– Вот, держи-ка, поешь. Да не на ходу, присядь. Успеем. Тут идти недалёко.

Кира с благодарностью приняла из рук деда лакомство и тут же впилась зубами в хрустящую ещё корочку хлеба, чуть присыпанную крупной солью. Примостившись под кустами ракитника, она с упоением принялась жевать.

– Фкуо-о-а!

– Чего говоришь?

– Я говорю- вкусно-то как! – с восторгом выпалила Кира.

– Так ведь сам пёк, каравай-то. И сало домашнее. И огурчики с грядки. Оттого и вкусное.

– Ну вы на все руки талант! Спасибо, Пантелей Егорович! Вы меня от голодной смерти спасли.

– Да чего там, – улыбнулся старичок, – Я без провианта и воды никогда в лес не хожу. Хотя и знаю многое – и как пропитание в чаще добыть, и как костёр без спичек развести, и проча. Только это всё ни к чему до крайностей доводить, ежели есть возможность всё необходимое иметь при себе в запасе. А меня порой так далёко заносит, что…

Он засмеялся, достав из нагрудного кармана папироску и задымив.

– Я человек, влюблённый в лес. Порою так увлекусь, задумаюсь, что ушагаю Бог весть куда. А после ведь ещё назад возвращаться надо!

– И как вы только не устаёте пешком вот так по лесам ходить? – подивилась Кира.

– Здоровьем Бог не обидел. Да и вырос я тут, привычный. Опять же – телевизор и проча скучно мне, я люблю живую жизнь, ту, что вокруг меня происходит, а не где-то там на экране. Тут ведь выйдешь на простор – запахи так и вскружат голову! А красота-то какая дивная кругом, а небо! Раздышаться не можешь. Тут тебе и пеночка протенькает, и малиновка-заряночка прозвенит колокольчиком, и коростель будто на варгане прогудит… Кажная-то малёха тебя поприветствует, как своего. Травы ароматные, ягоды, грибы, зверьё всяческое… А ночью звёзды над тобою опрокинутся, словно небесный хозяин шкатулку со своими монетами золотыми рассыпал по бархатной чёрной скатерти, и ты стоишь и любуешься, и слёзы текут от счастья. Уж вот сколь лет я на свете живу и кажну ночь эти звёзды вижу, а всё, как малец – не перестаю восхищаться да ахать, как можно было такое великолепие создать? Так вот, девонька ты моя. Не могу я без этого всего.

– Какой же вы, – Кира не могла подобрать слова…

– Удивительный! – выпалила она наконец, – Вы будто со страниц сказки сошли. Как старичок-лесовичок.

– Да я и есть лесовичок, – рассмеялся Пантелей Егорович, – Лес – мой дом родной. Я в деревне долго сидеть не могу, а уж в городе и вовсе бы сгинул и зачах. Асфальт, машины, каменные берлоги. А душа-то, душа где?

– Это точно, – вздохнула Кира, дожёвывая бутерброд, – Я бы и сама с радостью в деревне пожила. Но только не навсегда, а чтобы отдохнуть, сил набраться. Я, честно говоря, потому и еды с собой не взяла, что рассчитывала на то, что здесь, если уж и не бабушка с дедом живыми окажутся, то уж точно деревенька будет, и жители, и, стало быть, найду где-нибудь приют на ночку. А оно вон как вышло…

Старик докурил и, хорошенько размяв окурок между большим и указательным пальцами, покрошил его на траву и притоптал для пущей бдительности.

– Поначалу-то баушка твоя с дедом в деревне и жили. Зарубинка она называлась, отсюда километров двенадцать будет. Только, когда Акулине исполнилось сорок лет, переселились они на этот хуторок, избу перевезли из деревни, разобрав по брёвнышку. Скотину с собой увели. Все тогда дивились этому их шагу, у виска крутили. До того момента они ведь были обычной семьёй. А после и пошли слухи среди местных, что Акулина делом тайным занялась, с самим нечистым связалась. Про такие вещи, сама знаешь, сарафанное радио мигом по округе вести разносит. Ну и потянулись сюда люди хороводом. Кто из любопытства, кто под видом «повидаться по старой дружбе», а в это время разнюхать, разведать, что там да как, а кто и на самом деле помощи попросить. Только всех бывших друзей Акулина быстро отвадила. Оставила двоих-троих, кто к ней мог беспрепятственно наезжать в любое время, а другим от ворот поворот дала. Тем, кто из интереса приехал, тоже на дорогу указала, мол неча такими делами шутить и нос совать, куды не следует. Будут заботы – так приезжайте, а пока – вон ворота, вон дорога.

– Но откуда же в ней это пошло? – после увиденных кошмаров, Кира уже не спорила со стариком, защищая яростно свою бабку, а пытливо хотела добраться до разгадки этой семейной тайны.

– Пёс её знает, – пожал плечами бывший егерь, смотря себе под ноги, чтобы не запнуться о выступающие тут и там корневища сосен, – Иные говаривали, что случилось это, когда Акулина в лесу на двое суток пропала. Хотя лес тоже знала отлично, почитай, родилась здесь. А тут – ушла по грибы, и вернулась только спустя два дня, на третий. Говорит – Леший водил. Другие бают, что ездила она ещё до того случая к какой-то дальней своей родственнице, дескать, тётке по линии матери, та была одинокой и перед смертью позвала племянницу, чтобы та её упокоила. Мол, от неё-то Акулина дар и переняла. Третьи судачат, что сама Акулина чёрта кликала да встречи с ним искала, потому как желала ведьмою стать. А уж как оно на самом деле было, то лишь ей одной ведомо. Нам правды не узнать.

– Неужели же она творила только всякие пакости? – задумчиво спросила Кира, теребя между пальцами веточку цикория, – Быть может память мне изменяет, но мне помнится, что ко мне бабушка с дедом хорошо относились, любили.

– Ты знаешь, как я тебе скажу, – не сразу ответил старик, – Она вроде бы и помогала порой «по-доброму»: грыжу заговорить, потерянное отыскать, скотину заблудившуюся найти, вора наказать, хворь какую снять, порчу… Да только время показывало, что всё потом так или иначе человеку боком выходило. Словно она одно брала, а второе отнимала. Понимаешь?

– Понимаю.

– А уж про остальное и говорить нечего. Все знали, чем Акулина занимается. Не брезговала она и дитё с утробы вытравить, и мужа из семьи увести, и людей рассорить, и град напустить, и ту же самую хворь на человека наслать. А уж когда лютовала…

– И такое бывало? – шёпотом спросила Кира.

– Всякое бывало, милая. Мне и говорить-то не хочется, и вспоминать, чем Акулина промышляла. Одно скажу, было два случая, с разницей в четыре года, когда пропадали окрест новорождённые младенцы. Ни милиция, ни местные жители следов не нашли. Умыкнули детей прямо из колыбели, ночью, при полном доме народа. Но все спали при этом мёртвым сном и ничего не слыхали. Лишь наутро обезумевшие от горя матери находили пустые кроватки, вот так вот…

– Но ведь не было ничего, что указывало бы на мою бабушку, верно? – пытливо глядя на егеря произнесла Кира.

Тот вздохнул.

– В том-то и дело, что было. Только доказать никто ничего не сумел. Никаких следов, никаких зацепок.

– И после этих случаев люди всё равно продолжали к ней ходить? Но почему?!

– Как сказать… Одни верили в её причастность к этим пропажам. Другие нет. Третьим было всё равно, лишь бы сбылось то, что им нужно, для чего они и шли к ехиде.

– Ехида, – повторила Кира, – Слово-то какое. Никогда его раньше не слышала. Ведьма – это да, это всем знакомо.

– Много у ведьмы имён, – ответил старик, – Всех их даже сами ведьмы не знают. Ибо их бесы нарекают.

– Но ведь есть же и добрые ведьмы!

– Есть. Ведуньи, знахарки, провидицы. Но бабка твоя к ним не относилась. Она была истинной колдовкой. Злой. Беспринципной. Беспощадной. Оттого и изба её столько лет стоит нетронутая, ни одну вещицу из неё никто не забрал. Боятся люди самого этого места. Сама, поди, видала, дверь на простой сучок заткнута?

– Видела…

Кира поёжилась, всё ещё не отойдя до конца от привидевшегося у могил кошмара. Спорить с егерем теперь не хотелось. Хотелось одного – уехать отсюда скорее. Покуда не наступила тёмная ночь, под покровом которой может явиться всякое. За деревьями показалась поляна и изба на ней.

– Скоро и до машины дойдём, – радостно объявила Кира.

– Да, почти дошли, – согласился старик, как вдруг побледнел и схватился за грудь.

– Пантелей Егорович, что с вами?! – закричала Кира и едва успев подскочить к старику, подхватила его, пошатнувшегося, под локоть.