– Не робей, ребята, Бобр, чего встал, подойди, – не оборачиваясь, скомандовал он.

Сталкер на плохо гнущихся ногах подошел к дверному проему.

– Сядь, – указал Лесник. – Угости парней.

Егор присел и вытянул угощение сразу обеими руками. Снорки, не теряя ни секунды, выхватили и хлеб, и колбасу, и отскочив в сторону, начали засовывать их в рот, причем нижняя часть противогаза у них сместилась вверх и зацепилась за нос. Но это им, по-видимому, нисколько не мешало.

– Валер, сало тащи! Не дрейфь, наука! – весело прикрикнул на ученого дед.

Валера также неуверенно вышел на крыльцо и, присев на корточки, вытянул обе руки с кусками сала. Снорки, негромко ухая, аккуратно взяли сало с рук.

– Значит, вам по малому вон туда, – махнул рукой дед, – а в будку не ходить, слышь, культура? – обратился он к Валерию.

Ученый кивнул и благоразумно не стал спрашивать, почему нельзя сходить в специально построенный сортир. Гости отошли туда, куда указал Лесник, сделав свое, дело, Бобр собрался уже было идти назад, дождавшись стоящего недалеко Валеру, но науке вдруг приспичило по большому.

– Слушай, Егор, я так не могу на виду, – пожаловался ученый. – Я дальше пройду, вон к тем деревцам, хорошо?

– Откуда я знаю, хорошо тебе или не хорошо? – засмеялся Егор. – Бумаги дать?

– Нет, у меня салфетки есть, – смущенно ответил ученый, – гигиенические.

– О! Культура, – многозначительно, подняв указательный палец вверх, сказал Егор. – Ну давай, валяй.

– Только я очень прошу не смотреть на меня, – попросил Валерий. – Мы же тут вроде как под охраной, – сказал он, указав на вновь залезших на крышу снорков.

– Ну, не смотреть так не смотреть, особого интереса твои артефакты у меня не вызывают, – пошутил Егор. – Ты главное свои артефакты на дорогах общего пользования не оставляй, а то Яшка обидится, – расхохотался сталкер, развернулся и, посмеиваясь, пошел в избу.

Лесник сидел и попивал чай, на столе стояло две кружки такого же чая, дымящегося кипятком.

– Да слышал я, слышал, – остановил он сталкера, когда тот только начал раскрывать рот и указывать пальцем направление. – Садись, чай попей.

Егор отхлебнул со своей кружки. Вкусно. Отхлебнул еще раз, замечательно. Так незаметно выпил всю кружку. Хмель в голове стал легче, мозги заработали четче.

– Что-то долго наука диссертацию пишет, – заметил Егор, разглядывая потолок.

– Семь раз отмерь, один раз отрежь, – поддержал его дед, – небось, от Васьки прячется, он же жуть какой любопытный. Ну это хорошо, что Васька с ним пошел, если что, то крикнет или от аномалии отведет…

В этот момент снаружи донесся истошный крик телка.

– Старый дурак! – закричал на себя Лесник, вскакивая, хватая ружье и выбегая наружу.

Бобр схватился за дробовик и выскочил следом за Лесником, на ходу застегивая комбинезон.

– Яшка, Борька, ату его, ату.

Два настороженно глядящих куда-то в лес снорка с рыком слетели с крыши. Лесник и сталкер едва поспевали вслед за ними. Снорки бежали уже минут десять по следу неизвестной твари, которая среди бела дня под облачным небом Зоны посмела утащить ученого, занимающегося самыми своими сокровенными делами.

– Вот сука! – с чувством выругался Бобр.

Ученого нигде не было. Яшка и Борька, заухав и завернув вверх головы, вновь повели по уже воздушному следу, видимому только им двоим. Наконец, когда люди уже выбились из сил, на них, ломая подлесок, выскочил перепуганный Васька и, выгнув шею, заревел. Валера нашелся метрах в десяти над землей, привязанный к толстой ветви другими ветвями потоньше. Он был без сознания. Лесник и сталкер ощетинились ружьями, через прицел разглядывали крону деревьев.

– Надо лезть, – прошептал Егор, намереваясь забраться на дерево, в кроне которого виднелся силуэт человека.

– Оставь, уронишь.

Лесник свистнул и поднял руку вверх. Оба снорка в момент взлетели на дерево и, ловко перебирая руками и ногами, быстро поднялись до ученого. Минуты через три они бережно спустили его вниз. Лесник оттянул веко, посмотрел на реакцию зрачков.

– Успела его обработать, вот тварь, успела, – сокрушенно пробормотал он. Затем, сжав челюсти и зло сузив глаза, твердо сказал. – Сегодня ее брать будем, слышишь Бобр? Сегодня!

Ночь в Рыжем Лесу. Кто бы мог подумать, что человек способен прожить в Рыжем Лесу ночь, мало того, не просто прожить, а всерьез вознамериться убить таинственное существо, которое запросто утаскивала трехсоткилограммовых мутантов на деревья? Тем не менее, это было так. Лесник задумчиво связывал картечные патроны, по-своему укладывая дробины в гильзе. Старая керосинка почему-то чадила и потрескивала. При тусклом освещении избушки деревянный сруб и лицо Лесника, казалось, сделаны из одного материала, такого же цвета, с сетью таких же морщин и трещинок, даже выступы на скулах старика выглядели как спиленные и затертые временем деревянные сучки. Бобр сидел на противоположенном конце стола по левую руку от Лесника и, уперши дробовик рукоятью в пол, сотый раз продумывал, как они будут ловить мутанта. Кружка остывшего недопитого чая с встань-травой стояла перед ним.

– Так ты говоришь, мутант не от Зоны? – очередной раз спросил Егор, уже зная ответ.

Но ему, тем не менее, хотелось еще раз услышать рассказ старика. Сам голос Лесника приводил в успокоение, поскольку сидеть вот так в ожидании, в ночи, слушая каждый шорох и готовясь вскочить и бросится в непроглядную темноту, было выше его сил.

– Да Бобр, не от Зоны мутант. Недобрый. Не сладить мне с ним в одиночку, – проскрипел дед.

– А почему с другими сладил, а с этим не сможешь? – сдерживая сосущий страх, такой, что вызывал тоску, спросил Бобр, крепясь и не давая себе нервно трясти ногой.

Лесник отложил снаряженный патрон в сторону. Снял шапку-ушанку и положил ее на скамью возле себя, обнажив седые, но все еще блестящие здоровьем волосы, обжатые по контуру следом от этой ушанки.

– Ну слухай, сталкер, слухай. Когда я первых мутантов начал ловить да лечить пробовать, они все еще немного на обычных животных были похожи. Вот, например, белка. Ты видел белок в нонешнем лесу?

Бобр отрицательно покачал головой.

– Вот то-то и оно, что не видел. Я их в начале лысухами обзывал, повыпадала вся шерсть у них, клочками, кричали они, падали. Я их собираю, а сам плачу, думаю, что за напасть такая со зверьками приключилась? Оказывается, это Зона их переделывала, чтобы они дальше жить могли. Так вот, принес я их как-то в сарай, помню, два грибных лукошка белок этих набрал, гляжу, а они кровью харкают. Тогда я еще подумал, что зараза какая-то к ним прицепилась, пошел, значит, в избу, у меня там лекарства раньше водились, для животных антибиотики, витамины… ну всякое непотребное. Взял, значит, лекарство, шприц и назад, думаю, щас поколю их, да, может, польза им будет. Открываю сарай, а там меньше половины из них уже дышит, а одна, смотрю, вроде как кровью харкать перестала, на ножки села и смотрит. Так вот не стал я ее колоть ничем, только тем, что уже дух испускали, инъекцию сделал да и оставил их, тогда у меня других забот полно было. На утро возвращаюсь я, стало быть, в сарай проверить, как там и что, а у самого сердце неспокойно, чую, по лесу что-то не так, непривычно, странно. И вот открываю я дверь, а та самая белка, которая шевелилась еще, всех своих товарок попортила, у кого хвост отъела, у кого морду с глазами… ага… – замолчал Лесник, переживая свои воспоминания. – А сам зверь чуть больше стал, весь в струпьях каких-то, морда вся в крови, я его сразу и не заметил, сидит в углу, смотрит на меня темно-синими глазами, а глаз то у него четверо теперь стало. Я тогда ошалел маленько, испугался, а она смотрит на меня и как будто плачет, понимаешь? – спросил Лесник, сжав кулаки до хруста.

– И что? – спросил Егор, затаив дыхание.

– И нашло на меня, что она понимает все, что товарок своих поела, и что плохо ей на душе-то ее на звериной, так она на меня смотрела. И понял я тогда, что мутант, когда другого мутанта убивает, никогда в душе своей звериной радости не держит. Понял? А это отродье, оно же хохочет, оно же радуется, я же сам видел, что не еды ради оно кудряшей да прочих добывает, нравится ему мучить их! – с сердцем почти выкрикнул Лесник. – Ну погоди, ну доберусь я до тебя! Зона ищет ее, хочет поквитаться с ней, не ее это творенье, не нравится ей, когда ее деток обижают.