Так, двигаясь в относительной безопасности за спинами компаньонов, чувствуя гуденье в натруженных ногах и усталость от рюкзачных лямок в плечах, они добрались до старого контейнера, покоившегося недалеко от Карьера. Контейнер был прострелян со всех сторон, даже крыша изнутри была прошита автоматными очередями, двери были безнадежно деформированы взрывом и не могли ни закрываться, ни открываться, оставив лишь кривую щель для вхождения одного человека. Но сам схрон располагался в землянке, на которой, по сути, и стоял контейнер. И уже в свете заходящего, на миг промелькнувшего среди вечных облаков солнца Бобр увидел силуэт огромного роторного экскаватора, символизирующего прошедшую эпоху больших побед трудящихся над своими свободами. Завтра будет новый день.

Утро. Отряд собрался за импровизированным столиком, на котором покоились остатки завтрака и хлебные крошки, в свете карманного фонаря казавшиеся причудливыми кристаллами, проросшими на поверхности стола. Впрочем, тут уже была средняя Зона, и некоторое искажение в ощущениях поначалу чувствует каждый, особенно новичок. А вот в глубокой Зоне даже бывалый сталкер чувствует себя не просто неуютно под воздействием аномальной энергии исходящей от ЧАЭС, но и нередко испытывает галлюцинации, способные сломить его психику. Вероятно, это одна из причин, по которой и без того ходящий по лезвию сталкер рано или поздно совершает ошибку, стоящую ему жизни. Нередко вернувшийся из глубины Зоны живым, сталкер психически отличается на несколько лет от сталкера, уходившего в рейд несколько дней назад.

Волк давал инструкции молодым, сидя на грубо сколоченном табурете.

– Бобр, Фома, ваше дело не высовываться, основная работа на нас. Цель в сейфе, если код не подойдет, то вы оба его и попрете, для этого вас и взяли, – категорично заявил Волк.

Бобр слегка скривился: «Что за хрень, я что, в носильщики нанимался? А с другой стороны, подрядился не спрося, и пеняй теперь на “ся”…» На Фому же такой расклад никак не повлиял, он продолжал флегматично смотреть перед собой. Выдержав паузу, Волк продолжил:

– Кровососов там видимо-невидимо, мне с утра сообщение пришло от Киселя, что сосунов десятка три, наблюдалось пару дней назад.

Эта новость стала неожиданностью даже для Лебедя и Кривого, судя по их лицам. Что же касается Бобра и Фомы, так у Бобра просто отпала челюсть, а Фома вдруг стал серым, как портянка. Сделав еще более значительную паузу, Волк уже тише и как-то по-свойски сказал:

– Бывают тут на Карьере такие нашествия, то ли размножение, то ли… кто его знает.

Фому пробил нервный смешок.

– Слушай, Волк, ты чо, в натуре?! Ведь поляжем все, как пить дать, поляжем, – в голосе Фомы чувствовались истеричные нотки.

– Вот уж не думал, что такое скажу, но кто обгадился, может возвращаться, – конкретно ни к кому не обращаясь, сказал лидер отряда.

Настало время задуматься Егору. «Черт, а ведь и правда, если там столько тварей, то и сомнут, никакие коммандос не помогут», – думал он, украдкой разглядывая лица Кривого и Лебедя. Их лица были сосредоточены и спокойны, разве что у Лебедя нарисовался пунцовый румянец на щеках. В этих ребятах можно было не сомневаться. «А я… а что я…» – он погладил свежеприобретенный дробовик, – и ты мне, брат, не поможешь против нескольких таких тварей, сразу хоть два чудо-дробовика выставляй и в экзоскелет залазь – ничего не поможет».

Егору вспомнилось, как он уделал своего первого кровососа. Тот выскочил на него в сумерках, недалеко от станции Янов. Егор стоял на островке, окруженном низкой водой, и обдумывал, как лучше обойти открывшееся перед ним водное пространство и по возможности не намочиться выше колена. Благо в тот момент он успел сообразить, что значит быстро приближающаяся к нему слева еле заметная воздушная марь и цепочка водных следов, оставляющих едва слышные всплески. Разворачиваясь и одновременно нажимая на курок, он увидел сначала бурые фонтанчики жидкости, вырывающиеся из ниоткуда, а затем и всего монстра, растерявшего свою невидимость и замедлившегося по причине болезненных попаданий с расстояния двадцати метров. Силой отдачи ствол начал задираться вверх, и очередь начала подниматься от живота на грудь и на морду монстра, с гулким дребезжанием вбиваясь в грудину мутанта и разворачивая его щупальца.

Надо сказать, что практически все кровососы обладают непостижимой с медицинской точки зрения живучестью и способностью к регенерации. Хотя в Зоне, наверное, нет таких мутантов, кто бы не удивил медицину своими регенеративными способностями. Но кровососы – это отдельный вопрос среди классифицированных и распространенных мутантов. Итак, благополучно разрядив весь магазин в монстра и прекратив орать, Егор схватился за тогда новый «Глок» и разрядил еще пол-обоймы в согнувшегося и шипящего мутанта, который уже просто брел в сторону сталкера, вытянув обе когтистые узловатые лапы. Мутант не дошел до Егора метров пять и рухнул в грязь, дергаясь в судорогах и взбивая муть в некогда прозрачной воде. Поскольку Бобр всегда был хорошим учеником в Зоне, в отличии от того Егора, который некогда жил на Большой земле, в школе и в ПТУ всегда смотрящего сквозь учителя, тут он усвоил, что лучшая тварь – это та тварь, у которой нет даже признаков жизни. Поэтому перезарядив автомат, от избытка чувств он расстрелял еще пол рожка, в упор прошив голову дергающегося и извивающегося мутанта, теперь уже наверняка. Оглядев себя с ног до головы, он плюнул на недавнее желание пройти чистеньким через болотце и прямиком попер на станцию. Весь бой занял полминуты реального времени, но нервов и адреналина было сожжено на неделю вперед. После того, как он пришел на станцию, его наконец проняло до трясучки, и пока в окружении таких же сталкеров он рассказывал свою историю, его долго не брала водка, выпиваемая им граненными стаканами.

Вспомнив эту историю, Бобр задумался: «А с другой стороны, если назад пойду, как Сидоровичу на глаза показаться и другим сталкерам? Считай все, каюк. Сидорович запомнит и со мной нормально торговать не будет, или Зона сделает свое дело за то, что товарищей бросил, наверное, даже на пути обратно. Нет. Сказано – сделано, не могу отказаться от дела!» – решил он, чувствуя как зашумело в ушах от поднявшегося давления.

– Я с вами, – хрипло прошептал Егор, и сам не узнал собственный голос, так осипше и по-чужому он звучал. – Я готов, – подтвердил он вторично, уже громко, внутренне обращаясь как к товарищам, так к себе, так и к Зоне, которая, казалось, незримо следила за ними тысячами глаз, из каждой щелки и поры в стене землянки.

– Ну вы че, мужики, мля… – испуганно заозирался Фома. – На убой же идем! Там тридцать рыл! – уже почти завыл он.

В ответ ему отозвалось лишь молчание. Сталкер должен сказать свое слово. Вдруг Фома как-то сдулся, как будто уменьшился в размерах, потемнел лицом и даже одежда как будто вдруг стала меньше, прилипая к нему, словно пугаясь показаться за пределами своего обладателя. И тут все поняли – не жилец. Такое бывает. Даже независимо от того, пойдет ли он назад, или пойдет со всеми, он предрешил свою участь, его страх стал больше него, а люди со страхом, заполонившим душу, не живут в Зоне. Они ее питают.

– Дайте водки – попросил Фома.

Кривой протянул ему бутылку, в которой оставалась половина. Фома схватил ее трясущимися руками, без предисловий закрутил в штопор и влил в себя всю. Выдохнув, осоловело огляделся, криво ухмыльнулся. Получилось не очень.

– Ну пошли, покойнички! Сабака лаяла на дядю фраера… – вдруг пьяно и не к месту пропел он.

Волк, пристально смотревший на Фому, кивнул.

– Проверить оружие, оправиться. Готовность на выход десять минут, – четко распорядился сталкер.

Выбирались из землянки, а потом из контейнера, с оглядкой ощетинившись автоматами и дробовиками во все стороны. Путь лежал к юго-западной окраине Карьера, что было по левую руку и вперед от контейнера. Там был более пологий спуск, и там было ближе до указанных координат тайника.