– Ничего не «ба», ступай давай, нам потолковать нужно с Лидией. Иди к деду. Пусть он тебя за малиной сводит в тёмный угол.

Тёмным углом баба с дедом звали одну поляну, минутах в пятнадцати ходьбы от избы, там действительно всегда было темно, даже в солнечный летний полдень, а уж в пасмурный день и вовсе. Лучи не проходили сквозь плотно сплетённые промеж собою лапы елей. В этом «углу» просто невероятно буйно росла малина и ежевика. «Ноги не просунуть», как говорил дед. Кусты росли сплошным ковром. А ягоды можно было собирать по ведру, не сходя с места.

– Не хочу за малиной. Она колется. И там змеи живут, – проканючила Кира.

– Не тронут вас змеи, не бойся. На вот тебе, – и бабушка быстро повязывает какой-то обрывок верёвки на запястье девочки, предварительно завязав на нём три узла и пошептав на каждый.

Кира, вздохнув, откладывает куклу, берёт с лавки бидон с нарисованными на нём зайцами, и плетётся к выходу. Незнакомая старая Лида провожает её нетерпеливым взглядом. Так и подталкивает глазами в спину. Кира ощущает это всем телом.

– Не толкайся! – произносит она, надув губы, и оборачиваясь в её сторону.

Бабушка усмехается довольно.

– Ишь ты. Моя порода. Всё чует. А ты не гляди, успеется, нечего ребёнка погонять, садись вон к столу, сейчас баять будем, – кивает она Лидии.

Та вспыхивает, отводит взгляд, бормочет что-то под нос, и, спотыкаясь о половик, торопливо идёт к столу, садится на стул. На пороге Кира замирает, оглядываясь с надеждой.

– Может я поиграю дома с Машкой? Я не стану вам мешать.

– Малину с молоком вечером поедим, на сладкое, после ужина, – заключает бабушка, словно не слыша внучку, и подталкивает легонько в плечи.

Кира, надув губы, выходит.

– Ну что, рассказывай, какая беда тебя ко мне привела, – поворачивается бабушка к гостье.

Кира плетётся к деду, тот в своей мастерской, как он зовёт комнатушку в сарае. Там много всего интересного, всегда пахнет красками и свежими опилками. Дед Дёма то строгает, то рисует картины, то вытачивает что-то из дерева, то пилит, то клеит, то починяет что-то. Кира любит сидеть с ним в мастерской, пристроится на табурет рядышком и наблюдает, болтая ножками, за дедовой работой. Но сегодня ей особенно обидно оттого, что бабушка постоянно прогоняет её, едва кто-то приходит из посторонних. Почему Кира не может остаться? Она ведь умненькая и послушная девочка. Она бы посидела тихонько, никому не мешая, просто побыла бы с бабой Кулей и гостями. Но нет. Бабушка категорична и непрекословна. Она безжалостно выставляет внучку на улицу всякий раз, как в дом входит незнакомый человек. И чего им всем надо от бабушки? Хотя, Кира знает что. Бабушка у неё волшебница. Или фея. В общем, умеет она что-то такое, чего не умеют остальные. Кира это давно подметила, да только бабушка ей не хочет признаваться, всё время отнекивается, говорит маленькая ты ещё. А Кира не маленькая. Она через год уже в школу пойдёт! И читать, и писать умеет. Дедушка всегда её хвалит. Она ему, пока он работает, книжки читает. Про Буратино и Мальвину, про Лисёнка, про Карлсона и смешную Фрёкен Бок. Но больше всего любила Кира читать сборник русских сказок. Там были истории про русалок и Водяного, про мачеху и Василису, про Лешего и бесёнка, про Домового и нерадивого хозяина. А ещё там были страшные сказки, их Кира читала с замиранием сердца и каким-то необъяснимым восторгом – про находчивого солдата и злую ведьму, про мужика и мертвеца, про колдуна и крестьян. Эти истории были особенными, покрытыми тайной и притягивающим ужасом, когда мурашки бегут по телу, но хочется читать и читать, лишь бы узнать, что же произошло дальше.

– Деда, – Кира, насупившись уставилась на свои сандалии, перекладывая из руки в руку бидон, – Меня бабушка к тебе отправила.

– У-у-у, а чего это наш Федул губы-то надул? – рассмеялся дед, нажав внучке на нос, как на кнопку, – Гляди, все конопушки твои отвалятся, если будешь такая кислая.

– Почему бабушка не разрешает мне посидеть с ней, когда гости приходят?

– Ну, знать не твоего ума это дело, взрослые разговоры там ведутся и тебе их слушать негоже.

– Я не маленькая! – с обидой выпалила Кира.

– Не маленькая, конечно, однако всему своё время. Вот ты же дрова не рубишь, рано тебе ещё топор в руки брать, так и тут.

– Но бабушка-то не топором работает, а просто болтает.

– Эх, Руся, слово-то оно пострашнее топора будет. Им и убить и спасти можно.

Дед задумался. Спохватился.

– А ты чего с бидоном-то?

– Дак баба велела нам с тобой за малиной идти, – Кира поковыряла носком сандалика стружку, лежавшую горкой у порога.

– Чего ж мы тогда стоим? Побежали! – и, подхватив Киру, он закружил её над головой вертолётиком, а потом взвалил на плечо и зашагал к лесу.

– Ай, деда, щекотно, пусти! – хохочет Кира.

– Не пущу! Медведю отнесу и отдам.

– Это ещё зачем?

– А будешь ему, как Машенька кашу варить, избу прибирать да пироги печь. Вот и проверим, какая ты взрослая.

– Не хочу я к медведю!

– Ладно уж, не отдам, самим такая девица нужна, – смеётся дед в густые усы.

А кругом птичий перезвон да жужжание жуков над цветущим медовым лугом, пряный аромат трав плывёт в воздухе, пахнет дымком и баней, которую дед недавно истопил «на вечер», а близкий лес шумит ветвями, деревья качают головками и манят к себе: «Иди к нам, девочка, у нас тут хорошо, тенёк и прохлада, малина-услада, цветочки алые, тропинки малые, заячьи пятнашки, солнышки-ромашки, скачут белки в чехарду, ждут грибочки на виду». И весело Кире, и забылась уже обида на бабушку, и хочется скорее добраться до малиновых кустов да положить в рот тёплую, сладкую ягоду.

И вдруг поменялся сон. И видит Кира себя будто уже в избе, а не в лесу. За столом бабушка с Лидой. Девушка уронила голову на стол, плачет.

– И за что она так со мной?

– Змея – твоя мачеха. Жалко ей приданого, которое отец за тобой назначил, хочет, чтобы всё это добро в доме осталось, при ней.

– Да на что мне это приданое? Вася меня и без него замуж возьмёт, любим мы друг друга крепко. Пусть себе всё забирает. Зачем же было это как его… насылать? Как вы назвали?…

– Окаянное клеймо.

– Да.

– А оттого, что ненавидит тебя мачеха. Шибко уж ты на мать свою покойницу похожа. Ревнует она тебя к отцу по-бабски, не хочет любовь его с тобой делить. Потому и сделала тебе на смерть. Ишь ведь чего удумала, змеина. Глянь, кто за плечом твоим стоит!

– Кто?…

Лида испуганно оборачивается и, не увидев никого, жмётся к столу.

– Мертвяк за твоей спиной стоит, Лида, – припечатывает баба Куля, – И этот мертвяк из тебя все силы и сосёт. Оттого и не унимается твоя женская кровь.

– Откуда вы знаете, я ещё про это и сказать не успела? – краснеет Лидия.

– Вижу. Сколько дней уже кровью исходишь?

– Третью неделю.

– И чего же раньше не пришла?

– Я к фельдшерице ходила, она уколы назначила, чтобы остановить, а если не прекратится, сказала в город ехать, к врачу, там чистить станут. А как мне можно, если я ещё девушка? Что я в первую брачную ночь Васе скажу? Подумает он, что я гуляла с кем-то.

– Не реви. Если любит, как ты говоришь, так поверит твоему слову. Не в том дело. Не поможет тебе врач. Мертвяк твоей кровью питается. Жизнь из тебя потихоньку высасывает. Скоро вся истечёшь. На ногах вон уже едва держишься.

– Бабушка, вы же мне поможете?

– Помогу. Нынче ночью на погост приходи. Тот, что в вашей деревне. Я там буду. Стану ждать тебя у ворот. Без меня не входи на кладбище, нельзя. Людям вообще неча делать ночью в таком месте. А ты и так слаба. Охочих на тебя много налетит. С тебя и этого мертвяка хватит. Ишь, как вылупился-то.

Баба Куля кивает за спину Лиды и та бледнеет ещё пуще, того и гляди свалится без чувств.

– На-ка, выпей вот, – бабушка протягивает ей чашку с отваром.

– Это что, заговорённое зелье?

– Какое ещё зелье? Отвар крапивы это. Он малость кровь твою остановит. До ночи протянешь. А там легче станет. Но учти, ходить на погост семь ночей подряд надо. Сдюжишь?