– Река! – догадалась Кира и припустила почти бегом. Лес закончился так резко, что девушка зажмурилась от яркого солнца, ударившего в лицо. Чаща оборвалась чёткой границей шиповника, обильно разросшегося по опушке.

– Прямо замок Спящей Красавицы, – усмехнулась Кира и огляделась, ахнув от изумления. Она, конечно, ожидала увидеть сходство с картиной, но чтобы вот так – точь в точь. Совпало всё до мельчайших деталей, и девушка замерла в восхищении, преисполнившись какой-то щенячьей радостью. Перед нею раскинулась поляна, практически луг – цветущий и благоухающий. Он пестрел алыми соцветиями полевой гвоздички, сиреневыми люпинами, белыми ромашками, подмаренником и тысячелистником, жёлтыми зверобоем, пижмой и купальницей, голубыми васильками, цикорием и колокольчиками, торчащими надо всем этим великолепием колючими головками чертополоха в коронах из шипов. Сердце зашлось от восторга. И Кира, распахнув руки, побежала навстречу тёмной избе, сложившей молитвенно ладошки крыши и глядевшей на неё мутными, старческими глазами. Деревянные резные ставни (Кира помнила, что вырезал их самолично дед Дёма) были распахнуты. Да. Это была та самая изба и та самая лодочка лежала перевёртышем у мостков, уходящих в воды реки. Река оказалась чуть уже, чем помнилось Кире, но всё же это была она, и всё здесь было узнаваемым, близким и таким своим, что Кира вдруг впервые за много лет ощутила себя спокойно и счастливо, словно вернулась домой из долгого странствия по чужим землям. На бегу она сорвала медовый кувшинчик льнянки, и выпила из него капельку дынного нектара, как она всегда это делала в детстве. Душистая сладкая влага растеклась по языку, наполнила рот тягучим шербетом. Кира закружилась на месте и упала в траву – хорошо-то как! Глупая улыбка не сходила с её лица. Теперь она вспомнила всё. Она точно жила здесь когда-то давно, двадцать лет назад. И ей знаком каждый закуток, каждый сантиметр этой поляны. Навалявшись вволю, налюбовавшись барашками облаков, Кира поднялась и направилась к избе. Мелькнула мысль:

– А что, если бабушка с дедом живы?! Раз уж мать наврала ей о том, что те умерли до её рождения, то, возможно, они и вовсе ещё не умерли?!

С отчаянно колотящимся от волнения сердцем, Кира поднялась по скрипнувшим приветливо, прогретым догоряча, ступеням крыльца. Они потемнели от времени, краска с них облупилась и осталась лишь одиночными струпьями, как оспины на лице больного. Задумчиво прикоснувшись к дверной ручке, Кира перевела взгляд на щеколду. Дверь была заперта на простую деревянную палочку, обыкновенная веточка, воткнутая в петлю, придерживала металлический язычок.

– Странно, что не заперли на замок, хотя… Зачем он тут, – сама же ответила на свой вопрос Кира, и тут же спохватилась, – Но ведь наверняка где-то тут, рядом, должны быть и другие дома. Не одни же в лесу жили бабушка с дедушкой, тут поблизости есть деревня, вот только как она называется?

Кира наморщила лоб, но так и не могла вспомнить.

– Позже пройдусь по окрестности, проверю. Познакомлюсь с местными, – решила она, – А пока нужно поздороваться с домом.

И она вытащила сухой сучок из петли и потянула за ручку. На неё пахнуло пылью, старым тряпьём, лежалым духом и отчего-то холодом. Таким стылым, будто из погреба. Кира удивилась – жара стоит уже которую неделю, а изба не прогрелась. Может потому, что крыша не железная? Дед в своё время покрыл крышу каким-то особым хитрым способом переплетения досок, так, что ни одна капля дождя не просачивалась внутрь. Но, войдя внутрь, девушка поразилась ещё больше – в избе было не просто прохладно, тут стояла настоящая стужа. По бревенчатым стенам расползлись витиеватые узоры инея, а в углах оконных рам застыли льдинки.

– Что это? – Кира сглотнула ком в горле, сделав шаг вперёд.

Половицы скрипнули под её ногами. Дорожки половиков покрывал слой серой, пушистой пыли. Белёная печь светилась в полутьме застывшим посреди избы молчаливым охранником. Кира остановилась в центре комнаты, и память, как карусель, закружила её на своих волнах. Вот крашенный в голубой цвет шкафчик для посуды. Здесь бабушка хранила чашки и тарелки. Вот обеденный стол и четыре стула возле него, на них лежат связанные бабушкой круглые рябые сидушки. Вешалка для одежды в углу. На ней пара фуфаек, дедова кепка, какой-то плащ, внизу притулились две пары валенок, стоптанные сандалии, чёрные треснувшие калоши и чуни. Лавка у противоположной стены, на ней ведро с ковшом, две керосиновых лампы, на стене висит коромысло. Кухонная утварь на полках. Прислонённые к печи противни и ухват с лопаткой. Едва сдерживая слёзы от нахлынувших чувств, Кира перешагнула порог и, пригнувшись под низкой притолокой, вошла в переднюю. С портрета на стене на неё глянули бабушка и дед. Кира подошла вплотную, прижалась ладонями к мгновенно воскресшими в памяти образам, и погладила подушечками пальцев лица стариков.

– Я помню вас. Помню, – прошептала она, – Как я могла всё забыть?!

Вот круглый стол у окна, покрытый вышитой скатертью. Кира любила рисовать, сидя за ним. Сухие цветы в глиняной вазе. Кира дотронулась до ставших коричневыми соцветий и те мгновенно рассыпались, покрыв рыжей трухой скатерть. Тахта в углу. Трюмо рядом. Бабушка не велела подолгу глядеться в зеркала, особенно вечером, в сумерках, а на ночь и вовсе закрывала створки.

– Всякое может оттуда на тебя посмотреть, а то и за собой поманить, неча, – явственно услышала Кира голос бабы Кули.

Телевизора у бабы с дедом не было. И Кира вспомнила почему. В доме не было электричества. Пищу бабушка готовила в печи, а в сумерках зажигали керосинки.

– Но почему? – только сейчас осознала этот момент Кира, – Неужели вся деревня жила без благ цивилизации?

«А была ли деревня?» – услужливо подкинул мысль мозг.

– Конечно, была. Не в одиночку же они жили в чаще, – ответила Кира вслух, продолжая изучать обстановку.

Сервант в простенке. В нём помимо посуды стояли статуэтки, сувениры, как у любой обычной бабушки. Но, приглядевшись, Кира поняла, что вещицы не совсем простые. Странные куколки из тряпок, веточек и шишек с ветками стояли за стеклом. Безглазые, безлицые, украшенные кто перьями, кто бусинами, человечки разделялись на мужчин и женщин. Всего их было около двадцати, пожалуй. Помимо них на полках лежали в вазочках какие-то камушки, корешки, засохшие ягоды, колотое зеленоватое, словно бутылочное, стекло, птичьи гнёзда, угольки. Хмыкнув, мало ли у кого какие пристрастия, Кира прошла за занавеску, там, за печью, уютно приютились две кровати. Точно! На той, что ближе к окошку, спала она, Кира. А вот на этой – бабушка. Дед спал в «зале» на тахте. Для тех времён обстановка была совсем не бедная и вполне даже «зажиточная», но отчего же электричество не провели в дом? Чудно. Только сейчас Кира поняла, что лёд с окон и иней со стен исчезли. То ли изба обрадовалась пришедшему человеку, то ли банально – Кира, открыв дверь, впустила внутрь жару, вот и весь секрет.

– Что ж. Пойду, обследую «наружу», – улыбнулась Кира.

Наружа – пара сарайчиков возле дома и банька на берегу реки выглядели вполне ещё крепкими, всё в них оставалось так, словно хозяева отлучились ненадолго. Лишь в бане прогнили полы да осела дверь. Сухие веники на стене осыпались на лавку, покрытую серой от пыли простынёй. Кира вышла к реке. Мостки угрожающе закряхтели под её весом, но выдержали. Она встала на колени, свесилась к воде, зачерпнула пригоршней, умыла лицо. Хорошо! Ветерок обдул влажную кожу. Вода пахла травами, но не ряской и тиной, а чем-то лёгким, нежным, будто кувшинками или жасмином, хотя поблизости росла только осока, рогоз и купальницы. Посидев немного на горячей, шершавой лодке, Кира перевернула её. Из-под лодки тут же метнулась во все стороны мелкая живность – пауки, жучки, и даже две толстых, тяжело дышащих лягушки. Кира ойкнула, отскочила в сторону, борт лодки больно ударил по пальцам стопы. Девушка схватилась за ногу, замычала, принялась яростно растирать ушибленное место. Кажется ничего страшного, кости целы, максимум будет синяк. Под лодкой обнаружились два весла.