– Пламя, – негромко сказал Яков.

Несмотря на то, что при всей его мощи разлом, казалось, должен реветь, он только изредка издавал легкое потрескивание или шипенье, практически не слышимое при ходьбе.

– Красивый, зараза, – подтвердил Сагитай. – Нам его никак не достать, Док?

Трофим хмыкнул. Уже скольких сталкеров, и опытных, и других заманил к себе разлом. А поскольку серьезных артефактов было целых три, два первых, очевидно, огненные шары, вытащить их оттуда никто не смог. Уж им ли «лаборантам» тягаться с теми, чьи кости превратились в золу и пепел на дне этого оврага. Трофим огляделся, подошел к лежащему открытому рюкзаку, достал оттуда вздувшуюся консерву и бросил ее в аномалию. Консерва почти долетела до дна, но, не коснувшись его, взорвалась десятками брызг, которые устремились наверх, но не сумели вылететь, превратившись в горящие частицы. По дну аномалии, словно по речному песку, прокатилась волна огненных возмущений, на несколько секунд вдруг застрекотал счетчик радиации, а после затих, констатируя успокоение фона. Впечатленные демонстрацией, все четверо смотрели на огненную картину.

– Есть отставить, – сказал Сагитай, с трудом отрываясь от притягивающей взор аномалии.

– Это еще чистый разлом, – сказал Берик, глядя на контур сгоревшего сталкера, который как будто начал шевелиться под воздействием возмущений, образуя бесплотную тень. – Есть такие, которые вместе с пси аномалиями срослись, там, я понимаю, задерживаться никак нельзя, или бегом оттуда, или сам шагнешь… вон к ним… к теням.

Трофим развернулся и пошел. Остальные молча проследовали за ним. Петляя и меняя направление, отряд медленно пробирался к Пепелищу. Как Капуста смог за несколько часов сходить и туда, и обратно, Трофим мог только догадываться. Сейчас уже было около трех часов дня, а конечный пункт Пепелища только показал свои черные трубы. Первым подал голос Берик.

– Трофим Аристархович, давай привал сделаем, а? – нарочито жалобно попросил он.

В самом деле ноги потяжелели, а если и делать привал, то лучше здесь, пока ничего не мешает.

– Давай сделаем, – согласился Трофим, чувствуя вдруг насущную необходимость отдохнуть.

Группа села в круг и прямо на земле разложила нехитрый обед. Бойцы носили с собой обязательные пайки, Берик достал колбасы, воды и хлеба, Трофим же оказался самым неподготовленным, точнее, вообще неподготовленным хоть к какому-то подобию похода. Когда он, неловко себя чувствуя, достал из рюкзака холщовый кулек с карамельками, на лице у Якова появилось сложное смешанное чувство брезгливости и удивления, и Трофима вежливо попросили убрать это прочь. В итоге два пайка, большая половина припасов Берика были попилены на четверых и употреблены. Некстати погода, все время показывающая солнышко, вдруг испортилась, и небо затянули сумрачные, не предвещающие ничего хорошего облака. В отдалении стая слепых псов громко синхронно завыла разными голосами, вселяя тревогу в души людей. Потратив не более пятнадцати минут на отдых, группа, подгоняемая холодным ветром и обгоняющей их пылью, двинула к сгоревшей дочиста деревне и прилегающему к ней кладбищу, что все вместе именовалось среди сталкеров как Пепелище. Позади, на расстоянии четырех сотен метров, на грани чувствительности детектора, рассыпавшись широким полукругом, низко пригнув головы, беззвучно начала загонную охоту стая слепых псов.

Пепелище для сталкеров представляло собой в основном старое кладбище с множеством деревянных крестов и провалившихся могил, среди которых хаотично поросли воронки, карусели и жарки, горячие пятна которых определялись не только повышенной температурой, но и значительным радиоактивным фоном. Наличие аномалий, казалось, должно было бы уничтожить деревянные конструкции, но по прихоти Зоны большая часть из них устояла, только слегка накренились кресты, да ветхие оградки из железа схватились черной пленкой, удерживающей металл от разрушения. Деревня же, название которой утрачено, выгорела и разрушилась почти полностью. С десяток домов еще имели обрушенные останки стен, остальные полтора десятка могли похвастаться разве что кучками поросшей травой золы да полуразрушенными печами, редкие уцелевшие трубы которых черными пальцами указывали в небо. Кое-где битые аномалиями упрямо росли изуродованные, низкие, кряжистые березы, иногда просовывая зеленую макушку в разрушенные проемы уснувших домов.

Отряд медленно приближался к Пепелищу. Трофим, несмотря на всю кажущуюся простоту работы проводника, регулярно терял и не находил болт. Не видя, куда он отлетел, он кидал туда что-нибудь еще, пока наконец Яков не подобрал с земли проржавевший обломок трубы и не стал кидать его сам. Обломок летел недалеко, но потерять его было невозможно, он с треском влетал в траву и оставался лежать там, ожидая, пока его подберут и кинут вновь. Так они прошли половину дистанции, пока он не влетел в жадинку. Жадинка – небольшая невидимая аномалия размером до метра, хватала все, что в нее попадает, и одушевленное, и неодушевленное, но не сразу. Сталкера, вступившего в аномалию, жадинка нежно прихватывала за обувь, и если он был в сапоге, а не в берце, он мог успеть выдернуть ногу, если же в берце, то она прихватывала и ногу, не отпуская ее вместе с хозяином. Единственным спасением было нагрузить аномалию разным хламом, чтобы она, распределив свое усилие на остальные предметы, ослабила хватку, но одиночка ничего не мог предложить жадинке, кроме рюкзака, и дожидался либо помощи, либо смерти. Наклонившись за трубой, Яков вдруг не смог оторвать ее от земли, сделав рывок, он высвободил уже подгруженную аномалией руку, ошалело глядя на оставшийся на земле обломок, он отступил назад. Стоит ли говорить, что болт, вдруг прилипший к земле, а не отскочивший от нее, указал бы отряду на сомнительное место.

– Ого, – растерянно произнес Яков.

Трофим со вздохом достал болт, всего с десяток металлических предметов было у него в подсумке, большая часть из которых была подобрана тут же в поле. Там лежали несколько ржавых болтов и гаек разного размера, железнодорожный костыль, сломанный надвое пруток арматуры, старые разбитые наручные часы, пара камней. Тот запас из тридцати новых красивых болтов, который он часто считал лишним грузом, весь вышел, застряв в аномалиях или просто потерявшись в траве. Болт, брошенный «пристрелявшейся» рукой Трофима, пролетел в другую сторону и, плюхнувшись в хорошо видимый пятачок земли, отскочил в сторону, как и полагается. Отряд двинул было за ним. Яков же, развернувшись, вдруг замер, приложив автомат к плечу.

– Что там, – спросил Сагитай, видя, как вдруг собрался его напарник.

– Нас ведут, – негромко ответил Яков, – собаки.

Сагитай посмотрел на детектор.

– На триста пятьдесят метров чисто, – сказал он.

– Они с дистанции, вон я вижу, – он указал рукой несколько направлений.

Сагитай достал снятый с автомата прицел и посмотрел в него. Трофим и его коллега остановились.

– Что будем делать? – спросил у всех сразу Берик.

Трофим понятия не имел, что будет делать, обычно в таких ситуациях на Янтаре он слушался проводников либо нажимал тревожную кнопку и находил безопасное место.

– Тут мы их не положим, – сказал Сагитай, покусывая губу. – Трава высокая, вплотную. Надо выбираться до домов. Давай, Док, веди.

Трофим развернулся и продолжил движение в сторону Пепелища, до которого оставалось метров триста. Тут он понял причину постоянно гнетущего его беспокойства. Выброс! Скоро будет Выброс! Внутреннее известие обожгло его изнутри, оставив гул нарастающей тревоги.

– Скоро Выброс! – крикнул он, понимая, что никто из них не знает, где здесь можно спрятаться, а собаки… слепые псы знают, что их ждет, потому и не нападают.

– Едрить колотить, – выругался Сагитай, – час от часу не легче, обещали же завтра, послезавтра, Док?!

– Ошиблись, – ответил Трофим, кидая следующий болт.

Сагитай как заправский сталкер завернул сложное ругательство, в котором участвовали два местных метеоролога, их руководитель, несколько снорков и слепых псов. Поднялся ветер, низко шумящий в отдаленном леске и посвистывающий травой под ногами.