– Как, как, – Богдан снова улыбнулся своей странной улыбкой. – Одним духом и держимся. Человечьим. Сил и вправду не было. Можно сказать, лежали по углам, смерти ждали. Но как только связь с миром появилась, так сразу зашевелились.

– Это что, если бы на день-два опоздали, так уже и не было бы вас? – грустно спросил Сагитай.

– Не знаю, – Богдан перестал улыбаться. Лицо сделалось серым и непроницаемым. – Нет, – вдруг решительно сказал он. – Все равно бы дрались. Это же «Ладога»…

Он любовно погладил бордюр, словно это был редкий самоцвет. Яков уже начал раздавать оружие. Пистолеты ПМ и по паре магазинов к нему. Пистолетик был легкий, и для рабочих в их нынешнем состоянии более серьезного оружия и не требовалось. Высокий блондин, облаченный в броню, с только что прилаженным к спине мечом, показывал сварщикам, токарям, наладчикам, как надо ставить на предохранитель, как снимать, как целиться, как перезаряжаться. Примерно половина народа уже уснула прямо тут, на асфальте, хотя температура на улице была чуть больше двадцати градусов. Но еда, уроненная на усталость и недосып, чувство облегчения, уронила еще и истощенное тело. Та половина, которая бодрствовала, с интересом обступила Якова и разглядывала как его самого, так и его оружие. К слову сказать, посмотреть было на что.

– Это у вас ночная смена спит? – высказал догадку Сагитай.

– Да. Они самые. Нашу «Ладогу» никто не завоюет. Я так думаю, – прошелестел механик. – Знаешь, почему?

– Почему?

Механик пожевал губами и посмотрел на небо.

– Ладога – это первая каменная крепость на Руси. Еще в десятом веке построена. Сейчас это Старая Ладога. Первая каменная, понимаешь? Не горит, не сдается. И мы такие же. Пусть и не все русские, но какая разница? Мы все на одной стороне. Вот и наша «Ладога» – наша крепость. Она не сдастся. Мы гнуса сюда не пустим.

Странный взгляд. Сагитай видел безумцев, и этот был очень близок к ним. Они легко отрывались от реальности и уносились в свои миры, разговаривая оттуда с человеком. Этот механик определенно имел такую способность, и ожидать от него можно было чего угодно.

– Так вы едете с нами или как? – растерялся боец.

От этого человека, как, вполне возможно, и от остальных защитников этой первой крепости, можно было ожидать чего угодно. Чтобы скрыть волнение, боец поднял с асфальта золотистый листочек тополя, чья каемка еще была зеленоватой. Крупный красивый лист, оторвавшись от дерева-матери, обречен, так же как и этот человек, если вдруг решит, что сможет справиться в одиночку.

– Да, мы едем. Но выпустим во двор всех наших псов. Ни одна тварь сюда носа не сунет. А как поправим свое положение, вернемся.

Богдан твердо смотрел в глаза Сагитаю. В глазах было не безумие, а что-то другое. Какой-то знакомый отблеск. Он видел подобное. Нечто подобное в глазах Дока, когда с ним разговаривала Лилит, нечто подобное исходило и от Якова, когда они миновали Новгород-Северский. Пограничное состояние, когда человеческая суть говорит напрямую, без фильтра человеческого отношения и без рассуждения. Безрассудство. На грани. Что происходит?

– У меня пятеро детей и жена в Житомире остались. Я вернусь, – твердо сказал он.

Не поспоришь. Сагитай отвел взгляд. Он, что, думает, что они все еще ждут его там? Не исключено… не исключено, что так думает. Если получится, то надо отвлечь его от этих мыслей. Все прошедшие горячие точки приобретают синдром, когда действительная реальность оценивается исходя из прошлых побуждений, таких сильных и ярких, что человек путает, где и в каком времени он находится. Но военный человек хотя бы морально готовился к тому, что ему предстоит, а вот отец пятерых детей…

– А как же Кремль? – решил сбить механика с его настроя Сагитай.

– Кремль? Кремль не первый. Он Донским Дмитрием Ивановичем построен уже в четырнадцатом веке. Ему до нас далеко, – совершенно нормально ответил механик.

За прикрытыми железными воротами раздался звук троящего бензинового двигателя и троекратный автомобильный сигнал.

За прикрытыми железными воротами раздался звук троящего бензинового двигателя и троекратный автомобильный сигнал.

– Ваши? – удивленно спросил Богдан.

Сагитай уже бросил взгляд на Якова. Боец развернулся с гранатометом Barrett XM109, прижался плечом к внедорожнику. Работяги отступили и спрятались немного позади Якова, с недоумением глядя на ворота. Далее события понеслись с угрожающей быстротой. Настырно напирая носом на незапертые ворота, на территорию, начал продавливаться бежевый автомобиль ВАЗ шестой модели с треснутыми передними фарами. Одно из деревьев поодаль неуловимо посерело, и многие десятки листочков стремительно полетели вниз. Грянул немилосердным металлическим лязгом выстрел «Леры», отправляя гранату в образовавшуюся щель. Взрыв под капотом шестерки, от которого выбило к чертям жестяной лист капота, а вверх полетели дымящиеся осколки двигателя. Голубые металлические ворота от ударной волны распахнулись внутрь, и из салона один за другим выскочило несколько человек, чьи лица и руки были покрыты пятнами. Еще выстрел от Якова. Половина туловища водителя шестерки разлетается мелкими ошметками. Богдан, схватив свой чемоданчик, открывает его и, молниеносно работая руками по сенсорному экрану компьютера, начинает свою работу. Не сходя с места и не пытаясь бежать. Еще двое рабочих, отбежав на несколько шагов, включают свои компьютеры и, не поднимая голов, словно дирижеры для невидимого оркестра, начинают набирать команды.

Сагитай хлопает себя по пластиковому щитку, опуская забрало на лицо, и кидается к «Тигру», доставая с заднего сиденья меч, такой короткий, угрюмый и злой после сверкающей катаны.

– Не трать гранату, – кричит он Якову и в несколько шагов оказывается у дымящихся «Жигулей».

Выскочивший из машины гнус едва ли ожидал подобного приема. На его короткой памяти не было бронированного бойца с занесенным над головой клинком.

Один мощный удар коротким мечом. О, да! Это был совсем другой меч. Ненамного тяжелее катаны, поскольку значительной его частью был титан, чуть короче, но шире и толще. Длинная рукоять, рассчитанная на две руки, в агрессивном остром исполнении оплетки, которая чувствовалась даже через перчатки, требовала максимального по силе удара. Этот меч сделан не для фехтования или парирования, а для разрубания плоти вместе с костями, а если надо, то и вместе с металлом. Сагитай рубанул по бледной шее, покрытой безобразными кляксами вируса. Удар пришелся чуть наискось, разрубил мышцы шеи и с очевидным треском разрубил позвонки. Голова гнуса откинулась влево, повиснув на лоскуте. Еще один яростный удар наотмашь – и она отделяется полностью, кувыркаясь, летит на асфальт и закатывается под «Жигули».

Яков, оставив «Леру» аккуратно прислоненной к «Тигру», уже стоит рядом и выстрелом своего Desert Eagle откидывает другого гнуса на метр за машину. Затем его взгляд падает на пространство позади «Шестерки». Лицо его меняется, и он, едва успев крикнуть: «Сага, назад!» – отпрыгивает в сторону.

По асфальтовой дороге прямо на них несся автобус сто тринадцатого маршрута. Просвета из-за находящихся в нем пассажиров не виделось. Выскочившая ему навстречу огромная тележка, утяжеленная рельсами, понеслась в лобовое столкновение, но масса автобуса, до отказа набитого гнусом, и масса тележки были слишком неравны. Тележка отлетела в сторону, крутнувшись вокруг оси. Двигатель у этого автобуса был позади, и никакого ущерба ему как будто бы не было, за исключением четырех дыр выше бампера. Тем не менее автобус, который шел явно на таран, терял скорость. Имеющейся сейчас в нем инерции хватало на то, чтобы заскочить в ворота и смять находящихся там людей. Сагитай, повернув голову, понял всю опасность и, словно только это и делал всю жизнь, длинным кувырком ушел в сторону. Мощный удар в заднюю часть «Жигулей» – и смятая конструкция, дымя и фыркая перегретым раскуроченным двигателем, проехав несколько метров по асфальту, вбилась во внедорожник, оставленный Яковом на ручнике там, где их встретила толпа.