На заднем сиденье лежал тот самый термос, наполненный волшебным кофе, который Орех, подмигнув, передал Сагитаю, а также, кроме оружия, боеприпасов, походных рюкзаков, набитых артефактами, в прочном пластиковом корпусе цвета хаки лежал один из компьютеров операторов, по которому можно было связаться с Жукотками и с «Ладогой». Собственно, именно связь с «Ладогой» была сейчас в приоритете. Сагитай устало посмотрел в окно, за которым частыми стволами мелькал близко подступивший к дороге лес.

– Чувствую себя как после десятого раунда с Грицуевым… – сказал Сагитай.

– Это который? – не отрываясь от дороги, уточнил Яков.

– Был такой. Сто пятьдесят килограммов. Рама – хрен поднимешь. Вольник и рукопашец. Ты его должен помнить… здоровый хрен такой, все ходил, за кимоно меня дергал.

Яков честно попытался вспомнить. Он больше предпочитал стрельбища и тактические учения, а на силовые и рукопашные тренировки ходил постольку-поскольку. Силы от природы у него было немерено, поэтому все экзамены он проходил легко. Яков рассуждал вполне логично. Даже самый сильный и тяжелый противник не смог бы с ним справиться с наскоку, а вот маленькая пулька, даже из «Макара», легко могла прикончить любого самого серьезного бойца, если он не будет понимать, откуда противник может вести огонь, или не сможет четко и быстро найти и устранить его.

– Не помню. Много их было. Все здоровые. Лопату помню. Двести кг почти, а Грицуева… нет, – сознался Яков.

– Лопатин нормальный спортсмен был. Грицуев только хромой на голову. Ладно. Пес с ним, – отмахнулся Сагитай.

– Да ты говори, Сага, что тот Грицуев? У нас дорога долгая, бак полный, радио не работает.

Сагитай покрутил головой, чуть хрустнув позвонками.

– Зарубились мы с ним как-то в ринге. Сначала вроде в шутку, ну, так чтобы размяться, а потом всерьез.

– Ну и? Ты же его, наверное, побил? – спросил Яков, мельком глянув на друга.

– Ну, не так чтобы прям и побил. Двенадцать раундов мы с ним барахтались. Он на пятьдесят килограммов меня тяжелее. Поначалу, когда силы у меня были, я его аккуратно так складывал, кидал мягонько, подстраховывал, а он вроде не рыпался, потом почувствовал, что я устаю, и начал грубить. То кулачок под спину поставит на диск, то подбородком на глаз надавит, то еще чего грязного сделает. Вообще не спортивно. Тогда и я тоже в ответ размахался. Наши смотрели, вроде по таймеру работаем, никто разминать не спешил, но всех мелочей-то не углядишь. К тому же он с другого управления, так сказать, гость.

– Да ладно? – возмутился Яков. – Кто ж такой? Блин, не помню, как отрезало.

– Да и хрен с ним. Я вот и говорю: чувствую себя как на десятом раунде. Бьешь его, а он закрывается, терпит. За шею схватишься на удушение, а шея толстая, почти нет ее, не схватишь, не прожмешь. Кинуть с бедра – уже сил нет такую тушу поднимать. Поначалу потратил все.

– И что?

– Что?

– И как ты себя чувствуешь? – спросил Яков.

– Да как… – пожал плечами Сагитай. – Наверное, как ты тогда, в прошлом раунде. Помнишь? Кажется, что бесполезно все.

– Я и сейчас думал бы, что бесполезно, – серьезно сказал Яков. – Мы этого гнуса даже тысячью терранов не удержим. Его же и авиацией, и артиллерией, и роботами били, а задержать нигде не получилось. Но ты же правильно сказал, что Лилит не просто так нас спасла. Поэтому я весел не бросил, буду грести.

– Думаешь? – с некоторым сомнением и надеждой посмотрел на Якова Сагитай.

– А что тут думать? Мы же видели, с чего начиналось. Шутка ли – мертвые восстали на стороне живых. Мы же сколько раз могли на тот свет отправиться? Помнишь? Химеру и Выброс? Помнишь, как в погребе прятались? А гнус сколько раз тебя, нас подстрелить мог? А Лука в Москва-реке каким чудом смог от нас спастись? Так что я теперь думать ничего не хочу. Случайно остаться в живых после всего того что мы видели – невозможно. Есть задача у нас – гнус сдерживать, есть предназначение. Я вот так сейчас думаю, даже не думаю, а верю. Вот пока есть у человека предназначение, пока он в него верит, его убивать не положено. Получается, у кого предназначение сильнее, кто в него больше верит, тот живым и останется.

– Хм. Нормально, – кивнул Сагитай. – Соглашусь. Ну, может, не живым, но, по крайней мере, свой раунд выиграет.

– Не, – беззаботно ответил Яков. – Я думаю, если кто свое предназначение уже понял, у него последний раунд. Выполнит его, и больше он не боец. А я свое еще не вижу. Чувствую, что оно есть, но какое? – Яков посмотрел на Сагитая. – Меня же сама Лилит сберегла. Я, может, на ней жениться хочу.

– Хорошо мыслишь, брат, – усмехнулся Сагитай, невольно заряжаясь легкостью и спокойствием. – А что по поводу этих чертовых докторов, которые из людей в убежищах всяких уродов лепят?

– Не знаю. Сержант сказал, что мы все одно. Я не знаю, но это как-то… успокаивает, что ли, – пожал плечами Яков. – Я ему поверил. Зачем ему врать?

– Ну ты даешь, – немного растерялся Сагитай. – Ладно, – выдохнул он, почувствовав, однако, облегчение. – Давай послушаем, что там «Ладога» делает. Вводных данных кот наплакал, надо самим узнавать.

– Давай.

Сагитай перегнулся и достал с заднего сиденья компьютер, открыв который, он нажал несколько команд, пользуясь рукописной шпаргалкой, оставленной младшим лейтенантом. На тускловатом матовом экране отразилось штук тридцать мелких прямоугольников с обозначениями ПР либо ДПР и порядковый номер. Самый меньший начинался с двухсот второго, и последний – пятьсот сорок четвертый. Большинство из них были отвратительного темно-зеленого цвета. Даже странно, почему нельзя было сделать их приятно зелеными, неужели этот экран мог выдавать только мрачные и унылые цвета? Сагитай вздохнул. Ноутбуками и прочими гаджетами современности он пользовался уверенно, но скорее был догоняющим, чем интересующимся этим направлением. Тем не менее два из тридцати ПР за номером двести семнадцать и триста ровно были отмечены на бумаге как относящиеся к ЦВТПР «Ладога». Несколько раз ткнув пальцем в сенсорный экран, игнорируя уложенное рядом стило, Сагитай равнодушно смотрел на квадратную анимацию спутникового сигнала от компьютера на спутник и со спутника на квадратик ПР за номером двести семнадцать. Анимация на черном экране изображалась убогими темно-зелеными кубиками, двигающимися на возвышение к условному ушастому спутнику, а с него капала вниз зелеными квадратными какашками в ПР. «Соединение подтверждено», – вдруг появилась серо-белая надпись по центру экрана, которая затем, бешеными рывками уменьшаясь, спряталась в угол и бледной жабой продолжала мигать, напоминая о себе. Из динамиков не было слышно ни звука. Сагитай подсознательно ожидал нечто вроде гудков, но все ограничилось чуть ли не восьмибитным видеорядом.

– Але, – неуверенно начал Сагитай. Затем прокашлялся и сказал громче: – Але, «Ладога», прием! Прием!

Отдаленно послышался хруст гравия, и взволнованный голос заорал из правого динамика:

– Але, але!!! «Ладога» тут! Говори, родной! – раздался надтреснутый голос пожилого человека.

В голосе было столько волнения и радости, что Сагитай мгновенно пришел в себя.

– Это Сагитай. Едем к вам на выручку от Коваля. Два человека. Я и Яков. Как обстановка?

Послышались многочисленные шаги, возбужденные возгласы, и другой мужской голос, более молодой, спокойный и сдержанный, произнес:

– Нормально обстановка, мужики. Держимся. Только почему вас двое всего?

– Столько, сколько надо, – ответил Сагитай. – Больше не можем.

– Понятно, – голос стал несколько обескуражен.

– Нас двоих будет достаточно, – успокоил говорящего Сагитай. – С кем разговариваю?

– Богдан. Механик. Я же и наладчик, я же и немного программист. Лаборатория робототехники.

– Рассказывай, Богдан, обстановку, – спокойно сказал боец.

– Какая обстановка у нас? – переспросил вдруг с плохо скрываемым раздражением конструктор. – Хорошая, я бы даже сказал, душевная! Из ста восьмидесяти двадцать пять с половиной человек в живых. Все хорошо! Только ходить трудно, потому что уже неделю на воде и траве сидим. Лебеду жрем, пока вы там… – голос, пышущий желчью и ядом, осекся. Некоторое время в эфире была гробовая тишина. – В общем, обстановка у нас крайняя, – голос стал глух и апатичен.