Книга стихов есть исповедь поэта, история его исканий, нахождений, ошибок, падений. Объединяет все отдельные мысли и переживания, заключенные в книге стихов, только единство сознания того, кто переживает, — поэта. вернуться В. М. Коваленскому (с. 319). Коваленский Виктор Михайлович (1887–1924) — дядя Соловьева, математик, приват-доцент кафедры механики Московского университета …два обломка стародавней / Полуразрушенной семьи… — к 1909 в когда-то многолюдном Дедове остались только А. Г. Коваленская, В. М. Коваленский с женой и младшими детьми и Соловьев. У Александры Григорьевны было шестеро детей и семеро внуков, выросших в имении Коваленских. вернуться А. Г. Коваленской (с. 320). …волшебница таинственного сада… — усадьбы Дедово. …твои простые басни… — А. Г. Коваленская писала сказки для детей, чаще всего назидательного характера. Минвана — героиня баллады В. А. Жуковского «Эолова арфа». вернуться Эпиграф — из «Элегий» Тибулла (I, 1). В переводе А. Артюшкова: «Лишь бы смотреть на тебя, когда час мой настанет последний, / И умирая, тебя слабой рукой обнимать». Посвящение — Мария Алексеевна Оленина-д’Альгейм (1869–1970), камерная певица (меццо-сопрано), жена П. д’Альгейма, тетка сестер Тургеневых (Натальи, Анны, Татьяны). вернуться Предисловие (с. 325). Гёте Иоганн Вольфганг (1749–1832) — немецкий поэт, мыслитель, естествоиспытатель. Батюшков Константин Николаевич (1787–1855) — русский поэт. Зелинский Фаддей Францевич (1859–1944) — филолог-классик, профессор Петербургского университета. Джотто ди Бондоне (1266/67 — 1337) — итальянский живописец, представитель Проторенессанса. Наиболее известны его фрески капеллы дель Арена в Падуе и церкви Санта-Кроче во Флоренции. Леонардо да Винчи (1452–1519) — итальянский живописец, скульптор, архитектор, ученый, инженер. Рафаэль Санти (1483–1520) — итальянский живописец и архитектор, представитель высокого Возрождения. |
